Воспоминания ставропольца о военном и послевоенном детстве: часть 3

Продолжение публикации в № 61 от 15 июня 2024 г.

Учёба в первом классе в совхозе № 1

Что я могу сейчас, спустя почти 80 лет, вспомнить об учебе в первом классе? Мало, лишь отрывочные эпизоды. Наверное, как и у большинства моих сверстников, школьная жизнь которых начиналась в те суровые годы, когда, казалось, было не до учебы, а все мысли были только о войне, о том, чтобы наша страна быстрее победила фашистов. Вспоминаю с душевным трепетом, как научился читать первые незамысловатые слова по букварю, как учился считать с помощью деревянных палочек, складывал и вычитал в пределах 10 цифр. И это были первые радости от познания. Но были и огорчения. На первых порах никак не удавалось каллиграфически правильно и аккуратно выводить буквы по тому образцу, который в тетради по чистописанию вписывала учительница. То и дело подводила ручка со скрипучим металлическим пером, которая зачерпывала слишком много чернил из стеклянной чернильницы и роняла толстые кляксы. И какое-то время я с этим ничего не мог поделать, как ни старался. Неудивительно, что первой оценкой, которую я принес по этому предмету, была жирная, выведенная красивым учительским почерком красными чернилами или красным карандашом единица с насмешливо расположившейся рядом увесистой точкой.

О своей первой учительнице больше ничего конкретного вспомнить не могу, кроме того, что она так зло выставляла единицы и двойки тем своим питомцам, у которых что-то не получалось. Вряд ли это нам помогало учиться лучше, а у кого-то порождало неуверенность. Но, несмотря на это, наша первая наставница пользовалась непререкаемым авторитетом. И ничего плохого о ней мы и подумать не могли. Она заслужила уважение уже потому, что в глухом, затерянном в казахских степях селе дала нам первые азы просвещения, и обидно, что ни имени, ни отчества, ни фамилии ее не сохранилось в моей памяти, как и имен и фамилий моих одноклассников. Сохранилась фотография нашего класса с учительницей после окончания учебного года в школе. Дети русских и казахов, украинцев и чеченцев, немцев и евреев. Представители единой многонациональной семьи народов Советского Союза.

На фото, которое вы видите, я второй слева во втором ряду, запечатлен с криво выстриженной мною челкой на лбу и значком с изображением самолета на куртке…

Здание школы стояло на небольшом удалении от совхозного поселка, но когда внезапно налетал свирепый, все сметающий на своем пути буран, ученики зимой несколько раз оказывались отрезанными от населенного пункта разбушевавшейся стихией. Вокруг ничего и никого не было видно, с ног сбивал штормовой ветер. И тогда родителям приходилось выстраиваться цепочкой от забора последних домов, держась за руки, чтобы добраться до школы и забрать своих детей. Эта спасательная операция была связана с серьезным риском и тяжелыми переживаниями. На какое-то время занятия отменялись к великой радости учеников, пока не устанавливалась нормальная погода.

Зима приносила нам не только тревоги и переживания, но и много радостных дней. Река Нура покрывалась толстым льдом и превращалась в великолепный каток, который с утра до наступления темноты был заполнен шумной и счастливой детворой. Родители подарили мне «снегурочки», и я быстро научился кататься на коньках. Возможно, тогда выработались те первые навыки, которые пригодились мне впоследствии при занятиях легкой атлетикой, баскетболом и волейболом. А какое удовольствие доставляло нам катание на санках с высокого обрыва вниз на лед реки! Обычно делал я это с кем-то из старших ребят. И сколько страху натерпелся, пока осмелился в первый раз сам скатиться на санках на ледяной простор. Сидел, железной хваткой вцепившись в края саней. Притормаживал валенками, чтобы уменьшить скорость. Ветер свистел в ушах, хлестал лицо, сбивал дыхание, сердце замирало от страха. Но вот санки останавливались, и я, гордый собой, поднимался на обрыв, чтобы совершить новый спуск. Иногда взрослые впрягали в санки нашу дворовую рыжую собачку, и она резво и шаловливо носилась по снежной дороге, то и дело переворачивая меня в сугроб.

Об этой чудесной поре моего военного детства напомнили мне слова из моего стихотворения, которое написано было 5 ноября 1958 года.

