Горный экстрим

Прямо за домами и огородами чернел торжественно-строгий пихтовый лес. Единственная шоссейная дорога на юг, к морю, ныряла в его зеленую чащу, петляя вдоль реки, вилась изгибами вверх по ущелью и заканчивалась в мелком березовом криволесье возле деревянных домиков бывшей метеостанции на Северном приюте.

Дорога, в дождевых проточинах, размытая местами водой до камня, использовалась жителями поселка для прогона скота на летние пастбища. С начала июня, как сходил снег на перевале. По ней сновал микроавтобус, подвозя к Северному приюту туристов. Гостей встречал житель поселка Павел Дмитриевич, загорелый мужчина средних лет, в неизменной штормовке.

В конце восьмидесятых геологи обнаружили в горах рудное месторождение, они же и дали название возникшему поселку. Намечалась большая стройка, и народ потянулся на заработки. Приехал сюда и Павел Дмитриевич с женой. Однако жизнь кипела недолго. Наступили новые времена, и строительство заглохло. Супруги решили не возвращаться на старое место жительства к взрослым детям, а пристроились в поселке. Муж старшей дочери, открывший туристическую фирму в городе, предложил Павлу Дмитриевичу сезонную работу: сопровождать группы от Северного до Южного приюта через перевал, и он согласился.

Туристы пробирались вначале по заметной тропе, протоптанной за лето сквозь жесткие, кусты рододендрона, а затем бесшумно скользили кроссовками по сочной, волнующейся на ветру некошеной и нетронутой скотом траве.

На перевале в продолговатой впадине блестело мерцающей гладью Синее озеро, отражавшее, как в зеркале, опрокинутые контуры нависающих пиков. Выше перевала тонкая кромка свежевыпавшего снега граничила с осенью. Днем солнце припекало, и талая вода струилась в озеро, из которого брал начало Большой Ручей. Белесоватый поток медленно вытекал из озера и тут же с шумом низвергался в гранитный каньон, вздымая пену и водяную пыль, набирал скорость и резво мчался вниз по ущелью.

Переход туристов до Южного приюта, где путешественников ожидал транспорт к морю, занимал не более двух часов, и Павел Дмитриевич успевал к полудню возвращаться обратно.

Сезон закончился в конце августа. Погода стояла теплая, сухая, и Павел Дмитриевич решил в последний день перед возвращением в поселок заняться сбором малины. Встал пораньше, спустился на сотню метров ниже приюта и шагнул с головой в заросли высокого, в рост человека малинника. Сочные ягоды по одной укладывал в бидончик, висевший на груди. Изредка из малинника вспархивала краснобрюхая гори-хвостка, обитательница альпийских лугов. Иногда внимание Павла Дмитриевича привлекали белые пряди медвежьих слюней, свисавшие с кустов. Сладкие ягоды, они и для зверя, и птицы - лакомство.

Наполнив бидончик, Павел Дмитриевич вернулся к приюту, обошел в последний раз домики, выкатил на асфальт старенький «Урал», сложил в коляску посуду, оставшиеся продукты, собранную малину, прикрыл рюкзаком, завел двигатель, и мотоцикл, мягко урча, покатил вниз.

Желтеющие березы расступались навстречу, неслись в сторону. Павла Дмитриевича обдувал легкий ветерок. Мыслями он был уже дома, в поселке, и радостное настроение не покидало его ни на минуту. Вскоре березняк сменил коридор смешанного леса, который уступал иногда место светлым полянам. Солнце стояло в зените, и короткие тени пересекали дорогу.

Внезапно где-то впереди раздался орудийный выстрел, за ним сразу затрещали длинные автоматные очереди. Павел Дмитриевич, волнуемый любопытством, съехал с дороги, заглушил двигатель, прошел, пригибаясь, вперед. То, что он увидел между стволами деревьев, заставило его невольно вздрогнуть и отпрянуть назад. Неприятный холодок пробежал по спине.

