Скрипаль и Дацко: семейные артефакты войны

Нет в России семьи такой…

Трудно подобрать более точные и меткие слова, чем в песне из кинофильма «Офицеры». Действительно, не разыскать, наверное, на всем пространстве бывшего Советского Союза, во всех его республиках, ни одной семьи, которую хоть краешком не затронула война.

Сужу по своим родственникам. Перечислю некоторых, всех не получится – очень много их.

По линии дедушки, маминого отца, Ивана Федоровича Дацко, который родился в 1900 году, успел повоевать в Гражданскую, был ранен, в Великую Отечественную тоже не избежал ранения.

Родной брат деда Григорий захватил и Гражданскую, и Финскую, погиб в сорок третьем под Курском.

Его сын Иван был ранен на фронте, награжден орденом Красной Звезды. В приказе по 9-й воздушной армии от 9 апреля 1944 года сказано: «За образцовое обслуживание самолетов Пе-2, CS и «Бостон» 114-го Гвардейского бомбардировочного авиационного Краснознаменного полка, обеспечение 158 безаварийных самолето-вылетов и бесперебойной боевой работы подразделения и проявленные при этом настойчивость и умение наградить Дацко Ивана Григорьевича орденом Красной Звезды».

Два других сына, Сергей и Василий, были ранены, оба пропали без вести. Сергей в ноябре 1943-го, а Василий в январе 45-го.

Кстати, сын моего деда, Михаил, тоже воевал. Строил мосты и переправы для фронта. Домой вернулся живым.

Муж родной сестры бабушки, Казначейский Трофим Павлович, погиб 17 марта 1942 года в Калининской области.

Его сын Алексей погиб в октябре сорок третьего под Смоленском. Судя по наградному листу, награжден медалью «За отвагу»: «…В уличном бою за деревню Узгорки 1.10.1943 г. убил немецкого пулеметчика и забрал его пулемет…». Только медаль эта была получена матерью после его гибели в том же ноябре сорок третьего.

Бабушкин родной брат Петр Кныш погиб очень скоро, буквально в первые дни войны. Федор, второй брат, прошел войну, был ранен и вернулся домой.

Как они воевали, что пережили, о чем думали тогда, уже не узнать и не спросить. Собственно, и при жизни из них слова лишнего было не вытянуть. Буркнут что-то неразборчивое, махнут рукой – вот и все. Наверное, мало в нас настойчивости было. Да нет, не наверное, а точно – мало! Жаль.

Максим и Марина

В начале семидесятых годов мы с родителями ездили на родину отца, в село Попасное Воронежской (ныне Белгородской) области. Впервые после войны мой папа решил съездить туда. Как-то раньше незачем было… И не к кому…

Его отец Максим Иванович Скрипаль сначала был на Финской войне. В сороковом году моему папе, Владимиру, было всего-то три года. Старшему брату Ивану – пять лет.

В сорок первом дед ушел на фронт. Воевал в 908-м полку 246-й стрелковой дивизии командиром взвода в звании старшего сержанта. Можно предположить, что на ту пору с офицерским составом в РККА совсем худо было, раз на командные должности ставили хоть и опытных, обстрелянных людей, но все же из красноармейцев, без специального военного образования.

В военных архивах узнал, что с 4 по 15 декабря деревня Красново трижды переходила из рук в руки. То красноармейцы выбивали немцев оттуда, то наоборот. Дрались отчаянно за ключевое место переправы через Волгу, откуда до Москвы рукой подать.

14 декабря немцы в очередной раз контратаковали, но выбить из деревни наши войска не смогли – откатились дальше от Волги. В этом бою и погиб дед Максим под деревней Красново Калининской области, ныне Тверской.

Его жена, Марина, ушла из жизни в сорок втором году летом. Убило ее молнией, когда она белила хату. Мелькнул в сухом воздухе разряд шаровой молнии – и все. Остались сиротами пацаны.

Пока везли мальчишек в детский дом, Иван сбежал, а мой отец воспитывался в Воронеже.

Уже в начале семидесятых годов разыскали братья друг друга. По-разному сложились их судьбы.

Об отце и матери были смутные воспоминания. После поездки в Попасное в семейном архиве появились две маленькие фотокарточки с изображением деда Максима, а вот бабушки Марины – нет.

Скорее всего, приходила похоронка, но кто ее получил? И считали братья, что их отец пропал без вести.

Однако уже после того как мой папа ушел из жизни, я получил из архива Министерства обороны справку, где сказано, что старший сержант Скрипаль Максим Иванович похоронен в братской могиле на берегу реки Волги северо-западнее деревни Красново.

Я был на могиле деда.

Так что не к кому было ехать моему отцу в село Попасное. Однако поездка состоялась. Все же нашлись дальние родственники, у которых и остановились на несколько дней. Побывали и в хате, откуда увезли моего отца в детдом. Постояли у могилы бабушки.