Первый снег! Вспоминается с болью:

С горок мчат быстролетные сани

На реку в казахстанском раздолье,

И в невинский овраг на Кубани...

Но вот приближалась весна. Днем все теплее пригревало солнце. Лед на реке начинал постепенно подтаивать, становился все более тонким и слабым, но мальчишки какое-то время еще продолжали кататься на коньках и санках, несмотря на строгие запреты родителей. А потом приходила пора бурного таяния снега и льда, и тогда Нура с треском разрывала свой зимний панцирь, широко разливалась, показывая буйный норов. Весной 1945 года река прорвала плотину, и отец поднял работников совхоза на ее спасение. Нельзя было допустить, чтобы хозяйство лишилось водоема, имеющего жизненно важное значение для расположенного в засушливой степи хозяйства. Весть о стихийном бедствии быстро разнеслась по поселку, и вскоре у плотины собралась толпа людей, в которой было много детей. С замиранием сердца и я наблюдал, как группа работников совхоза во главе с отцом пыталась закрыть дыру, образовавшуюся в теле плотины. Отец отдавал какие-то команды, пытаясь перекричать гул реки, а потом сам залез в ледяную воду и находился там, пока не удалось заделать проран.

Мне запомнилось, что во время моей учебы в первом классе к нам приходил или приезжал на попутном транспорте мой дедушка по отцу Август, высокий, сутуловатый, с вещевым мешком на спине. Жил он и работал в Токаревской МТС Тельманского района Карагандинской области в спецпоселении. У него были ограничения на перемещение, но надзирающее начальство периодически разрешало ему навещать родственников, волею судьбы оказавшихся в такой невероятной близости, не более чем в ста километрах. Бабушка Мария, его жена, стирала ему белье, мама заполняла вещмешок продуктами, которыми он делился с теми, кто предоставлял ему возможность хоть изредка видеться с нами. Еще больше согнувшись под изрядно отяжелевшим рюкзаком, дедушка уходил от нас грустный и обиженный на то, что так несправедливо был разлучен с близкими ему людьми. Бабушка не пожелала жить с ним в ссылке, может быть, мы больше в тот период нуждались в ее помощи, может быть, были и другие причины. Но от дедушки никто не отказывался, и наши родственные связи не прерывались. Знаю, что он сошелся с немкой из Новороссийска и прожил с ней в спецпоселении около десяти лет, пока не были восстановлены их права. Летом 1954 года дедушка приезжал к нам в Ставрополь, побывал в Херсоне, а затем поселился в Новороссийске у второй гражданской жены, в 1955 году в течение нескольких месяцев проработал разнорабочим стройучастка в морском порту, но вынужден был уволиться по болезни. В ссылке заболел туберкулезом, а умер от рака горла в 1958 году и был похоронен на одном из кладбищ в Цемдолине.

Судьба не была благосклонна и к моей тете Марии, сестре отца. Она вместе с нами эвакуировалась из Херсона, и всю эвакуацию мы прожили вместе одной семьей. В 1941 году ей исполнилось 22 года, она училась в одном из институтов и была страстно влюблена в своего сверстника, темноволосого, красивого юношу. Сразу после мобилизации он ушел на фронт и погиб. На фотографии своего любимого она написала горькие, берущие за душу слова: «У меня был ты. У меня была любовь. Мы были счастливы. Но ты погиб, и я уже никогда не буду счастливой». Тетя была однолюбка, человек строгих нравов и принципов, она не вышла замуж, так как не встретила того, кто был бы достоин ее первого избранника, достоин высокого измерения настоящей любви.

9 мая 1945 года занятия в школе были отменены, и наш класс, к восторженной нашей радости, отправился на прогулку на реку. Был яркий солнечный день. Природа благоухала после суровой и продолжительной зимы. Степь, луга по обеим сторонам реки представляли собой огромные, до самого горизонта раскинувшиеся ковры сочной зеленой травы, расцвеченные красными тюльпанами, желтыми цветами куриной слепоты и одуванчиками. Воздух был напоен густыми ароматами цветов, трав и испарениями земли, словно разомлевшей под горячими солнечными лучами. Мы бегали, играли, радуясь весне и необычной, можно сказать, дивной красоте природы. Кажется, ничего подобного я больше никогда не видел в своей жизни, хотя исколесил немало степных дорог. Несколько часов пролетели незаметно. К середине дня, собрав целые охапки цветов, мы вернулись в поселок и стали свидетелями удивительной картины. Весь совхоз ликовал, люди обнимались, целовались, поздравляли друг друга с победой. Так мы узнали о победе над Германией, а собранные нами цветы стали для жителей совхоза ярким украшением этого великого праздника.

