Народ безмолвствует?

Телевизор - штука странная. Чтобы его отменить, надо отказаться от своей потребности присутствовать в большом мире, «не выходя из дому». Однако в вечернее время, когда почти вся страна падает в кресла или на пухлые диваны, эта потребность удовлетворяется несколько... в отрицательном смысле. Еже-дневно проглоченная порция крови, жестокости и разврата программирует наше отношение к миру: «Какой гадкой стала жизнь! Как изменились и развратились люди...». Кстати, хорошие передачи на нашем телевидении все-таки есть, но разыскать и смотреть их могут в основном лишь обладатели пенсионной свободы, нас же интересует «лучшее время», именуемое во всем телевизионном мире «прайм-тайм».

Но вот, вкусив радости целительного сна, мы отправляемся утром на работу. В подсознании, конечно, уже можно обнаружить неустранимую бациллу страха (вдруг как бабахнет прямо здесь и сейчас), но, в общем и целом, мы шагаем как нормальные культурные люди, с интересом поглядывая по сторонам. И даже если на работе нас поджидают всяческие малоприятные сюрпризы, мы все равно понимаем, что попали в свою производственную семью: что бы вокруг ни происходило, люди не оставят в беде, помогут... А это, что ни говори, главное.

Почему же так разительно отличается жизнь реальная от жизни телевизионной? В советское время, повинуясь программному движению к светлому будущему, телевидение показывало «все лучшее». Сегодня, за исключением нескольких программ, - «все худшее» и, между прочим, необязательно предполагать, что это козни «плохих парней». По сути-то, телевизионщики стараются изо всех сил, демонстрируя нам передовое общество потребления с его философией «жизнь как игра и острое удовольствие...». Однако в подавляющем своем большинстве телезрители осознают себя не «крутыми» потребителями, а скромными производителями, привычнее сказать, народом. Впрочем, догадываюсь, что с этим словом надо бы поосторожнее. С тех пор как начался массовый исход из деревни в город, а теперь добавился и вовсе маловразумительный факт завоза в Россию продовольствия и товаров на басно-словную сумму в 280 миллиардов долларов, о народе-кормильце надо говорить шепотом. И все-таки на уровне интуиции - а это теперь едва ли не единственно возможный аргумент - все сопротивляется «отмене» народа и превращению его в население. Кроме всех прочих научных и социологических характеристик, народ - еще и мистическая величина, тем более в такой стране, как Россия. Его прошлое присутствует в настоящем, и если есть тот, кто безмолвствует, значит, есть и народ. Его сегодняшнее безмолвие можно расшифровать как отсутствие равноправного и живого диалога с властью, но это не значит, что внутри самого общества и народа как такового не происходит существенного взаимообмена мнениями. Можно не сомневаться: на все самые острые вопросы времени люди уже дали собственные ответы. Сверили друг с другом часы. Если вспомнить, сколько раз любой из нас говорит с другими «за жизнь», мы убедимся: нация не безмолвствует. Солидарность людей не видима, не управляема и уже в силу этого прочна. Открытия в этом факте ровным счетом никакого. Единственное, на что он может претендовать, чтобы его имели в виду и власть предержащие, и «просто люди».

«Ну, извините, - возразит очень неглупый оппонент. - Неужели не замечаете телевизионных манипуляций? Или про обманутых вкладчиков забыли? А выборы и партийный пиар?..». Действительно, чем больше в современном мире свободы, тем больше возможностей и для манипуляций. Но как показывает пятнадцатилетний российский опыт, манипулировать получается лишь вторичными «необязательными» потребностями: мода, товары, вкусы - пока потребитель сам соглашается на это. Но если речь идет не об игре, к которой, кстати, сказать, причисляют у нас и партийное строительство, а о чем-то сермяжно-серьезном, провести даже доверчивого россиянина очень и очень трудно. Коллективное сознание народа прозревает итоги социально-политических экспериментов задолго до того, как они окажутся неоспоримыми. Так было и с горбачевской перестройкой, и с антиалкогольной кампанией, и с ваучерной приватизацией, и с оценками партнеров из цивилизованного мира и пр., и пр... Если прислушаться к тому, о чем говорят обычные люди, можно заключить, что народу нужен не лозунг обманчивой свободы, а выверенная гармоничная настройка всего государственного механизма: чтобы, если свобода, так вместе с ней и ответственность, если священное право частной собственности, так и священное право собственности общенародной. А если мы хотим попасть в будущее, так чтобы прошлое не вытаптывать, как бездумно вытаптывают козлы огород.

И тем не менее... Как же это получается, что народ одновременно безмолвствует и не безмолвствует? На бурные события нового века мы поневоле привыкаем смотреть с позиций политического экстрима. Но народ - сила не политическая. Народ - хранитель народной души. Он, конечно, еще «заговорит», как это не раз было в российской истории, но и в безмолвии его сила. «Движется душа вовнутрь, и она жива, - говорили в древние времена древние философы, - движется вовне... и мертва...»