У стога сена стояло самоходное артиллерийское орудие с отчетливо просматриваемым черно-белым крестом на боковой стороне башни и время от времени било с глухим тяжелым звуком, отдаваясь эхом по всему лесу. Дальше на открытой опушке как на ладони виднелась цепь зеленоватых фигур в касках, с ранцами на спине. Прижимаясь к камню-валуну, стоял, видимо, офицер в фуражке с биноклем в руках и подавал команду. Голоса не было слышно, но снова заговорили автоматы. Павел Дмитриевич на мгновение закрыл глаза: ему показалось, что немцы привиделись. Но тут из дальнего ельника с противоположной стороны раздались ответные выстрелы, застучал пулемет. Цепочка дрогнула и, стреляя на ходу, начала спускаться по склону. Над лесом взвился столб черного дыма, закрыв образовавшейся тучей солнце, потянуло гарью. Сомнений не оставалось: впереди разгорался бой.

«Какая-то чертовщина, мистика! - выругался он вслух. - Откуда немцы в мирное время? Десант?».

Павел Дмитриевич вспомнил отца, который рассказывал, что в июне 1941 года война началась неожиданно. Он с родителями жил у моря, рыбачил весь день, а к вечеру узнал страшную весть.

Тревожные мысли лихорадочно метались в голове. Что же там внизу, в поселке? Ясно одно: здесь не проехать, надо возвращаться к приюту, подниматься к Синему озеру, а дальше пробираться лесной чащобой вдоль Большого Ручья до поселка. Этой труднопроходимой дорогой, поросшей густым лесом, заваленной буреломом и глыбами камней, жители поселка пользовались крайне редко, да и то в основном охотники.

У приюта Павел Дмитриевич спрятал мотоцикл в кустах, тщательно забросав разлапистыми ветками. В рюкзак сложил самое необходимое. Ломкая трава хрустела под ногами. Перекликались кеклики - юркие горные куропатки. Солнце садилось, прорезая сумерки розовыми отблесками. День угасал, и, как, это бывает в горах, потемнело сразу, все погрузилось в ночной мрак.

Среди гранитных валунов не было тропы, но Павел Дмитриевич уверенно продвигался вперед. Он держался самого берега Большого Ручья, чувствуя рядом несмолкаемый говор воды. Из-за ближайшей вершины выплыл сверкающий диск луны. Свет пробрался в глубину темного леса, идти стало легче. Брел мелкорослым ельником, обходя торчащие сучья. В низинах порой хлюпала вода. Вязкий и влажный мох податливо оседал под ногами. Ближе к полуночи поднялся ветер, загудели и ожили макушки деревьев.

Перепрыгивая через мокрые камни, Павел Дмитриевич оступился, и сразу заломило в колене. Вскоре выбился из сил, остановился и присел на обомшелый пень, вытянул ноги, откашлялся, закурил. Щелкнул еще раз зажигалкой, посмотрел на запотевшие часы: половина первого. До поселка оставалось примерно час ходьбы. Все увиденное днем представлялось чем-то невероятным. Острое чувство тревоги нарастало.

Выйдя к поселку, он напряженно всматривался в знакомые очертания домов, колеблющихся в лунном свете, чутко вслушивался в каждый шорох. Останавливаясь на каждом шагу, прихрамывая, подошел к первой постройке. На обочине стояла самоходка, тускло блестел крест. Месяц настороженно выглядывал из черной тучки. Кошка, крадучись, перебегала улицу. Кругом было тихо, очень тихо... Не светилось ни одно окно.

Наконец достиг своего дома, отворил калитку. Радостно взвизгнула собачонка, дохнуло запахом курятника, заблеяла овца в загоне. Тихонько постучал в окно, потом еще раз, посильнее. Молчание. Все в Павле Дмитриевиче напряглось от нетерпения. Но вот за дверью послышалось движение, звук шагов.

- Кто там? - спросил сонный женский голос.

- Настя, это я, Павел.

- Откуда ты? Третий час ночи. Что случилось?

- Немцы в поселке? - вместо ответа прошептал Павел Дмитриевич.

- Немцы? - переспросила жена и добавила с иронией: - Паша, ты на приюте совсем одичал без радио и телевизора. У нас пятый день кино снимают про войну, артисты приехали, массовку набрали, а ты что подумал?

Минуту он стоял неподвижно, словно остолбенев, потом машинально провел по шее, вытирая холодный пот. Виновато повел плечами, тяжело вздохнул и поднялся по ступенькам в дом.

Полный месяц смотрел на уснувший поселок с ликующим видом, озаряя ровным светом улицу, крыши домов, хозяйственные постройки и аккуратно сложенный артистами военный реквизит.