Оккупация Ставрополя - Ворошиловска: войны хватает на всех

О задумке памятника и его воплощении в камне можно рассуждать и спорить, однако одно бесспорно – памятник нужный, он должен напоминать всем нам, ныне живущим, о подвиге, который совершали совсем юные люди, дети, прожившие первые десять-пятнадцать лет своей жизни. Очень хорошо, что в России увековечены и те, кто добывал Победу в сражениях, и работники тыла, и маленькие защитники Родины. Но, наверное, не стоит забывать и тех, кому в годы войны было совсем уж мало лет, кто полной мерой хлебнул тягостей лихолетий.

Несколько лет назад судьба подарила мне встречу с уроженцем Ставрополя Николаем Шавыревым. Еще в начале шестидесятых годов прошлого века его семья переехала в Курскую область. Николай Петрович приезжал в город своего детства просто для того, чтобы побродить по старым улицам, постоять у своего дома где-то за Нижним рынком, освежить в памяти то, что на протяжении многих лет потускнело, истерлось. Познакомились и разговорились мы с ним в кассах железнодорожного вокзала. Мой новый знакомый оказался интересным собеседником и занимательным рассказчиком. На его предложение подняться на троллейбусе до улицы Советской, а затем спуститься вниз по проспекту, я охотно согласился.

В день оккупации Ворошиловска (бывшее название Ставрополя) 3-го августа 1942 года Николаю исполнилось 9. Ни о каких подарках или праздновании речи, конечно, не шло. Отец, рабочий завода «Красный металлист» уже несколько месяцев был на фронте, мать, напуганная происходящим, не отпускала сына на улицу. Однако Николай все же выбрался из дома и вместе с другими мальчишками побежал к проспекту Карла Маркса, к своей 4-й школе. Хорошо, что не дошли тогда пацаны, поскольку прямо на их глазах здание вспучилось и стало оседать в облаке пыли. В школу попал фугас, сброшенный фашистским бомбардировщиком. Вой налетавших на город самолетов, страшный грохот, свист осколков и пулеметных очередей отогнали мальчишек назад, бросились они бежать к своим домам. Николай только запомнил, что осколками бомбы задело лошадь, запряженную в телегу, она дико ржала, билась в постромках и, наконец, затихла.

Надо же, Николай Петрович рассказал эпизод, знакомый мне давно. В предисловии к моей первой книге, повести «Контингент» известный ставропольский журналист и писатель Вадим Белоусов писал: «…настоящую войну я видел. Не из солдатского, конечно, окопа, а из сугубо штатской щели, что наскоро вырыли во дворе взрослые при первом налете бомбардировщиков. Но свист бомб над головой слышать довелось, и прятаться от пулеметных очередей тоже, и видеть горящие дома на своей улице, а также лошадь с развороченным брюхом в изломанных оглоблях от колченогой телеги без укатившегося неведомо куда переднего колеса рядом с присыпанным известковой пылью неподвижным человеком, лицо которого было смято в багровую кашу…»

Чтобы проверить свою догадку, я спросил у Николая Петровича, где это было, хотя бы приблизительно, не помнит ли он?

– Да вот тут и было, – он махнул рукой в сторону гостиницы «Интурист». – Чуть ниже перекрестка.

Именно на это место указывал когда-то и ныне покойный Вадим Александрович Белоусов.

На месте цирка во время войны был небольшой клочок земли, засаженный кукурузой. Странно, но много стеблей уцелело после бомбежки и обстрелов. Мальчишки собирались тут иногда, если удавалась охота за дикими голубями. Добывали птиц на чердаках домов, школ, больниц.

– Не понятно, как нас не постреляли немцы, – удивлялся Николай Петрович. – Ведь почти на глазах у них лазали на крыши по внешним металлическим лестницам. Некоторые смеялись, тыкали в нас пальцами, кто-то грозил автоматом, приказывая слезть сейчас же, кто-то даже целился.

Потом жарили голубей на костре, разведенном среди кукурузных стеблей, иногда находили целые початки кукурузы, в общем, пировали мальчишки, но не забывали и о своих семьях, обязательно уносили домой добрую половину.

