Кисловодск: Пять месяцев оккупации глазами очевидца

Осматриваю зал Великой Отечественной войны местного музея. Стенды вдоль стен буквально ломятся от экспонатов: фотографий, документов, личных вещей. Их удачно «разбавляют» инсталляции из подлинных предметов того времени: уголок госпитальной палаты; пулемет, миномет и другое оружие бойцов Красной армии; домашний уголок с портретом Сталина и слащавыми открытками, иллюстрирующими, как «отец народов» заботится о детях и стариках.

Внимательно осматриваю экспозицию от начала до конца и в обратном порядке, но так и не нахожу ответа на вопросы, с которыми пришел в музей: как кисловодчане жили пять месяцев в оккупации, чем каждый день питались, где работали, каким образом они сосуществовали в одно и то же время, на одних и тех же улицах с фашистами? Сотрудники музея подтвердили мои наблюдения: действительно, эта тема недостаточно изучена.

А ведь «эта тема» касается десятков миллионов бывших советских граждан, которым в послевоенные годы пришлось жить с клеймом «находился на оккупированной территории»…

Увы, время неумолимо: очевидцев, которые могут рассказать о том времени, остается все меньше и меньше. Да и те, что живы, далеко не всегда в состоянии предоставить достоверную информацию: и память подводит, и идеологические клише застилают внутренний взор.

Сергей Вагаршакович Нерсесян - известный на курорте человек. Коренной кисловодчанин, он больше трех десятков лет приобщал к прекрасному детей в музыкальной школе, руководил городским хором, создал детскую оперу. Не чуждо Сергею Вагаршаковичу и взвешенное, рассудительное мышление, что позволило ему несколько лет успешно работать в аппарате горкома партии.

На мой вопрос, может ли он в деталях рассказать о том отрезке своего детства, когда в Кисловодске хозяйничали фашисты, 87-летний Сергей Вагаршакович отвечает твердо: «Я помню все!».

Сперва прошу поведать об атмосфере в городе в канун оккупации… Десятилетнему парнишке особенно врезалось в память, как в школе, в газетах и на радио без конца твердили: «Никакой паники. Война продлится два-три месяца. Доблестная Красная армия вышвырнет фашистов за границы нашей страны!»

Вместе с другими мужчинами в 1941-м из Кисловодска ушел бить фашистов и местный музыкант, отец троих детей Вагаршак Нерсесян. Однако ж война не закончилась и через год. Более того, враг вплотную подступил к родному Кисловодску.

Шестого, седьмого и восьмого августа 1942 года десятилетний Сережа Нерсесян во все глаза глядел, как через южную окраину Кисловодска - по улицам Трудовой, Чернышевского, Прудной - шли и шли колонны красноармейцев. Они уходили в сторону горных перевалов Приэльбрусья, чтобы потом сосредоточиться в Закавказье для контрнаступления.

Почти все бойцы шагали понуро, молча. А потому парнишке особенно запомнилось, как один красноармеец фальцетом прокричал на всю улицу: «Не дрейфь, мы скоро вернемся!».

Женщины угощали солдат молоком, фруктами. А мама Сережи напекла целый таз пышных лепешек на минеральной воде и раздала их бойцам.

Как ни странно, женщина с тремя маленькими детьми могла себе это позволить. Все госпитали во время отступления красноармейцев раздавали своим сотрудникам продукты. Мама Сережи работала в госпитале поваром. Ей выдали полтора мешка муки, по полмешка риса, перловки, пшенки, лапши. И даже ведерко топленого масла.

Запаслись продуктами перед оккупацией и те, кто не работал в госпиталях. По решению руководства города, со всех складов и магазинов людям мешками выдавали крупы, муку. Сергей Вагаршакович убежден, это было мудрое решение. Он напоминает, что в Ленинграде почти все продукты заперли в Бадаевских складах. А фашисты разбомбили их. Впоследствии то, что не сгорело, люди буквально ногтями выскребали из земли.

На Кисловодск тоже был налет. 9 августа фашистский самолет сбросил две бомбы. Одна попала в товарную станцию, другая в хлебозавод. На этом боевые действия на курорте и закончились.

