Чей язык, тот и правит

Его душа, внутренний мир, идеи, его талант, наконец, та независимая сила, которая только и способна противостоять влиянию среды и даже торжествовать над ней. Сегодня гость нашей рубрики Владимир Маляров, член Союза писателей России, корреспондент газеты «На рубежах Родины» – человек с богатой жизненной биографией, успевший и поработать на лесоповалах, и закончить Литературный институт. Его роман «Пожелай им благо, Господи» был удостоен престижной в нашем крае Губернаторской премии. А в недавней повести «Горечь лукового поля» действующим лицом весьма драматичных событий выступает он сам.

– Владимир Константинович, ваша документальная повесть, напечатанная в «Южной звезде», – вещь яркая и даже загадочно сложная. Трудно понять, кто победитель, а кто побежденный. Впрочем, объясним читателям обстоятельства: холодная весна 1992 года, безработица, цены нагло ползут вверх, рынки переполнены мошенниками. Многих, в том числе и вас, «судьба обошла именно в этот проклятый 1992-й».

– Все верно. Ставропольское издательство перед угрозой банкротства возвращало авторам рукописи, будь ты хоть член Союза писателей СССР, хоть сам Бог. За свой счет, пожалуйста, издавай даже полное собрание… Мы тогда о подобной казуистике слышали впервые. Вернули и мне рукопись романа, который мог выйти через год, и вот, в страхе перед полным безденежьем, отыскал я в «Ставрополке» объявление и подался на луковую плантацию… Кстати, писателям-провинциалам, за редким исключением, никогда не жилось сытно… Ели простую еду, пили дешевую водку. Нынче получил, завтра потратил…

– А все же вы рассказывали, что за гонорары от двух изданных в Москве книг вы построили дом, в котором живете и сейчас.

– Правда, построил, а еще выкопал с женой колодец в тринадцать метров глубиной.

– …посадили деревья, вырастили двух сыновей…

– Понимаете, никогда не боялся тяжелой физической работы, но этот лук… Ведь что в это время происходило? Страна отказалась от людей, от добра, от прежних идеалов… Мне было больно и стыдно за тех, которых взяли и «сократили». Один, помню, пожилой интеллигент, в моей повести он – профессор, приползал с поля, ложился в общаге на койку, складывал, словно мертвец, руки на груди и не дышал, а утром, как в бой, шел на луковое поле. Так вот заработали и победили…

– А теперь вернемся в 1984-й – год вашего вступления в Союз писателей СССР, что для вас означало это время?

– Оно означало, что писатель еще был писателем и у него был читатель. Литература и есть сообщество писателей, критиков, читателей, с которыми у нас в те времена было прямое общение.

– Результат определенной идеологической работы?..

– Да, это была продуманно выстроенная вертикаль: писатель -власть – народ.

– А вы не боитесь таких обвинений, что людей в литературу «загоняли»?

– Те, кто это говорит, поют с чужого голоса. По всей стране в глубинку отправлялись известные актеры, певцы, музыканты с консерваторским образованием, писатели, и всюду эти встречи были праздником. Смысл заключался в культурно-просветительной работе. Случалось, что мы приезжали к чабанам: их четверо и нас, писателей, четверо, но выкладывались от души. Деревня всегда была зеркалом народной жизни.

– Прежде мы видели много недостатков. Теперь же, назло телевизору, нам видятся в том времени сплошные достоинства. Не искажаем ли мы правду и реальность прошлого?

– Да ведь это, думаю, даже справедливо. Мудрая народная память стремится взять из прошлого лучшее, а не худшее, и именно теперь, в сравнении, оно наполнилось новым содержанием. Люди вспоминают старые песни, фильмы, и на душе светлеет.

– А вот литература перестала быть тем «общим делом», которое цементировало нацию, вырабатывало некие нормы, общий идеал, заставляла думать и спорить. Однако раньше, несмотря на огромные тиражи, был книжный дефицит, теперь же переизбыток любой и всяческой литературы.

