Малолетние узники гитлеровских концлагерей: тяжелое детство за колючей проволокой

Если о ветеранах Великой Отечественной войны, а также тружениках военного тыла говорится много, в высшей степени заслуженно и гордо, то об узниках немецких концлагерей, как правило, вскользь. Тем временем уходят из жизни чудом выжившие (их буквально единицы) бывшие узники Бухенвальда, Освенцима, Треблинки и Саласпилса, десятков концентрационных, сортировочных лагерей на оккупированной советской территории. К мученикам гитлеровского зловещего «нового порядка» горестная правда о войне относит и несовершеннолетних узников фашизма.

До сих пор мало известна потрясающая разум цифра – более 5 миллионов детей были узниками концлагерей и других мест принудительного содержания, разбросанных по всей оккупированной Европе. Ужас рабского унижения матерей, постоянные глумления, медицинские эксперименты над ни в чем не повинными людьми, угнанными в Германию в качестве подростковой «рабочей силы». По данным Международного союза бывших малолетних узников фашизма, тогда остался в живых только один из десяти.

Потрясла недавняя встреча, точнее, исповедь двух хорошо знакомых мне почтенных, узнаваемых в Ставрополе людей, которым выпала эта доля. Но сразу скажу: у каждого за плечами успешная дальнейшая уже взрослая судьба состоявшихся, неординарных и, что особенно дорого, светлых по складу характера людей: Виктор Александрович Казаченков - полковник в отставке, председатель Ставропольского городского совета ветеранов и Александр Константинович Курьянов - доктор медицинских наук, профессор, заслуженный врач России.

«…Мне было всего три годика, ну что я тогда воспринимал? Печальные отголоски пережитого детства: спасаемся от взрывов и разрухи, мама буквально тащит меня за руку, старший брат Коля рядом, - лицо всегда жизнерадостного приветливого Александра Константиновича заметно мрачнеет. - …Мама моя, Елена Дмитриевна, давно умерла в Воронеже – городе моего детства, в болезнях, едва дожив до 50, столько настрадалась. Тогда бежали мы из Воронежа, как могли, спасались от оккупантов. Потом узнал подробности: немцы нас перехватили, пинками и прикладами погнали в обнесенный колючей проволокой сортировочный лагерь в селе Курбатово. Узники сидели и лежали на голой земле, дети плакали, охрана издевалась над беспомощными людьми. Один из немецких солдат стал приставать к нашей маме, сытый насмешливый взгляд, превосходство живого скота над измученной женщиной. Старший брат Николай отчаянно пытался ее защитить и получил удар кованным сапогом в спину так, что после освобождения из плена вскоре умер от тяжелого увечья… Смутные обрывки памяти, потом рассказы матери: гнилая капуста, репа, тухлая вода, страх… Лишь в январе 1943 года страдальцы вернулись в освобожденный Воронеж на родное пепелище. Но свободными людьми! В сорок пятом пришел с войны отец Константин Яковлевич. Наши души постепенно оттаяли, но память не угасла».

У Виктора Александровича Казаченкова хранится чудом добытое свидетельство о рождении на чужой немецкой земле:

«Русская православная церковь Святого и благоверного князя Александра Невского в городе Мангейме.

Метрическая книга, часть I о крещении за 1945 год… Месяц и день рождения: 3 марта 1945 года, крещение - 17 апреля 1945 года.

Имя, отчество родителей и какого вероисповедования – Александр Николаевич Сорокин и Мария Максимовна Казаченкова, оба православные.

Верность настоящей записи свидетельствую собственноручной подписью и приложением церковной печати.

Настоятель протоиерей Александр Попов,

г. Мангейм,17 апреля 1945 года».

Загадка по сей день, как могла в гитлеровской Германии существовать православная церковь? Может быть, потому что это был лагерь особого назначения, где трудились тысячи невольников, несущих свой крест на чужбине.

Угнанная в Германию 19-летняя Мария Казаченкова сполна перенесла все ужасы рабского труда на вражеском авиационном заводе в Мангейме. Вряд ли знала, что носители секретов при любом особенно неудачном военном раскладе в соответствии с немецкими циркулярами подлежали уничтожению. Однако была весна сорок пятого, к городу приближались войска наших союзников, появилась надежда выжить, а у молодости всегда свои законы: там Мария встретила Александра Сорокина – парня из Тверской области.

«…Подвиг моей мамы, - Виктор Александрович не в силах сдержать волнение, - в том, что она ни при каких обстоятельствах не согласилась избавиться от ребенка. Сколько же выпало на ее долю… Перед войной молоденькой Маше довелось поработать садовником у самого командующего Киевским особым военным округом С. Тимошенко. В июле 1941 года вернулась домой в село Стрельники, это недалеко от Курска, потом пришли немцы. «Доброжелатели» донесли, что служила она у большого советского военачальника. Понятное дело - дорога в неволю и страдание. Потом было долгое возвращение товарняками на родину с грудным ребенком на руках, мучительные фильтрационные проверки, долгие «косые взгляды». Непросто было и мне с этим «клеймом».

Отца своего так и не пришлось увидеть. После всяких уже наших проверок его к концу лета 45-го забрали на войну с Японией. Там по официальной графе числился «пропавшим без вести».

Их так мало осталось - малолетних узников гитлеровских концлагерей. В Ставрополе, мне известно, всего 74 человека. Упоминание о них в недавние времена воспринималось как оборванная на полуслове фраза. Странная недосказанность, как будто подразумевающая что-то эдакое... Так и приходилось жить, растить детей, полезно трудиться, хотя и в определенной размолвке со своим прошлым. А если живые свидетели молчали, то рождались легенды. Да еще работал пресловутый «синдром врага»: был в плену, не дай бог, работал во время оккупации, и вообще, «где они шастали по заграницам» в войну и после...

Да, тяжело тому, кто помнит все, все носит в глубине своего сердца, ведь в концлагерях справок не выдавали.