Гуманистическая школа Евгения Шиянова: взгляд философа

Представляется глубоко симптоматичным тот факт, что возникновение научной школы по времени совпало с тем экзистенциальным кризисом, который охватил не только Россию и постсоветское пространство, но и приобрел общепланетарные масштабы. Ощущение надвигающегося кризиса нашло свое отражение в многочисленных теоретических исследованиях рубежа 80 - 90-х годов прошлого века. Достаточно вспомнить нашумевшую в свое время работу известного американского философа Френсиса Фукуямы «Конец истории», а также иные публикации апокалипсической тональности.

С точки зрения вышесказанного, заслуга Евгения Николаевича в первую очередь состоит в том, что он смог уловить «социальный заказ» на новую педагогику, буквально витавший в воздухе.

Разумеется, на момент становления научной школы отечественная педагогическая наука располагала богатыми историческими традициями и фундаментальными наработками. Однако в силу объективных обстоятельств советская педагогическая модель постановки проблем и их решения многими, в том числе и профессором Шияновым, стала восприниматься как своего рода анахронизм. Эта парадигма попросту утратила свою функциональность. Почему так произошло? Мне представляется, что речь прежде всего может идти о гипертрофированном патернализме, ставшем одной из главных составляющих советской педагогики, о ее неготовности соответствовать реалиям глобализации, ценностного плюрализма и свободных экономических отношений.

Все мы хорошо помним, как болезненно наше общество интегрировалось в рыночную экономику в начале 90-х. Не в последнюю очередь это было обусловлено именно «холостым» ходом механизмов социализации, готовивших человека преимущественно к участию в определенных свыше жизненных стратегиях, к существованию в условиях тотального государственного патернализма, традиционно ассоциируемого с гуманизмом.

Перед создателями новой педагогики встала непростая задача - обнаружить новые основания гуманизма, предложить новую его версию. Задача тем более не простая, что псевдогуманистические стереотипы оказались укорененными на уровне национальных архетипов. Любые альтернативные исследования в этой сфере воспринимались как открытый вызов гуманистическим идеалам.

Набор обвинений стандартен и традиционно сводился к тому, что приоритетность личностного начала, декларируемая гуманистической школой, традиционно изобличалась как апология индивидуализма и забвение «вечных» коллективистских ценностей. Суть проблемы, как представляется, заключается в отсутствии глубокого анализа феномена гуманизма, с одной стороны, и в упрощении гуманистической идеи - с другой.

В действительности первостепенное внимание к личности противоречит не гуманизму как таковому, а всего лишь одной из его версий, весьма популярной в свое время, которую условно можно идентифицировать как патерналистскую. Согласно этой версии, человек якобы изначально помещен в идеальную среду обитания, максимально адаптированную к тому, чтобы его личностное становление и полноценное включение в жизнь происходило автоматически, без каких-либо волевых усилий с его стороны. Разумеется, что в подобных «дистиллированных» условиях личности очень просто реализовывать гуманистическую программу и следовать законам гуманизма.

Однако жизненные реалии на деле жестче и прозаичнее, чем это казалось гуманистическим утопистам советской эпохи. Человек постоянно сталкивается с проблемой выбора, внутренних и внешних вызовов. Патерналистский гуманизм оказывается не только теоретически нежизнеспособным, но и несостоятельным с точки зрения социальной практики.

Речь идет прежде всего об «обязательности» всеобщего счастья, которое якобы гарантировано социальным прогрессом, определяемым действием законов истории. Другой стереотип, связанный с неоправданной идеализацией человека, правильно было бы определить как «утопический антропоцентризм». Еще одно заблуждение вызвано интенсификацией научно-технического развития и представляет собой убежденность в том, что на научный прогресс возможно переложить долю ответственности за то, как складывается человеческое бытие.

Можно и дальше перечислять стереотипы, связанные с гуманистической идеей, однако и уже сказанного вполне достаточно, чтобы понять, что все они так или иначе окрашены инфантилизмом. Патерналистский гуманизм обнаруживает собственную инфантильность, когда он снимает ответственность с личности за ее пассивное ожидание благ «из вне», т. е. тех благ, которые якобы обещаны логикой социального развития. Точно так же не оправдались и надежды просвещенческого гуманизма на возникновение всемирного братства людей, объединенных всеобщей солидарностью. А беспрецедентное развитие науки и техники не только не сделало человека счастливее, но и породило новые проблемы, не имеющие исторических аналогов и угрожающие бытию всего планетарного социума.