– Вот вам и парадоксы жизни: был дефицит, а читали запоем и все, что хотели. Помните это слово «достать»? Была несвобода, а жили открыто, свободно, без решеток, охраны, телохранителей и прочих вещей. В общем-то, книжное изобилие не столько культурный, сколько коммерческий процесс. А издатели, писатели, читатели – все теперь сами по себе. Чтение никого уже не объединяет, скорее – наоборот.

– Несколько лет вы работали редактором Ставропольского краевого книжного издательства. Что – хотя бы в общих чертах – представляла собой ставропольская литература?

– Работал я там в 1979-1983 годах. Познакомился со многими писателями, редактировал их тексты, доучивался в литературном институте. Одно время заведовал альманахом «Ставрополье». Это был период расцвета многих наших талантов: Георгия Шумарова, Игоря Романова, Ивана Кашпурова, Александра Екимцева, Евгения Карпова, Александра Мосинцева… Разве всех назовешь? Могу удостоверить: ставропольскую литературу читали. Тираж издания в 15000 считался маленьким и обидным. Теперь и 1000 экземпляров кажутся непомерными: как и где их распространить? Был ли диктат? Да, абы что напечатать было непозволительно. В Союзе существовала секция прозы, каждую вещь обсуждали с пристрастием, часто свирепствовала цензура, иногда доходило до абсурда, но, в общем, спасал внутренний редактор. Однако, сравнивая, могу сказать, что как тогда я не чувствовал себя угнетенным, так теперь не чувствую себя свободным.

– Не кажется ли вам, что провинциальной литературе недостает внутреннего самоопределения… Часто это больше человеческий, нежели художественный документ.

– А вот Валентин Распутин совсем недавно говорил о том, что для русской литературы характерна публицистика, без которой она никогда не существовала и не обойдется, пока есть понятие «русский». Публицистикой он называет и «Слово о полку Игореве»… Кто знает, по каким источникам будут изучать жизнь нашего Ставрополья? Глядишь, пригодится и ставропольская литература. Сам же я уверен в одном. В русской литературе главное не «чистое искусство», не «игра», а умудренное совестливое слово, и тот, кто этого не понимает, ничего не понимает в русской литературе. В этом ее национальная особенность.

– Что вы думаете о будущем России?

– Чтобы поднять страну, ее человеческий, промышленный, оборонный потенциал, какому-то поколению придется пожертвовать собой.

– В ваших произведениях есть проникновенные размышления о судьбе русского народа. Что сегодня вы можете добавить по этому поводу?

– Пока в конце ХХ века делили власть и собственность, о народе забыли. А ведь это тот же самый народ, который победил фашизм. Выродиться легче, чем возродиться. Мнение народа всем известно: вернуть ему нажитое его же трудом.

– В каком направлении, по-вашему, должна развиваться наша культура?

– В Новочеркасске есть Донской музей казачества, один из самых богатых в Европе. Во время войны его не успели вывезти, и он был разграблен. А потом опять восстановлен ценой самоотверженной работы, бережно, по крупицам… Такой и должна быть культура: копилкой скупого… Почему мы все больны неуверенностью в завтрашнем дне? Потому что в будущее надо идти вместе с прошлым, с накопленным запасом сил, веры, надежды. А для этого, думаю, мы должны стать более традиционным обществом. И опять нам необходимо возродить просветительскую работу, равноправный союз государства и власти с творческой интеллигенцией.

– Лесков говорил: «Народ – это язык». Что мы сами можем к этому добавить с позиций XXI века?

– Кто-то тоже неплохо сказал: «Чей язык, тот и правит». Заметьте, в ушедшем столетии правила русская классическая литература. На ней мы все выросли, поднялись и без нее упали. Пока не восстановим в правах русскую классику, пока не изменимся сами, ничего у нас не получится. В том числе – и ставропольская литература…