Два дня в городе царило безвластие. Ошалевшие от вседозволенности люди тащили то, что еще оставалось в магазинах и на складах. Сережа Нерсесян своими глазами видел, как семья катила по мостовой отчаянно дребезжащее пианино. Соседка-грузинка съязвила им вслед: «Зачем тебе пианино? Что, кукурузу в нем будешь хранить?»

На складе «Самтреста» были внушительные запасы крепленых вин и коньяков. Их тащили и бутылками, и бочонками. В разгар этого разграбления в подвале внезапно погас свет. Тогда кто-то из подвыпивших экспроприаторов возьми да чиркни спичкой. Пары спирта воспламенились, и в подвале рвануло так, что двое любителей дармового спиртного погибли на месте.

10 августа в городе появились фашистские мотоциклисты и танкетки. Они на скорости гоняли по всем улицам. В тех, кто с перепугу убегал или прятался, стреляли без всякого разбирательства. Мол, если убегает, значит, виноват или что-то замышляет против «новой власти».

От взрослых Сережа слышал, что фашисты в первый же день оккупации издали и вывесили на стенах домов два приказа. В первом под угрозой расстрела требовали вернуть украденные в санаториях и других учреждениях ковры и дорогую мебель. Вторым устанавливали комендантский час.

В бывшем здании горисполкома фашисты сразу же организовали свою управу. И начались расправы. Первыми арестовали, вывезли в Минеральные Воды и расстреляли 130 врачей и старших медсестер. Затем оккупанты стали выискивать коммунистов, активистов, евреев и цыган. И здесь у них появилось немало добровольных помощников. Еще недавно законопослушные советские служащие вдруг вспоминали, как в революцию их родителей, дедушек и бабушек притесняли коммунисты, и жаждали отомстить.

Сережу Нерсесяна особенно поразила перемена в их соседе - австрийце Фогеле. Он жил в Кисловодске с 30-х годов, служил в каком-то учреждении и вечно ходил с портфелем. Во дворе у Фогеля был целый зоопарк: орел, змеи в огромной бутылке, дрессированная коза, кролики, овцы. Все это как магнитом притягивало детвору. И Фогель не только охотно пускал ребятишек поглазеть на животных, но и угощал их вкуснейшими грушами и яблоками шафран. Сад Фогеля буквально нависал над их домом, и Сережа не раз слышал, как австриец пел под аккордеон с соседскими ребятишками.

А тут на второй день оккупации Фогель напялил тирольскую шапку с пером, нацепил крест и стал направо и налево раздавать взрослым и детворе оплеухи, подзатыльники, пинки. За сутки душа-человек превратился в фашиста.

Однажды их калитка распахнулась от удара ногой, и во дворе появилась дамочка «из бывших», в черном костюме, и давай орать: «Голодранцы! Это дом моего отца. Чтобы завтра и духу вашего здесь не было!» Мама Сережи с маленькой дочкой на руках вышла: мол, чего орешь-то? А та в ответ: «Молчи, коммунистка (Вагаршак Нерсесян перед войной проходил кандидатский стаж в члены партии), я на тебя уже написала в гестапо!» Всего в двух смежных домах, на которые заявила свои права дамочка в костюме, было 11 квартир. Их жильцы вышли на шум. Новоявленная «хозяйка» ухитрилась облаять каждого и каждому пригрозила доносом в гестапо.

Когда она укатила на пролетке, соседи собрались и стали кумекать что делать. О зверствах гестапо уже были наслышаны, и боялись там оказаться. Вот и собрали все ценное (мама Сережи отдала ведерко с топленым маслом) и с этими дарами отправились к домоуправу, чтобы он их определил в пустующие квартиры в других частях города.

Семье Нерсесян домоуправ выделил квартиру в старинном доме мясника с огромным подвалом. За ночь все соседи, помогая друг другу, перебрались на новые квартиры. Мама Сережи из предосторожности поселила детей по одному у друзей и знакомых. Только через месяц, когда убедилась, что гестапо не интересуется семьей кандидата в члены партии, забрала Сережу, его брата и сестру домой. И началась непростая жизнь в оккупированном городке…

Подавляющее большинство горожан сторонились немцев и жили за счет личных подсобных хозяйств. Если не считать курортного центра и санаториев, то почти весь довоенный Кисловодск - это была казачья станица. Семья Нерсесян выживала за счет того, что мать меняла на рынке вещи отца и свои платья, шубку на сало и кукурузную муку.

