Буда гечар

Давным-давно, почти полвека назад, прочитал я у Эффенди Капиева фразу: «Буда гечар». Это тюркское выражение означает: «Пройдет и это».

- Буда гечар! – так говорят аксакалы, седобородые мудрецы, немногословные и бесстрастные, познавшие за долгую жизнь цену и счастья, и горьких обид, равнодушные к жалобам людей на беды, постигшие их. Что для них чужое горе, когда их собственная жизнь на исходе, когда охладели сердца и больше не способны ни любить, ни ненавидеть, ни сострадать?

В нелегкие минуты жизни не раз повторял я эти слова, тщетно надеясь, что они принесут мне облегчение, как приносили когда-то самому Эффенди Капиеву.

Все проходит. «Был я младенец, и миновало то. Был я отрок, и то прошло, - писал Тихон Задонский. – Был я здоров и болен, и паки здоров, и паки болен, и то прошло. Был в благополучии и неблагополучии; прошло время, и со временем все миновало. Проходят дни, проходят с ними печаль и веселие, радость и плач».

Вечного нет ничего на земле. Если весна пробудит в нас надежды, то знойное лето сожжет их дотла, осень сырая, с ее дождями и синими туманами, с головой окунет нас в омут печали и безнадежности. А угрюмая зима довершит ее дело, засыпав колючим снегом те остатки надежды, что пока еще теплились в нас.

Все проходит, все исчезает из жизни навеки – дни светлой радости и полные грусти бессонные ночи, уходит любовь, и ненависть иссякает, остывают страсти, жарким костром полыхавшие в нас, и жизнь сама, недавно еще расцвеченная весеннему лугу подобно, тускнеет и блекнет.

Все проходит, но не все стирается из памяти. Можно ли забыть далекое горькое детство, с запахом порохового дыма и кислым вкусом зеленых оладий, в которых травы было больше, чем теста? Навечно останутся в памяти те, с кем бегал босиком по теплой воде после бурного летнего ливня. Вспоминается мама, вечно усталая от непосильной работы, измученная издевательствами властолюбивых пигмеев, возомнивших себя всесильными великанами. Никогда не изгладятся из памяти золотые рассветы над сонной рекой и кружащий голову миндальный запах кожи моей юной подруги, перекличка петухов на обоих берегах и первые утренние трели жаворонка в высоком розовеющем небе. И разве могу я забыть безвременно погибшего младшего сына, подававшего такие большие надежды?

Все это будет жить во мне, пока я сам живу на этом свете.

Я долго, очень долго шел по жизненной тропе, и она никогда не казалась мне гладкой. Нередко приходилось мне блуждать в потемках в поисках истины, в поисках самого себя; я спотыкался, падал и шел опять.

Я хотел быть самим собой, только и всего. Я не знал, что значит жить в гармонии с собой. По-моему, в такой гармонии может жить только самовлюбленный глупец.

Я понимал, что быть самим собой – это не значит своевольничать, живя по собственным, сочиненным для себя самого законам морали, оправдывающим любой твой аморальный поступок, от которого страдают другие. Легко считать себя величайшей горной вершиной, с которой другие люди кажутся ничтожными муравьями, но это путь в никуда, в безысходное одиночество, ждущее тебя в конце твоего пути.

Человек рождается не для того, чтобы жить ради одних только удовольствий, в ущерб окружающим, как живут развращенные дутой славой эстрадные дивы. Все-таки важнее всего для человека долг – перед семьей, перед друзьями, перед родственниками, перед всеми, кто от него зависит. Ведь рано или поздно приходится за все платить, особенно когда наступает старость, когда иссякают силы, на глазах сужается круг друзей: одни давно упокоились в могилах, другие предали тебя в трудную минуту, третьи нашли себе более выгодных друзей.

Не дай Бог человеку умереть в полном одиночестве, без жены, без детей, без друзей! Страшнее наказания за эгоизм, за желание добиться полной свободы не может быть.