Сергей Скрипаль: Хочу, чтобы помнили

У каждого из нас свои представления о Великой войне. Поколение, которое саму войну не застало, знакомилось с ней по-своему. Фильмов было еще мало. Правды еще меньше. Безусловно, та война оставила след во многих душах и сердцах бывших граждан СССР. Наверное, что-то забылось, что-то пропало, кануло в небытие, но в целом люди помнят.

Я родился через полтора десятка лет после Победы, так что мне удалось увидеть еще не до конца распаханные окопы той войны, не совсем вросшие в землю ДОТы и другие укрепления, проржавевшие, но не распавшиеся в труху остовы полуторок, искореженные огнем и временем останки танков на полях былых сражений, отрытые с небольшой глубины отстрелянные гильзы и патроны, а то и снаряды, чуть тронутые зеленью тления. Боевые ордена и медали деда в коробочке из-под монпансье, фотографии из госпиталя и солдатских будней. Короткие, без охоты, рассказы деда Ивана (по маминой линии). Воспоминания мамы, девчонки из многодетной семьи, и отца, круглого сироты военных лет. Инвалиды безногие на деревянных тачанках с «утюжками» для отталкивания от земли. Слепые пьяненькие гармонисты на рынках. Безрукие продавцы сладостей и семечек. Шинель деда, порыжевшая, излохмаченная внизу и на рукавах, пропахшая махоркой, потом и кровью, на крючке, ввернутом в глинобитную стену сарая. Немецкий брезентовый ранец с клапаном-крышкой из рыжей телячьей шкуры, изрядно побитой молью. Бабушка использовала его как торбу для кормления животных.

Афганистан помог мне глубже понять, что же чувствует человек на войне.

Все это есть в моей памяти, и я хочу, чтобы мои дети и внуки знали об этом, помнили о войне, никогда не забывали!

Картинки из детства

Отрывок из повести «Мой друг - предатель»

-Валелтаааааааа, я насол папейтуууу… - орал своему брату во всю силу легких мой сосед по лестничной клетке, круглоголовый пацан-трехлетка Женька. В переводе его слова означали: Валерка, я нашел копейку!».

И ничего странного в том, что он так горячо кричал о том, что нашел копеечку, не было, поскольку тогда и семилетний я, и все пацаны нашего двора были помешаны на игре в пристеночек, требующей этих самых копеечек. Игра была азартной, а потому запретной. Раз запрещено, то играли, прячась за сараями, на площадке, скрытой от глаз родителей, соседей и участкового.

Вообще, все наши детские игры появлялись как поветрие, словно краснуха какая-нибудь или корь. Вот только что безумствовала игра во дворе месяц-два, а сегодня уже и напарников не найдешь. Так было, когда играли в городки, «клек», «альчики» или в «попа».

«Пристеночек» появился у нас недавно. И не то чтобы кто-то пришел посторонний и посвятил в секреты этой игры. Нет. Жил в соседнем от нас доме дядя Петя. Мужик безногий. Ездил на деревянной тачке с отчаянно гремящими подшипниками вместо колес, возил на плече специально сделанный им же маленький станок - круг с ременной ручной передачей для заточки ножей, ножниц, топоров и прочего режущего инструмента. Катался дядя Петя лихо, вносился в какой-нибудь двор, резко притормаживал деревянными «утюжками», и от асфальта летели искры, высекаемые подшипниками. Затем снимал с плеча точило, гулким басом кричал: «Ножи, топоры тооооочиииим…». В обязательном порядке к нему сначала сбегалась детвора, поглазеть на товары дяди Пети. Он не только точил инструменты, но и потихоньку приторговывал самодельными игрушками, так, за пятачок отдавал. Самой желаемой игрушкой был шарик, туго набитый тряпьем и обмотанный яркой цветной фольгой. К шарику размером с небольшую луковицу привязывалась хитрым способом резинка-«венгерка». Надеваешь на палец кольцо на конце резинки и ходишь с независимым видом по улицам, то бросишь шарик к земле, то к стене, то к пацану какому-нибудь, а тот, дурак, вроде и рад схватить блестящий шарик, ага, сейчас, шарик-то уже раз, и в твою ладошку опять впечатался. Были у дяди Пети и простые свистульки в виде фигурок разных птиц, и такие, что, прежде чем свистеть, нужно воды налить в специальный резервуарчик, тогда звук получался не такой пронзительный, но забавный, булькающий.

Помимо этих безделушек продавал дядя Петя и самодельные леденцы, петушки на палочке. Строго говоря, там не только петушки были, а и рыбки, и белочки, и зайчики. Но почему-то такое доморощенное лакомство называлось именно «петушок на палочке». Только продавалось и покупалось яство очень плохо, поскольку стоило, подумать страшно, пятнадцать копеек за штуку.

Следом за детворой собирались женщины, приносили для заточки инструменты. Дядя Петя особым образом одной рукой вертел круг, другой - ловко точил ножи, осыпая народ гроздьями искр, а малышня теребила мамок за передники и подолы, заглядывала в глаза, умоляла купить что-то. Матери вздыхали и, рассчитываясь за заточку - гривенник за каждый наточенный нож, сверху давали то один, то пару или тройку пятаков, и счастливый обладатель «петушка» принимался блаженно причмокивать или уносился со свистулькой во рту.