В сложившейся ситуации именно личностно ориентированная педагогика обладает наибольшим потенциалом, для того чтобы предложить реалистическую версию гуманизма. Оппонируя патернализму, школа Шиянова подчеркивает самость и свободу личности. Отмечается право личности на саму себя, человеческое бытие отдается во владение самому человеку, на которого возлагается полная ответственность за собственное существование. При этом абсолютная свобода выбора вовсе не допускает вероятность выбора зла. Напротив, такой выбор изначально табуирован. Совершенно не случайно Евгений Николаевич говорит об ответственности индивида перед человечеством, об «отдаче» обществу личностного преобразования. Он особо подчеркивает равноценность многообразных механизмов адаптации человека к обществу. Примеряя на себя те или иные жизненные стратегии, человек тем самым выбирает конкретную модель социального бытия, творит собственный социальный «космос».

Другим важным направлением продекларированного научной школой гуманизма является отказ от социальной активности с непременно гарантированным результатом. Поскольку ничего не может быть гарантировано, то даже безнадежность не может служить поводом для отказа от деятельного существования личности. Готовность к тому, что реализация негативного сценария возможна в любой момент, уподобляет философию гуманистической школы стоицизму с его неизменной готовностью принятия человеком своей судьбы вне зависимости от конкретного содержания последней.

Гуманистическая идея новой педагогики заключается и в том, что она, принимая сложность и противоречивость человеческого бытия, радикально отказывается от любого мифотворчества. Мне представляется, что идеальный продукт гуманистической педагогики может быть уподоблен герою «Мифа о Сизифе» Альбера Камю, который, участвуя в своеобразной инициации, достигает внутренней свободы через осознание бессмысленности своих действий, что в конечном итоге делает его сильнее. Точно так же и персонажи Достоевского достигают нравственного совершенства и обретают право называться людьми, после того как проходят свои испытания в рамках социальных потрясений.

Гуманизм, декларируемый школой Шиянова, в этом смысле может быть интерпретирован как призыв к преодолению неких рамок, предписанных личности и ограничивающих ее творческое начало. Не случайно самореализация понимается Евгением Николаевичем как «проявление внутренней свободы, обусловленной осознанием своих духовных и физических сил и возможностей, и как адекватное управление собой в изменяющихся социальных условиях». Созвучную мысль мы встречаем и у Н. Бердяева, утверждавшего, что у индивида есть только одна из двух возможностей: «объективация» (т. е. жизнь в мире предустановленных форм) или абсолютно свободное бытие.

Очевидно, подобная альтернатива не обещает простого выбора. Предлагаемый сценарий требует от тех, кто берет на себя смелость его реализации, предельной самоотдачи и даже самоотречения, а значит, и соответствующего педагогического воздействия. Однако он предусматривает честные и открытые правила игры, исключающие «шулерские» приемы в виде несбыточных обещаний или утопических перспектив.

Заслуга профессора Шиянова состоит еще и в том, что концептуальные подходы, уже на стадии формирования школы, опирались на исторически апробированные ценности отечественной культуры, а целью гуманистической педагогики было объявлено приобщение личности к системе культурных ценностей, отражающих все богатство культуры нации. Важность подобных ориентиров становится сегодня очевидной, особенно если вспомнить концептуальный провал многочисленных проектов, опирающихся на некритическое заимствование чужого опыта.

В то же самое время содержание гуманистической педагогики напрочь лишено сектантской замкнутости. Здесь присутствует ясное осознание необходимости, образно говоря, «прививки» общечеловеческого солидаризма. Личность, лишенная толерантности, широты планетарного мышления, готовности понимать других и быть понятой самой, в настоящее время обречена на социальное аутсайдерство.

В заключение этих раздумий хотелось бы предпринять попытку разгадать загадку под названием «феномен Шиянова». Представляется, что уникальность этой личности базируется на органичности ее научной и человеческой составляющих. Евгений Николаевич представляет собой тип ученого, приверженного лучшим академическим традициям. Он начисто лишен любой конъюнктуры, глубоко убежден во всем том, что выходит из-под его пера. Другим примером органичности этой натуры может быть названа открытость новым веяниям, любой свежей мысли, в сочетании с их критическим переосмыслением и творческой переоценкой.