Друзья семьи частенько «подбрасывали» им бараньи кишки. Изнутри они были покрыты жиринками. Мама выворачивала эти кишки, резала на кусочки, жарила с луком и выкладывала на мамалыгу - кашу из кукурузной муки. Получалось сытное и очень вкусное блюдо. Но зачастую аппетит отбивали румынские и сербские солдаты (в Кисловодске помимо немецкой стояли итальянская, румынская и сербская воинские части). Они беспардонно врывались в квартиры и, если заставали обедающую семью, прямо со сковородки забирали еду.

Почти все ужасы оккупации, которые запечатлел ум ребенка, были связаны трагической судьбой раненых красноармейцев и с геноцидом кисловодчан еврейской национальности. Сергей Вагаршакович вспоминает:

- На второй день после ухода последних колонн красноармейцев нас, мальчишек, понесло в сторону санатория «Пикет». Поднялись на гору и вдруг видим - множество забинтованных красноармейцев идут и идут в том направлении, куда накануне двигались воинские части. Некоторые в гипсе, на костылях.

Разумеется, далеко эти раненые не ушли. На второй день фашисты на мотоциклах их догнали и всех на месте расстреляли.

Человек сорок тяжелораненых красноармейцев медики разместили на платформе железнодорожного вокзала, вывесив для охраны флаги международного общества «Красный Крест». Фашистов это не остановило. Они, как бревна, побросали раненых на железнодорожную платформу, вывезли в сторону Минеральных Вод и расстреляли.

В госпитале, который работал на базе санатория имени Семашко, раненых пытались спасти с помощью иной уловки: на первом и втором корпусах вывесили табличку «Больница», а на третьем - «Инфекционная больница». Какое-то время оккупанты обходили их стороной. Но потом предатели донесли, что в «Больнице» прячут раненых. Всех расстреляли. Причем некоторых прямо на больничной койке.

И все же нескольким раненым красноармейцам удалось спастись. Их прятали местные жители. Когда наши войска освободили Кисловодск, выяснилось, что суровый домоуправ, который якобы сотрудничал с оккупационными властями, пять месяцев прятал в своем доме двух раненых красноармейцев.

У многих семей в Кисловодске были знакомые евреи. То, что с ними творили фашисты, накрепко врезалось в память. Неподалеку от горы Кольцо есть мемориал в память о трех сотнях расстрелянных кисловодчан еврейской национальности. А еще несколько сотен вывезли в Минеральные Воды - расстреляли и свалили в противотанковый ров.

Сергей Вагаршакович вспоминает, как это происходило:

- На улице Кольцова в еврейской семье была красивая, кудрявая девочка -школьница Алла. Мальчишки за ней носили портфель, угощали газировкой, эскимо. Когда во время очередной облавы фашисты затолкали ее папу и маму в кузов автомобиля, Алла стала кричать на всю улицу: «Папа, ты твердил, что немцы - гуманная нация, что у них Бетховен, Гете, что они не звери. Я не хочу, я не пойду!».

Конвоиры схватили девчонку за руки и ноги и забросили в кузов машины.

Запомнились десятилетнему мальчику и рассказы взрослых о случаях чудесного спасения евреев. Так, в двух соседних домах жили еврейская и карачаевская семьи. Их дочери учились в одном классе, занимались в одном кружке. Постепенно еврейка неплохо освоила карачаевский язык. И вот облава. Девочку-еврейку вместе с другими арестованными уже собирались уводить, когда она стала кричать и на карачаевском языке звать на помощь. Женщина-карачаевка вышла из дома, смекнула в чем дело и выхватила девочку из группы арестованных евреев. А полицаю, который попытался было воспрепятствовать, заявила: «Ты что, дурак? Не слышишь, что она карачаевка. Это моя дочка!». А ведь женщина понимала, что этот обман может стоить ей жизни.

…Все закончилось ранним январским утром 1943 года, когда, перевалив через гору Малое Седло, в Кисловодск вошел батальон Второй гвардейской дивизии под командованием капитана Антонкина.