Мальчишки нашего двора уважали дядю Петю. К нему можно было прийти с любым вопросом. Как самокат починить или, к примеру, как ловчее закрепить резинку на самостреле. Дядя Петя, казалось, все умел и знал. Пацаны постарше, украдкой покуривая, сидели на лавочке рядом с дядей Петей, серьезно обсуждая двигатель новой, недавно появившейся машины-«инвалидки» дяди Степана из нашего подъезда, а дядя Петя внимательно выслушивал доводы пацанов, кивал и неторопливо что-то рассказывал из своей фронтовой жизни.

И дядя Петя, и дядя Степан, хозяин «инвалидки», были фронтовиками. Только вот дяде Пете не повезло, потерял обе ноги, а дядя Степан пришел без одной. В отличие от дяди Пети дядя Степан работал на какой-то большой должности в тресте металлургического комбината. Они дружили, и каждый вечер в теплое время года дядя Степа, возвращаясь с работы, подходил к дяде Пете, угощал его «Беломором», сидел полчасика. О чем они беседовали, нам не дано было узнать, поскольку дядя Петя нетерпеливо отгонял нас. Только один раз услышали, как дядя Петя крикнул вслед уходящему в раздражении дяде Степану:

- Товарищ капитан, так ведь помощи я ни у кого не прошу, ни у тебя, ни у тех… - он гневно мотнул головой куда-то вверх.

Нам было интересно, почему у дяди Степана есть машина-«инвалидка», хоть у него только одной ноги нет, а дядя Петя - без обеих ног, а машины у него нет. На наши вопросы дядя Петя улыбался и отвечал: а что, мол, машина эта? У меня тоже тачанка, все четыре колеса, и хлопот нет с ней, знай солидолом подшипники смазывай, ни бензина, ни масла не ест, подмигивал и заговаривал о чем-нибудь другом, очень интересном и важном для нас.

Еще отличало друзей то, что дядя Петя всегда, в любое время года, был одет в старую выцветшую гимнастерку, залатанную неумелыми руками, но всегда чистую. Зимой он напяливал армейский ватник или коротко подрезанную шинель и старую порыжевшую военную же шапку с побитым молью сукном на макушке. Только 9 мая дядя Петя цеплял на все ту же гимнастерку свои награды, не густые, но очень значительные. И медаль «За отвагу» была, и несколько медалей за освобождение ряда городов, и два ордена Красной Звезды сурово перемигивались между собой, и даже «Красное Знамя» с чуть надколотым лаком на кончике знамени украшали его грудь.

Дядя Степан ходил в рубашке с галстуком, в пиджаке, на котором был приколот широкий ряд орденских планок. Он мог похвастаться целой охапкой орденов и медалей, прямо выставка расцветала на груди офицерского кителя в День Победы. Видимо, блеск золота офицерских погон не подпускал нас, мальчишек, поближе рассмотреть награды дяди Степана. Однако он относился к нам неплохо. Бывало, иногда вернется с работы, заведет свою «инвалидку», откроет брезентовый верх, запустит целую ораву ребятни и давай кататься по дворам, а то и на проспект Металлургов выкатывался. Впечатлений было!

Так вот, однажды весенним вечером и рассказал, на свою беду, дядя Петя нам, пацанам, про игру в пристеночек, показал один раз - и все. Этого одного раза хватило. Тут уже были забыты лапта, футбол, волейбол и прочие забавы. Резались до полной темноты, когда уже и достоинство монеток оценить можно было разве что на ощупь. Те, кто мог похвастаться хоть чем-нибудь, хоть копеечкой, хоть двухкопеечной денежкой, принимались в игру. Сразу появились чемпионы и вечные должники. Честно говоря, я не знаю, кем бы стал в иерархии игроков, поскольку играл только два раза. Первый раз вступил в игру, имея наличный капитал в сумме трех копеек. Проигрался. Осталась одна копейка. На следующий вечер с лихвой отыгрался, позванивая в кармане горстью медяков, вернулся домой, гордо так положил на обеденный стол что-то около двадцати копеек. Любуйтесь, дорогие мама и папа, сын ваш не просто так играет-гуляет допоздна, а вот даже зарплату в дом принес. Угу… Ох и влетело мне тогда. Не физически, нет, морально, но зато так, что до сих пор помню. И так мне стыдно тогда стало, что никогда в жизни я больше не играл в азартные игры, даже гораздо позже, когда появились у нас в стране первые автоматы-стрелялки, и то разок попробовал, понял, что завожусь, и больше не подходил к ним. Ну их к черту!

А у дяди Пети вскоре начались неприятности. Приходили к нему отцы-матери, беседовал с ним и дядя Степан, ругали за «науку», потом и участковый зашел, пригрозил арестовать или оштрафовать. Так что дядя Петя очень просил нас прекратить игру, что, в общем-то, мы и сделали, только самые отчаянные игроки ушли подальше, в чужие дворы и закоулки в парке.