Люди не только праздновали, торжествовали, радовались, но и плакали, скорбели, вспоминали тех родных и близких, кто отдал самое дорогое - жизнь ради победы над фашизмом, ради мира на земле.

Навсегда в нашей памяти и памяти потомков

С особой душевной болью мама всегда вспоминала старшего брата Трофима, который погиб в боях за освобождение Киева от фашистов. Говорила, что он всегда был для нее примером во всем - в жизни, в работе, в отношении к людям. Работал кузнецом в родном селе Горобиевка Сребнянского района Черниговской области, пользовался большим авторитетом у односельчан. Несмотря на тяжелый физический труд, занимался по ночам самообразованием, окончил вечерню школу, затем заочно педагогический техникум и стал учителем начальных классов. В первые дни после начала войны был призван на службу в армию.

В «Книге Памяти» Чернигова и Черниговской области записано, что Василенко Трофим Илларионович, 1906 года рождения, красноармеец, рядовой 797-го стрелкового полка 232-й стрелковой дивизии погиб 4 октября 1943 года. Это произошло на второй день после того, как батальон, в составе которого он воевал, записано в сообщении командования, успешно первым без потерь форсировал реку Днепр и старое русло Днепра. Сразу же вступил в бой за овладение северной части города Вышгород (кирпичного завода), занял его и удерживал до подхода основных сил полка.

После гибели дяди сиротами стали четверо его детей, которым пришлось пережить тяжелые испытания в разоренной фашистами Украине. Понимая это, моя мама как могла помогала семье брата. В 1947 и 1948 годах у нас по несколько месяцев жила старшая дочь дяди, моя двоюродная сестра Надежда.

После окончания школы двое старших ее братьев поступили на работу, учебу, ежегодно выезжали в летнее время на заработки на строительство и лесозаготовки в Сибирь. В конце пятидесятых годов мой двоюродный брат Александр, работавший шахтером на шахте в Донбассе, жил у нас во время подготовки и вступительных экзаменов в Ставропольский сельхозинститут, стал студентом, а на втором курсе перевелся в Киевскую сельскохозяйственную академию, впоследствии защитил кандидатскую диссертацию и работал преподавателем академии.

Тяжелые испытания пережила еще одна семья маминых родственников. В 1939 году во время родов сына умерла ее сестра Майя. Забота о двух детях легла на плечи ее мужа, журналиста «Строительной газеты» Лободу Евгения Васильевича. Утром 19 марта 1942 года, как вспоминала его дочь, он не пошел на работу в редакцию, а отправился в Ленинский райвоенкомат, где подал заявление об отправке добровольцем на фронт. Так он стал рядовым красноармейцем в одной из воинских частей, участвующих в обороне блокадного Ленинграда.

В семейном архиве дочери Нинэль сохранилось последнее письмо отца от 3 июня 1942 года. В нем он сообщал: «Стоим в запасе перед передовой, готовимся бить фашистских собак. Ждем боя с нетерпением. А пока их здорово бьют наши передовые части».

21 сентября 1942 года в Москву на улицу Большая Якиманка, дом №15, пришло извещение № 418 из 64-й гвардейской стрелковой дивизии на имя Лободы Нинель Евгеньевны. В нем сообщалось, что ее отец Лобода Евгений Васильевич, красноармеец, в бою за социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество, был убит 30 августа 1942 года. Похоронен у деревни Рыкалово Половского района Ленинградской области.

После гибели отца стали сиротами двое его детей - Нинель 13 лет и Володя 4 лет. Забота о них легла на плечи бабушки. Володя рос и воспитывался в детском доме. После окончания профтехучилища в течение нескольких лет он жил у нас в Ставрополе, работал на заводах «Красный металлист» и автокранов до призыва на военную службу. В разные годы и мы ездили в гости к ним в Москву. Гостеприимно и радостно нас встречали в квартире в подвальном помещении на Большой Якиманке, где они жили в войну и в первые послевоенные годы. Эти встречи продолжались и в течение многих лет в Новых Черемушках и в Чертаново. Мы сохранили память об этом на всю жизнь.