Вечером, во время застолья, дед по фамилии Жук, то ли двоюродный, то ли троюродный брат деда Максима, с дремучей седой бородой, в форменной железнодорожной фуражке, произнося тост, сказал:

– Хороший мужик был Максим. И хозяин справный, и людей уважал. И жена у него была красавица. Помню их хорошо! И не только потому что для нашей деревни имена были редкие, городские… Максим и Марина… Вечная им память!

Махнем не глядя!

Каждый год после школы я ездил на все лето к бабушке в казахстанский городок Аксай. В пасмурные дни от нечего делать облазил и перерыл все ящички и шкатулки в тумбочках и шкафах. Чего только в них не было. Настоящие сокровища! Старые фотографии и документы разглядывал, читал, что в них написано. Особенно интересовали те бумаги, где встречались неизвестные «еры» и «яти». Лежали в деревянной коробке медали, какие именно, за давностью лет не помню, но медалей было много. Кому именно из родственников они принадлежали? Теперь уже и рассказать некому.

Был там и бабушкин орден «Материнская слава» I степени. Еще бы, двенадцать детей воспитала.

Там же нашлись красноармейская книжка и военный билет деда, вот по ним я и восстановил фронтовую жизнь Ивана Федоровича.

А еще на кухоньке на подоконнике маленького окошка, почти бойницы, под самым потолком хранились дедушкины курительные принадлежности: табак листьями, рубленая махорка, нарезанные газетные квадратики и прочее. Курил дед исключительно самокрутки, табачок выращивал в огороде. Садился на табурет или на скамью во дворе, доставал кисет, вынимал из него бумажку, аккуратно насыпал на нее махорку, ловко скатывал трубочку, проводил по краю бумаги языком – и все, готово, подкуривал от спички. Делалось это одной правой рукой, пальцы левой не слушались.

Заинтересовал меня тогда мешочек, кисет, из плотной брезентовой ткани с вышитыми буквами: «На память солдату». Поинтересовался, откуда у дедушки такой кисет. Дед улыбнулся, затянул веревочки на мешочке, сунул его в карман:

– Да махнул не глядя!

Больше не спрашивал – знал, все равно не скажет ничего. А вот через несколько лет, когда дедушки уже не стало, задал этот же вопрос бабушкиному брату Федору, тоже прошедшему фронт. Дед Федор – высокий, сухопарый, крепкий мужик с костистым лицом и огромными квадратными ладонями, немногословный человек – и рассказал мне, что значила та фраза деда Ивана.

На фронте был такой обычай, когда солдаты, думается, что и офицеры тоже, внезапно предлагали приятелю, давай, мол, махнем не глядя на то, что у тебя и у меня, к примеру, в левом кармане гимнастерки лежит! И обменивались. Не смущал тот факт, что можно было гильзу от патрона получить взамен на часы или портсигар. Обменялись – и все. Если уж совсем ничего в карманах не было, менялись, прошу прощения, вшами. У кого их от окопной жизни не было. Иногда предлагалось обменяться судьбами! И менялись. Перед атакой…

Выходит, дед Иван тоже с кем-то совершил обмен.

Как-то раз в бане в тусклом свете, в размытом паром пространстве вдруг на глаза мне попала спина деда. До сих пор помню безобразный длинный шрам ниже левой лопатки до самой поясницы. Хорошо видны были даже крупные небрежные швы, которыми стягивал хирург края раны. Спросил у деда, не решаясь тронуть пальцем старый шрам:

– Дедушка, что это у тебя?

Дед обернулся ко мне, шутливо взмахнул березовым веником, мол, лезь давай на полок, некогда разговаривать, но ответил:

– За яблоками в сад через забор лазил, а там колючая проволока…

Призвали деда на фронт в сентябре сорок первого. Воевал он на Западном фронте. Серьезные бои по обороне Москвы шли тогда, немецкие войска группы «Центр» возобновили наступление на столицу СССР. У деда в военном билете так и написано: «Участие в боях с 8 ноября по

3 декабря 1941 года. Западный фронт, Можайское направление…».

20 марта сорок второго года деда Ивана ранило в грудь. Осколок разворотил легкое и вышел через спину, вырвав большой клок мышц, отчего дед кашлял всю оставшуюся жизнь, а левая рука «сохла», работать ею невозможно было, так, если поддержать что-то. Уволили его по ранению сразу после выписки из госпиталя в Казани. Недолго побыл он дома, поскольку в апреле 1943 года его снова призвали в действующую армию.

Не помню, где-то у кого-то читал, что Великую Отечественную выиграли раненые. Наверное, так и есть. Не знаю точной статистики, сколько наших солдат и офицеров было ранено и вернулось на фронт. Но, судя по своим родственникам, о которых написал выше, из десяти человек пятеро после излечения от ранений вновь воевали.

