Галоша

Пенсионерка, бывшая учительница начальных классов Антонина Ивановна рассказала как-то смешную и грустную историю, приключившуюся с ней в юности.

– После окончания школы-семилетки поступила я в педучилище. Мы жили тогда в селе Подгорном (ну вы знаете, это возле Георгиевска), а училище наше было в Ессентуках. Чтобы доехать туда, надо было пешком дойти до станции Виноградной, там сесть в поезд, а в Минводах пересесть на другой.

Время было тяжелое, послевоенное. Одевались мы бедно, даже бомжи нынешние рядом с нами показались бы франтами. А на ногах у меня были резиновые галоши (может, помните, выпускали тогда такие – с каблуком). После войны в селах все обувались кто во что: одни – в галоши, другие – в резиновые сапоги. Помню, народ частушку тайком распевал:

Спасибо Сталину-грузину,

Что обул нас всех в резину!

Так вот. Каблуки в галошах этих внутри были пустые, мы туда деревяшки вставляли и щеголяли в этой обуви, как в туфлях.

Пришли мы на станцию, когда уже стемнело. Сверху снежок сыплет, мелкий такой, колючий, ветер так насквозь и нижет. А вокзал еще в сорок третьем разбомбили – то ли немцы, то ли наши, негде от ветра спрятаться. Пока поезда дождались, совсем посинели от холода. Кое-как в вагон влезли, а там темно, полно народу, а накурено – хоть топор вешай. Пришлось нам в тамбуре стоять. Поезд тронулся и уже далеко от станции отъехал, и тут я обнаружила, что стою на железном полу в одном чулке. Аж похолодела: а где же галоша? Стали с подругами по полу в потемках шарить. Тут какой-то мужик на помощь нам пришел: спички жечь начал. Все бесполезно – нету моей галоши. Видно, когда я в поезд влезала, она с ноги соскочила. Что делать? Новую обувь покупать не за что. Стою и плачу. У одной подруги моей тапочки домашние с собой оказались, она и одолжила их мне.

Доехали до Минвод, я и говорю: «Вы, девочки, дальше поезжайте, а я назад вернусь, галошу поищу». Они меня не пускали, а как мне в чулках по снегу ходить? Приехала на Виноградную уже где-то в полночь. Холод собачий! Укрылась от ветра за разрушенной стеной вокзала, а ветер и там достает. Кругом будто все вымерли. Потом какой-то мужик откуда-то взялся, в одном белье. Бегает туда-сюда, орет что-то, а что – не поймешь. Не то пьяный, не то сумасшедший. Перепугал меня насмерть. Вскоре убежал куда-то, а я стою и дрожу – и от холода, и от страха. Тут, на мое счастье, подходит ко мне пожилой железнодорожник. Говорит: «Девочка, ты же к утру в колчушку превратишься. Пошли со мной». Завел меня в какую-то подсобку, а там печка железная топится. Посадил меня возле печки, я согрелась и задремала. А утром пошли с ним галошу мою искать. Смотрю, а она возле самого рельса лежит, вся снегом засыпанная. Высушила я ее возле печки, надела, и так на душе радостно стало! А когда поезд подошел, железнодорожник этот меня проводнице  поручил. «Довези, – говорит, – девочку до Минвод. Денег у нее нет, она студентка».

В Минводах села я «зайцем» в кисловодский поезд. Уже почти до самых Ессентуков доехала, и тут на мою беду контролера черти принесли. Ну, он меня сразу и прищучил: «Зайцем» едешь? А ну предъяви документы! Так что же вы, гражданка Брянцева, наше родное социалистическое государство обворовываете? Ему каждая копейка дорога – разрушенное войной народное хозяйство восстанавливать, а вы вредительством занимаетесь! В тюрьму захотели?». Я в слезы, а он: «Москва слезам не верит! Вот сдам я тебя сейчас в милицию, там ты не так заплачешь!». Я ему говорю: «Дяденька, отпустите меня, я студентка, в Ессентуках учусь. Ну нет у меня денег на билет!». А он: «Мне до этого дела нет. Нарушила закон – теперь отвечай».

Сдал он милиционеру в Ессентуках меня и двух спекулянток. Тот повел нас в отделение. Бабы от него сбежали, а я не посмела. Иду под конвоем, как преступница, и плачу. А в милиции люди оказались добрее контролера. Узнали, что я студентка да еще из села, а в селе откуда деньги возьмутся? «Ладно, – говорят, – иди, девочка, в свое училище, да больше контролерам не попадайся. Они – народ сердитый!»

Пришла я в общежитие, рассказала все о своих приключениях девчонкам, вместе поплакали и посмеялись.

Мы, студентки, все нищие были. До сих пор удивляюсь, как мы тогда с голоду не умерли, особенно в голод сорок седьмого года, и как мы ухитрились закончить училище, не бросили учебу. Не дай бог никому так жить, как мы тогда жили! А учительницей работать стала, хоть и бедно жила, но все-таки зарплату какую-никакую получала. Не то что колхозники: им на трудодни почти ничего не давали.

А теперь опять бедствуем. Вот сижу возле рынка семечками торгую, потому что на мою пенсию даже кошку не прокормишь…