Возвращение на вторую Родину

Война окончилась, и летом родители приняли решение о переезде в Ставрополь, город понравился им во время нашего пребывания в эвакуации в 1942 году. Но отцу, который как директор совхоза входил в номенклатуру Карагандинского обкома партии, было отказано в увольнении. Тогда родители решили, что мама вместе со мной и сестрой Людмилой выедет в Ставрополь, там добьется ходатайства крайкома партии о переводе отца на работу в Ставропольский край, а это позволит всей нашей семье и родственникам покинуть Казахстан, в котором мы пережили три года военного лихолетья.

Это была тяжелая продолжительная поездка с длительными остановками для пропуска военных и товарных составов. Маме пришлось пережить немало трудностей, ведь она находилась на седьмом месяце беременности. Но все закончилось благополучно. Задуманное удалось успешно осуществить. В крайкоме партии мама получила необходимый документ, подписанный первым секретарем Иваном Павловичем Бойцовым. О нем в нашей семье всегда говорили с большим уважением. Он не раз и в дальнейшем оказывал поддержку родителям в трудных для них жизненных ситуациях. Впоследствии Бойцов работал на высокой должности первого заместителя председателя Комитета партийного контроля при ЦК КПСС до ухода на пенсию. Предполагаемым местом работы отца была газета «Невинномысский рабочий». Поэтому мы поселились в Невинномысске в доме колхозницы, расположенном на окраине города на берегу Кубани, неподалеку от железнодорожного моста, охраняемого воинской частью ввиду важности этого объекта. 11 ноября мама родила нашу младшую сестру Валентину, а в это время стало известно, что отца арестовали и он находится в тюрьме. Спустя две недели после родов мама в тамбуре теплушки выехала с сестренкой в Караганду выручать отца. Спасибо солдатам - попутчикам, которые приютили ее с грудным ребенком в своем купе, подкармливали, чем могли.

Уезжая, мама оставила нам со старшей сестрой Людмилой чемодан с вещами, а хозяйке - продуктовые карточки на два месяца. Видимо, рассчитывала, что за это время ей удастся добиться освобождения отца. Но все оказалось намного сложнее. Отцу было предъявлено обвинение, по которому он мог на несколько лет попасть за решетку.

Весной 1945 года, когда установилась теплая погода, наросла трава, совхозный скот перегнали на летние пастбища. Но, как это часто случается в Северном Казахстане, внезапно налетел циклон, вернулась зима с сокрушающими штормовыми буранами, крутыми морозами. Несмотря на принятые меры, не удалось избежать гибели нескольких чабанов и падежа скота. Это и послужило причиной того, что против отца возбудили уголовное дело. Около года мама боролась в прокуратуре, в суде за то, чтобы отца оправдали, обращалась в Москву, в ЦК партии, в партийные и советские органы Казахстана. Учитывая его добросовестный труд в годы войны, он был амнистирован.

Целый год мы с сестрой прожили одни без родителей. Когда закончились карточки, сестра на рынке продавала вещи, которые оставила нам мама, на вырученные деньги покупала продукты. Подкармливала нас и хозяйка в благодарность за то, что я пас ее коз и корову, а сестра помогала по хозяйству. Вместе с мальчишками я ловил рыбу в Кубани, которую вкусно жарила хозяйка на растительном масле и потчевала нас. Вот так и продержались мы до приезда родителей осенью 1946 года. Я окончил второй класс в начальной школе, расположенной на переезде неподалеку от железнодорожной станции. Это маленькое кирпичное здание, побеленное известкой, типичное для железнодорожных построек такого типа и принадлежащее отделению железной дороги, сохранилось до сих пор. Сестра окончила шестой класс в школе, находившейся в центре города, рядом с городским парком.

В ноябре 1946 года отца приняли на работу заместителем заведующего сельхозотделом редакции газеты «Ставропольская правда», и мы переехали в Ставрополь. Так окончательно завершилась эвакуация нашей семьи. И мы навсегда связали свою жизнь со Ставропольем.

(Окончание следует).