Чтоб хотелось работать и жить

Нам сказали, что нет у нас никакого юбилея, потому что юбилеи бывают лишь раз в четверть века, и значит, нужно ждать еще пятнадцать лет, а редакторы (это должность) столько не живут. Я могу только радоваться, что работал в "Ставрополке", когда ей стукнуло семьдесят пять, и заранее радуюсь за тех, кто отметит ее столетие.

В конце прошлого века (какое странное по отношению к недавним временам словосочетание!) на фоне всевозможных инфляций и стагнаций в России вдруг пробила страсть к празднованиям. Торжества закатывались по поводу трехлетий и семилетий, а уж когда в дате появлялся первый нолик, шум поднимался на всю вселенную.

Но когда наш брат-щелкопер язвил по поводу череды торжеств, сами именинники оборонялись стандартным доводом: прожить, продержаться на плаву в хаосе перемен – уже подвиг, и праздновать нужно не только годовщины, но каждый благополучно прошедший месяц. Время, мол, такое, что день идет за неделю, а год – за десять.

Право, не знаю, какова в этой шутке доля шутки, но абсолютно уверен в том, что работа газетчика в период потрясений должна оцениваться по принципу год за два, а то и год за пять. Иначе не оценить ту событийную насыщенность, тот эмоциональный накал, что составляют журналистское бытие, захватывая и отбирая все и без остатка.

Плюс напряжение нервной системы как у летчика при посадке.

Потому что если актер (а их треволнения описаны многократно) выходит под свет рампы лишь вечером на спектакле, то журналист работает под лучами множества незримых прожекторов ежечасно.

Токарь может сделать две нормы, а может запороть половину деталей. Узнают об этом пара-тройка начальников и могут скрыть ошибку, и никто более не узнает, и везде будет гладь и спокойствие.

Чиновник может наломать дров, украсть и спрятать, и это может стать известным, если он большой чиновник и даже публичный политик, но у больших чиновников и публичных политиков в свите всегда есть немало мастеров наводить тень на плетень, и те, несомненно, эту тень наведут и отмоют добела любого черного кобеля, и запутанный народ плюнет, да пойдет восвояси.

У журналиста нет ни щита безвестности, ни зонтика по наведению тени. Все, что он ни сделает, тут же выплескивается на самый что ни есть широкий обзор. Непропеченную булку человек откусит, да выплюнет, а творческая выпечка газетного цеха попадет в десятки, сотни тысяч рук, и столько же глаз отведают блюдо журналистской кухни, и попробуй тут скрыться за присказкой, что, мол, на вкус и цвет...

Есть справедливое мнение, что с наибольшей силой нынче бьет по мозгам телевидение. И помню прогнозы, что, мол, печатная пресса обречена на вымирание. Но вот простые цифры: если не считать убойных сериалов и матча Россия-Япония, самые популярные новостные выпуски смотрят 5-6 процентов зрителей старше шестнадцати лет (см. рейтинги Института Гэллапа), что для нашего края составит примерно 90 тысяч человек. И для того, чтобы донести что-либо широким массам, нужно долго и упорно долбить в одну точку, как и поступают пропагандисты жвачки и прокладок. Газету же читают вдумчиво, передают из рук в руки, и, вопреки всем прогнозам, в самых высокотехнологичных, напичканных электроникой государствах газеты процветают, имея тиражи, которые и не снятся нашей некогда самой читающей стране в мире.

Телеведущий может сморозить глупость или откровенно солгать, и кто-то этого не увидит, а кто-то увидит, да не заметит, а заметит, так простит, поддавшись чарам актерского обаяния – не случайно ведь в будущие телезвезды рекрутируют в основном не журналистов, а артистов.

Газетчик себе такой роскоши позволить не может. Его творение перечитают внимательно, а потом, если потребуется, прочтут снова, и если есть к чему прицепиться задетому публикацией, тот прицепится обязательно. И хорошо, что у "Ставропольской правды" есть укоренившаяся репутация победителя в судебных спорах, а то ведь из судов, пожалуй, не вылезали бы. А иначе хоть и вовсе не пиши ничего острого, спорного, проблемного, как, впрочем, кое-какие наши коллеги и поступают.

Мы на свету, и тысячи людей судят нас ежедневно и строго, и очень жаль, что наиболее беспристрастные из них обладают, как правило, наименьшей властью.

На постоянном свету жить сложно и трудно, но когда где-нибудь случайно хороший человек без чинов и регалий, узнав, кто ты и откуда, вдруг искренне скажет о твоей работе добрые слова, этого достаточно, чтобы схлынула окружающая тебя дурь, и с новой силой захотелось работать и жить дальше.

И пусть говорят, что 85 – не юбилей. При наших темпах год за пять отсчет юбилеям отличен от официального.