Жаркий термин

Кремль в лице замглавы администрации президента Владислава Суркова в очередной раз объявил, цитирую, что «наша российская модель демократии называется «суверенной демократией». А правительство в лице первого вице-премьера и бывшего начальника Суркова Дмитрия Медведева охарактеризовало термин как «далеко не идеальный». С оговоркой - впрочем, как и любой другой. «Гораздо более правильно говорить о подлинной демократии или просто о демократии при наличии всеобъемлющего государственного суверенитета. Если же к слову «демократия» приставляются какие-то определения, это создает странный привкус. Демократия и государственный суверенитет должны быть вместе. Но одно не должно подавлять другое», - заявил Медведев.

Волна комментариев – самых разномастных, от умеренных до радикальных - захлестнула политическую повестку дня. А повестка собственно такова - какой дорогой мы идем. Суверенная демократия - не навязанная идея, а историческая обреченность России жить по правилам, которые она сама для себя устанавливает, убежден известный политолог, главный редактор газеты «Московские новости» Виталий Третьяков. Он ответил на вопросы «Ставропольской правды».

- Виталий Тоевич, на ваш взгляд, чем вызвана терминологическая дискуссия между В. Сурковым и Д. Медведевым, будет ли она иметь политическое продолжение или нет?

- Уверен, что никакого идейного расхождения между Сурковым и Медведевым нет, в том числе и по этому вопросу. Теория суверенной демократии, которую лично я поддерживаю, на мой взгляд, весьма продуктивна. В принципе в той или иной степени ее поддерживает вся путинская команда. Другое дело, что эта теория еще не развернута полностью, нельзя сравнить ее с теми, что включены в учебники, но она уже не в эмбриональном состоянии, правда, и не во взрослом...

Сурков - апостол этой теории, а Медведев вроде бы продемонстрировал некое что ли пренебрежение к этому термину. Что нужно учитывать? Во-первых, то, что у разных людей, находящихся на разных постах, могут быть разные идеи, и сколько мы бы ни твердили о суперавторитаризме, якобы имеющем место в России, в реальности этого нет. Здесь каждый говорит, что считает нужным. Медведев и высказал сомнения по этому термину, а там действительно есть некоторая теоретическая проблема. Это здоровое проявление разномыслия.

Во-вторых, - разное распределение ролей в команде. Сурков, если по старой терминологии, это секретарь ЦК КПСС по идеологии и политстроительству, его задача - выстроить новую политическую конструкцию внутри России. Медведев же занимается существенно другими делами - экономикой, а рынок и его механизмы более универсальны, чем политические конструкции. Вторая роль Медведева - одного из преемников, а даже на гипотетического президента в такой стране, как Россия (а это вам не хутор на окраине Европы, от которой ничто в мире не меняется), смотрит весь мир, и он не может это не учитывать. Он должен откликаться не только на импульсы внутри страны, но и на импульсы внешнего мира, в частности, Запада. Запад критически отнесся к теории суверенной демократии, неважно, по каким причинам. И играя роль человека, который готовится к международной арене, Медведев хотя бы из пропагандистских соображений должен пытаться находить общий язык с Западом, иногда потакать их привычкам, чтобы не раздражать будущих партнеров.

Между прочим, критики термина и теории суверенной демократии - и отечественные, и зарубежные - сами же постоянно к слову демократия добавляют какое-то определение, либо географическое, либо политическое, либо цивилизационное.  

- С конца 1990-х многие исследователи демократии - прежде всего американские - вообще говорят о ее кризисе. О том, что само понятие стало слишком расплывчатым, потеряло свои индивидуальные черты, о том, что демократия беззащитна перед терроризмом, и т. д.

- В этой позиции очень много справедливого. Кстати, проблема построения российской демократии состоит еще и в том, что в момент кризиса демократии западной именно их образцы мы взяли для себя как самые эффективные и оптимальные, чуть ли не идеальные. Поэтому я бы отметил, что и СССР на некоторых этапах своего развития был во многом демократической страной с несколько оригинальными представлениями о сути демократии.

В чем проблема западной модели? На каком-то этапе она была абсолютизирована, особенно в пропаганде. Когда пришли к тому, что может быть построено идеальное демократическое общество без всяких тоталитарных и авторитарных тенденций, - это был демократический утопизм. Ясно, что в любом обществе, в любом коллективе, даже в семье, даже в международных сообществах авторитарные и демократические тенденции существуют постоянно, но в разных пропорциях. При этом ни одна не может доминировать в течение длительного отрезка времени. Если общество становится только демократическим, оно становится однородным, оно упрощается и в результате погибает либо от внешнего воздействия, либо от внутренних противоречий.

Например, США до 11 сентября - это демократия внутри себя и авторитарный режим для других, а после 11 сентября авторитаризм начал усиливаться и во внутренней политике США, потому что того требовала безопасность. Это порушило одну максиму, с помощью которой американцы учили жить весь мир, она гласила - если кто-то между свободой и безопасностью выбирает безопасность, то не заслуживает ни свободы, ни безопасности. И после 11 сентября они выбрали безопасность вопреки своим собственным лозунгам.

Мир не однообразен, в том числе не однообразен демократически, история развивается через эти самые противоречия, конфликты, войны, противоборство авторитарных и демократических тенденций не только в мире, но и внутри каждого общества. Часто говорят, что Лукашенко - последний диктатор в Европе, соответственно его надо свергнуть, чтобы в мире была еще одна демократическая страна. Я не знаю, насколько это справедливо, но я - приверженец диалектического метода и утверждаю, что если он последний диктатор Европы, то все европейцы должны молиться на него, потому что демократия видна только на фоне тоталитаризма, если мы его уничтожим, то выйдут на первый план недостатки демократии. Белое представляется белым на черном столе. Если бы я был политическим деятелем мирового масштаба - демократом, я бы на всякий случай оберегал последнего диктатора. Как бы после его уничтожения не возник «демократический тоталитаризм»... И пока демократия борется, только в этой борьбе она и проявляет свои лучшие качества.