А потом в одночасье немцы закончили эти посиделки. Видимо, запах приготовляемой дичи привлек внимание оккупантов, расквартированных в одноэтажных домах на проспекте, вышел из дома фашист, что-то крикнул, а потом поднял автомат и крест-накрест засадил пару очередей по кострищу. Мальчишки бросились вон, немец подошел к месту пикника, собрал зажаренных голубей и ушел назад в дом. Очень скоро кто-то поджег остатки высохших стеблей кукурузы.

В тот раз встреча у Дворца детского творчества так и не состоялась, зато я укрепился в мысли – мне хочется узнать что-то еще о детях оккупированного Ставрополья, о военном детстве ровесников Николая Шавырева.

Фашисты вошли в село Михайловское летним днем, с лязганьем танковых траков, с завыванием моторов грузовиков, с редкой стрельбой. Взрослые женщины были в поле. Услышав шум в селе, бросились домой, там ведь дети. Быстро прятали хоть что-то более-менее ценное. Кур закрывали на чердаках, пришлось жертвовать петухами, чтобы своим кукареканием не выдали места схронов. Вымазывали дегтем редких в хозяйствах поросят, выдавая их за больных. Оккупанты, обходя село с целью добычи продуктов, брали всё, что нравилось, а этими поросятами пока брезговали.

В небольшой хате, где жили мать с тремя детьми, поселился солдат вражеской армии, сам себя он называл поляком и довольно сносно мог общаться. Солдат был спокойным, многого не требовал, только раздражал его ночной плач младенца: не давал отдохнуть ночью голодный мальчонка. Поляк вышел из положения – всучил хозяйке хлеба и сахарина, велел подкармливать мальца. Мать экономно расходовала подаренный хлеб, разжевывала мякоть, добавляла в него сладкого порошка, заворачивала в марлечку и вместо соски давала ребенку. Мальчишка успокоенно засыпал. Но в это же время некуда было деваться матери от огромных голодных глаз трехлетней дочери, в них дрожали слезы обиды и непонимания:

– Ваньке даваяаааааа, а мне не давайааааа…

А что было давать, кроме хлеба вперемешку с лебедой, распаренных зерен кукурузы да пары сваренных картофелин на всех?!

Валентина Кныш рассказывала, что ходила изредка с подружками на вокзал. Смотрели на эшелоны, уходящие со станции. Иногда из вагонов теплушек немцы бросали что-нибудь съестное под ноги детям. Разные люди стояли под ружьем: кто посердобольней и кусок сала давал, кто хлеба, а кто-то презрительно выплевывал изо рта конфету-леденец.

Голодно и холодно во время оккупации. Летом хоть что-то можно было добыть в поле, в лесу, а с наступлением холодов и на это рассчитывать не приходилось.

Когда активизировались в лесах партизаны, стали наносить все более и более ощутимые удары по врагу, жизнь в захваченных населенных пунктах вообще становилась невозможной. Лютовали фашисты, бесконечно проводили обыски, прочесывали чердаки, погреба, постройки. Давно не стало припрятанных кур, сожрали оккупанты и «больных» кабанчиков. По ночам стала слышна приближающаяся и приближающаяся канонада артиллерийских орудий. И вот 21 января немцы побежали. Отступление было таким же молниеносным, как и наступление Советской армии.

Жители села Московского рассказывали, что уходили фашисты быстро. Грузились в машины, на телеги, навьючивали на верблюдов свое и награбленное имущество и двигались в сторону дороги на Ростов. Вездесущие мальчишки уже бежали к околице, откуда слышался победный рев советских танков.

«Война – это продолжение политики иными средствами». Слова принадлежат немецкому писателю Карлу Фон Клаузевицу.

Что же за зверь, эта самая политика, которая позволяет достигать поставленных целей любыми способами, включая войну? Неужели недостаточно других средств: договоренностей, пактов, иных возможностей, лишь бы избежать бряцания оружием?

Неужто нельзя сделать так, чтобы никакой войны никогда не было?!