Ангелы в душе запели

Речь идет о фильме «Остров», вознесенном Венецианским фестивалем, высоко оцененном критиками, но обращенном все-таки к простым людям, мирянам. В этом смысле «Остров» не только высокохудожественный, но и первый православный фильм. Как и в церкви, в кинозале могут оказаться рядом и «новый русский», и рафинированный интеллигент, и скромная домохозяйка, которой соседка шепнула: «Пойди, посмотри, там, Нюра, показано точно про тебя».

Предтечей «Острова» была недавняя экранизация «Идиота», самого религиозного произведения Достоевского, которое, не имитируя Евангелие, передает притчу о Христе. А еще ранее был фильм Мэла Гибсона «Страсти Христовы», где во всей наготе предстает ужас, который пережил Бог, став человеком. И вот, будто даже случайно, появляется «Остров». Фильм этот завораживает тем, что помимо искусства и разных прочих вещей, сопутствующих большому кино, в нем есть и нечто, выходящее далеко за его пределы. Собственно, этим-то настоящее искусство отличается от подделки. В «Острове» - это переживаемое нами чувство совести. Ведь когда дело идет о действительно серьезных вещах, все в итоге решают не эмоции, мысли, идеи, а голос совести, и никуда от этого не деться.

Остров, баржа, а вокруг немцы. 1942-й год. «Где твой командир?» - кричат они, и под дулом пистолетов некий парнишка указывает на своего командира Тихона, а затем, в смертном страхе, опять же под прицелом, и стреляет в него. Позже монахи вытащат на берег невольника-убийцу и, со временем, приняв послушание, станет он отцом Анатолием, монастырским истопником. Тридцать с лишним лет, словно каторжник, в пургу и холод, в ветхом одеянии, с больной грудью, будет возить он на тележке уголь с той самой баржи, где разыгралась когда-то военная драма. Три десятилетия будет маяться отец Анатолий безмерным страданием за совершенный грех. И вот что удивительно и странно: грешник ведь, а Бог даровал ему светлую силу исцелять от болезней и едут к молящемуся старцу отовсюду люди. «Остров» - первый фильм, где мы видим истинно православную молитву, силой которой и происходит такое некиношное, а совсем настоящее чудо.

Поразительно, но лаконизм всего происходящего на экране лишает нас и малейшего повода говорить о «мистике». Тем более, что чудеса совершают не только отец Анатолий и его болящие, но мысленно и мы. Речь идет об обыкновенном чуде, знакомом каждой матери, если она по-настоящему любит своего ребенка. Вот старик из глубокого сострадания дает приехавшему с мамой мальчику избавление от мук и боли, забирает у него костыли, а дальше, говорит, надо остаться на ночь в монастыре, чтобы исповедаться и причаститься. А то ведь чудо его и испариться может… «Как же, - заливается слезами женщина, - надо возвращаться, мне же на работу идти…» «Так ты сына любишь или работу? – потрясен отец Анатолий». «И работу тоже, иначе и уволить могут, - плачет она»…

Историй такого рода в фильме несколько, и всякий раз мы будто смотримся в ясное зеркало страшной правды. Вот ведь как: не умеем любить, жертвовать собой до конца не хотим. Правда сия настолько доказательна, что этот, в общем-то, некрасочный фильм на «несовременную» тему взрывает душу. Наконец, думаешь, российский зритель попал домой. И природа, и погода, и мысли – все здесь родное.

О чем фильм, в двух словах не скажешь, но понимаешь главное: христианство – это не поэма. Это труд. А ведь перед сценаристом Д. Соболевым, режиссером П. Лунгиным лежало нераспаханное поле, ибо рецептов, как делать православное кино, нет. Тут такого можно было нагородить! – как это происходит в том же Голливуде. Но, к счастью, создатели фильма – люди культуры и знают, что столетия назад русскому искусству был задан образ, согласно которому оно и искусство, и одновременно икона..

Впрочем, о фильме спорят, священники сдержанно говорят о неких неточностях в изображении монашеской жизни. Пусть так, наверное же, есть и недостатки, просто на них почему-то не хочется сосредоточиваться. Достоевского тоже ведь «доставали» монахи, посмеиваясь над его Зосимой в «Братьях Карамазовых», да только… Кстати, один обозреватель договорился до странных фантазий: дескать, «врезали» в фильме нашей РПЦ, вона, какие монахи-менеджеры пошли. Глупости. В хорошем советском фильме «Отец Сергий» по Толстому искали Бога, а здесь Богом живут.

Слов нет, и для создателей, и для зрителей фильм одновременно и простой, и очень сложный. Трудно верить в святость, в силу молитвы, в правду церкви, трудно вообще уверовать. Но это наша живая реальная история. И даже неверующие могут чувствовать себя в ней православными, если принимают православие как национальную культурную традицию. Да и по-человечески, не будь мы сами людьми грешными, разве сумели бы понять душевные муки отца Анатолия, который не может умереть, пока Бог его не простит? И вот приезжает к нему еще один страдалец: адмирал привозит к старцу душевнобольную дочь. Приехал издалека, остров – его последняя надежда.

«Что с вами?» - спросил адмирал, вглядевшись в изможденное лицо старика.

«Ангелы запели», - ответил тот, просияв глазами. Потому и запели, что узнал он в адмирале Тихона. Пожалел, оказывается, отца Анатолия Господь, дав Тихону выжить. Для старца же он воскрес. Так еще одно чудо фильма совершается совпадением логик – человеческой и Божественной. Мысль эта тем естественней и строже, что весь фильм приводит к убеждению: в самой нашей культуре должно произойти это «совпадение». Задача наступившего века, хотим мы того или нет, - соединить в себе то, что в России исторически разошлось: искусство и религию. Вся духовная мощь и психологическая хрупкость «Острова» заключена в образе острова. Что ждет Россию и мир, мы еще не знаем. Но у нас есть остров. Это метафора того состояния, в котором находится христианство, его реальное положение в современном языческом мире. Остров – это и сама Россия. Да, не вся, но зато – спасительная часть ее.