Век серебряный, век железный…

Их не было в школьной программе, их редко издавали, но у каждого умного и начитанного лежала в ящике стола заветная тетрадь с переписанными от руки ахматовскими «Четками» или «Камнем» Мандельштама. И невольно задумываешься: а есть ли для настоящего поэта награда выше, чем миллион таких тетрадок с твоими стихами? Ведь это не просто зайти в магазин, прицениться, купить, дома поставить на полку… Это выпросить у кого-нибудь свободный экземпляр, а потом сидеть ночь напролет и до ломоты в пальцах переписывать, переписывать… Поэтому, наверное, и помнится нам до сих пор: «Так беспомощно грудь холодела, Но шаги мои были легки. Я на правую руку надела Перчатку с левой руки…».

Эпоха, которую принято сейчас называть «сталинской», обошлась с Анной Ахматовой куда как круто. «Муж в могиле, сын в тюрьме. Помолитесь обо мне». И в то же время Ахматова – один из символов этой эпохи. Грозное постановление ЦК ВКП(б) от 1946 года, среди главных фигурантов которого была и она, – самое убедительное, как ни странно, подтверждение этому. Да и вообще – что мы знаем о таинственной связи таланта и того исторического времени, в которое ему довелось себя проявить? «Меня, как реку, суровая эпоха повернула. Мне подменили жизнь» – написала однажды Ахматова. А дальше о том, как бы она жила в иную эпоху. Жила бы лучше, легче, праздничней, поэтичней.

Но если бы оттуда посмотрела
Я на свою теперешнюю жизнь,
Узнала бы я зависть наконец…

В 1922 году, когда многие ее собратья по «цеху поэтов» уже перебрались из голодной и жестокой России в Берлин и Париж, Ахматова написала: «Не с теми я, кто бросил землю…», чем вызвала нескрываемое раздражение в эмигрантских кругах. Этот выбор – не уезжать, не бросать родную землю — стал началом поэтического и гражданского подвига Анны Андреевны Ахматовой, и сейчас мы ценим ее не только за принадлежность к Серебряному веку, но и за то, что Железный век она пережила вместе со своим народом. И в самое суровое время, когда фашисты стояли под Москвой, именно Ахматова смогла точнее всех выразить то, чем осознанно или неосознанно жила и дышала вся страна: «Час мужества пробил на наших часах, И мужество нас не покинет».

Долгое время Ахматову печатали мало, а то и вовсе не печатали, но ее присутствие в нашей поэзии всегда было постоянным и очевидным, ибо она являлась живым эталоном лирической точности и поэтической трезвости. Ахматова любила слово «ремесло»: отсюда алмазная безукоризненность каждой ее строки. Бернард Шоу как-то заметил: «Больше всего и хуже всего поэты пишут о любви». Анна Ахматова о любви писала много. Но хорошо. «Он снова тронул мои колени почти не дрогнувшей рукой». Удивительный сплав чувственности и целомудрия, из которых, собственно, и рождается любовь. А ведь всего две строки!

В поэзии Ахматовой поражает именно это сочетание несочетаемого – неистовой, жадной женственности и аскетизма средств ее выражения. Быть может, не так уж и неправ был А. Жданов, называвший А. Ахматову в своем докладе «полу-блудницей, полумонашенкой». Тем более что и сама она сказала как-то о себе и своих друзьях: «Все мы бражники здесь, блудницы». И тут же: «Черных ангелов крылья остры, скоро будет последний суд».

«Великий поэт – почти всегда великий грешник». Это проницательное замечание приписывают Н. Гумилеву, мужу Ахматовой. Считать чужие грехи не наше дело. К тому же подлинное призвание поэта, кем бы он ни был при жизни, остается одним и тем же:

Не страшно под пулями мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова, -
И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.

Так говорила Анна Ахматова. Этому она и служила – «и в век Серебряный, жемчужный и лукавый, и в Новый век, стальной и беспощадный».