Одиночество, огонь в печи…

Однажды осенним вечером случилась буря. Порывы ветра сотрясали мой фанерный домик, над крышей шумели могучие лиственницы, в темноте окна мелькали, кружились снежинки. Внутреннее пространство домика, убранное кое-как, освещенное тусклой электролампой, вдруг, видимо, по контрасту с хаосом непогоды, представилось уютным и родным. Никогда раньше ничего подобного не было. Мне захотелось усилить это ощущение, и я затопил буржуйку. Настоящие холода еще не наступили, вполне хватало тепла от электрических тенов. Огонь нужен был мне не как источник тепла, а как декорация, поэтому закрывать дверцу печи я не стал. Созерцание пляски пламени пробудило желание поесть и выпить. Очаг и еда неразделимы.

И я решил пожарить себе картошку. Чтобы оценить такое решение, нужно знать, – это была вторая попытка в моей жизни. Первая, двадцать лет назад, закончилась полной неудачей, даже волчий подростковый аппетит не помог. Проглотить обугленные комки не удалось. С тех пор мои кулинарные упражнения не шли дальше открывания консервов.

Но в этот раз я действовал, как по наитию, точно и безошибочно. Сковороду с крупно нарезанными дольками картофеля поставил на электроплитку, залил маслом и посолил. Потом почистил головку лука, открыл банку с солеными огурцами. Налил в стакан немного и выпил, прислушиваясь уже не к завыванию бури, а к своим ощущениям. Водка внутри меня расцвела быстро, разлилась теплом. Я стал спокойным и аккуратным, как настоящий повар, уверенно дожарил картошку, бережно переложил ее в тарелку и только потом выпил еще.

Теперь я стал различать голоса бури – ее шум распался на составлявшие его рев, шепот и свист. Каждый из голосов торопился поведать о своем. Страстный шепот – об отчаянии, рев – о жестокой решимости, свист – о бесшабашной удали стихии. Порой мне казалось, я различаю имена голосов бури – они перекликались и спорили. Улавливая настроение, я, конечно, не понимал тайный, но неоспоримо существовавший смысл этой переклички и спора. Да и не пытался. Просто слушал бездумно и сосредоточенно. Так же, как следил за игрой огня. Пляска огня владела моим зрением, а голоса бури – слухом. Огонь то приседал, припадая к поленьям и напряженно дрожа, то взвивался вверх – невесомый и стремительный, силясь улететь через трубу в темень ночи, в бурю, под аккомпанемент которой он плясал в тесной печи. Я просто слушал, просто смотрел и потихоньку пил водку.

Почему тот одинокий ужин запомнился на всю жизнь? Возможно, потому, что никогда ни до, ни после мне не удавалось пережить такой полной свободы, отрешенности от бытия, и вот в чем парадокс – такой переполненности жизнью, как тогда. Всегда чего-то не хватает: одиночества или огня в печи, или осенней бури. Но, может быть, теперь просто не та водка…