Только добрался дед до фронта, как вновь попал в госпиталь. Сырая окопная земля дала о себе знать – прихватило легкие. Вновь лечение и снова на войну. Теперь уже не в стрелковой роте числился красноармеец Дацко, приписали его в местную роту. А что, винтовку держать может, с вожжами управляется, вполне подходит для не совсем фронтовой работы.

Были такие подразделения во время войны, создавались они на освобожденных от оккупации территориях, при фронтах, нечто вроде комендантских рот. Мобилизовывали в них местных жителей, способных трудиться на благо Родины, ну и, конечно, костяком был служивый люд, годный к нестроевой службе.

Если не удавалось при помощи техники доставить на передовую боеприпасы, пищу или воду, нестроевые солдаты подвозили телегами, а то и на себе тащили. Взяли – и понесли! Занимались расквартировыванием войск в населенных пунктах. Сопровождали колонны взятых в плен фрицев. Да много чем помогали армии до самой Победы и после войны.

Артефакты войны

В сарае у бабушки на вбитом в беленую стену гвозде висела порыжевшая от времени шинель, от нее сильно пахло табаком. Старое сукно уже плохо держало тепло, носить ветхую вещь уже было нельзя, но прикрыть что-то вполне годилась.

Мама вспоминала, что, когда дед возвращался на фронт, он нес ее, пятилетнюю девчонку, на руках до вокзала, и запомнились ей снежная метель и крепкие запахи волглого сукна и терпкой махорки от той шинели.

Не только шинель напоминала о войне. Бабушка часто пользовалась «сидором», солдатским вещмешком, с которым дед Иван вернулся с фронта. Носила бабушка в нем свежескошенную траву для коровы.

Еще в хлеву был немецкий ранец. Рыжий такой, с широким клапаном-крышкой из телячьей кожи ворсом наружу. Из него задавали фураж для скота. Интересно, откуда взялся в хозяйстве этот ранец?

Очень символично выглядела немецкая каска, прикрепленная к деревянному черенку. Этой «посудиной», уж извините, при необходимости вычерпывался нужник. Ну а что, вполне подходящая емкость для подобной работы.

Маленькая пехотная лопатка длиной около полуметра, с выглаженной до блеска рукоятью и широким прямоугольным лезвием очень удивляла тогда. Как ни пытался в те времена отрыть ею что-то похожее хотя бы на канавку, никак не получалось. Только ладони намозолил да еще и порезался об острые края. Озадачивал и темляк, продетый в отверстие на конце черенка. Гораздо позже, в Афганистане, понял, что незаменимая вещь такая лопатка. Под обстрелом и в каменистом грунте ею окопчик прорыть можно. А если темляк накинуть на кисть, то холодное оружие страшной поражающей силы получалось, на первый взгляд, из тривиального инструмента. Ну и были умельцы во все времена и на разных войнах, которые использовали лопатку как метательное оружие. Дельная штука!

В общем, недооценивал я в детстве шанцевый инструмент, лежала себе лопатка спокойно в сараюшке для огородного инвентаря.

В старом шкафу нашелся солдатский брезентовый ремень без привычной бляхи, с застежкой, похожей на офицерскую, только с одним штырьком. В армейской фляжке в порванном чехле любил таскать питьевую воду, когда с пацанами ходили «в военный поход» в близлежащий длинный и глубокий овраг. Носил флягу, конечно же, на солдатском ремне. Хоть и неудобно было – мешала фляга не только при беге, но и при ходьбе, но не снимал этих вещей с себя, гордился – я солдат! И зависть моих сверстников была слаще меда тогда. Вон, у Сереги и пилотка есть с настоящей красной звездой, и медали на груди сверкают.

Да, да, увы… молчком, потихонечку умыкивались из деревянного ящичка медали, цеплялись на рубашку, и уходил я «на войну» в полном блеске и красоте, что, безусловно, увеличивало шансы на победу.

Все эти артефакты давным-давно утеряны из-за многих переездов, но я помню и своих дедов, и вещи, которые когда-то принадлежали им.

*****

Как я ни просил вспомнить маму и ее сестру Олю, когда же дед Иван вернулся с войны, никак не могли они припомнить, все же слишком малы тогда были. Решено было позвонить самой старшей сестре в Приднестровье. Поскольку, как верно рассудили, Зое на момент окончания войны было уже почти восемнадцать. И я даже не удивился, когда услышал в трубке мобильника звонкий, по-прежнему молодой голос тети:

– Так в конце июля и вернулся папаня! Хорошо это помню, такие огромные и спелые помидоры в огороде были… что ты… Сама ведь салат резала, когда на стол угощение собирали!