Смерть без причины

В Зеленокумске, например, «пинкертоны» так и не смогли (или не захотели?) распутать обстоятельства смерти молодого парня, тело которого было обнаружено при весьма странных обстоятельствах.

Последний путь

Житель Зеленокумска Геннадий Цыгвинцев, несмотря на свой далеко не солидный возраст – всего 23 года, был человеком самостоятельным и работящим. Да и как же иначе: семья, подрастает дочь, вот–вот на свет появится второй малыш. Поэтому, когда ему предложили поработать за хорошие деньги на собственном грузовике в Воронеже, он не раздумывал. Пробыв в отлучке пару месяцев, мужчина решил навестить родных.

– 25 сентября прошлого года, – рассказывает его мама, Екатерина Селезнева, – сын позвонил и сказал, что сегодня приедет домой на пару деньков. Дескать, так сложились обстоятельства, что он на своем ЗИЛе приехал в Ростов–на–Дону, машину оставил там на стоянке, а в Зеленокумск едет вместе с Вячеславом Сугаком – это сотрудник сына по «воронежским заработкам», тоже из Зеленокумска. Едут они на грузовике «рено» еще одного зеленокумца – Владимира Зарецкого. Последний раз сын позвонил около половины шестого вечера и сказал, что он уже в городе, видит Тонину (это моя дочь) машину около магазина, – вспоминает Екатерина Павловна. – Спросил, какие детям сладости купить, и сказал, что сейчас «смотаюсь в одно место по делу и – домой». Больше он не звонил. А когда часа через два я, забеспокоившись, стала набирать его номер, телефон оказался выключен.

По крупицам, опросив всех, кто видел ее сына 25 сентября, мать восстановила последний день Гены: когда грузовик приехал на продбазу Георгиевска, Геннадий, перебравший в дороге пива, крепко спал в так называемом «спальнике». Его сотрудник, В. Сугак, решив не будить Гену, уехал домой на такси. Водитель грузовика В. Зарецкий уехал на машине приехавших за ним из Зеленокумска неких Лебедева и Шелухина. Проснувшись, Геннадий тоже поехал в Зеленокумск и... исчез.

– Наутро мы разыскали В. Сугака, который нам рассказал, что Гена вез домой около 40 тысяч рублей, и у него при себе были два дорогих сотовых телефона. Объездили мы с дочерью и остальных, кто видел Гену в этот день: Зарецкого, Шелухина, Лебедева. Так вот, оказалось, что Лебедев – последний, кто видел моего сына. Лебедев как–то путано и невнятно рассказал, что Гена заезжал к нему вечером 25 сентября, побыл некоторое время, потом вызвал такси и уехал. Куда – Лебедев не знает.

С заявлением о пропаже сына Селезнева обратилась в милицию. Но о том, как органы «любят» разыскивать пропавших без вести, рассказывать, пожалуй, не надо. Да, если исчез ребенок – тогда «команда в ружье» и поиски от рассвета до заката. Иное дело – взрослый человек, да еще и молодой мужчина. Тут, как правило, аврала не происходит: мол, мало ли где он от семьи «отрывается. Справедливости ради надо отметить, что в 99 случаях из ста так и происходит – загулявший, поиздержавшись и устав от «фейерверков», сам является к родному очагу. Но Геннадий Цыгвинцев, к сожалению, не попал в это хрестоматийное большинство.

– Я все время пыталась доказать милиции, что Гена не уезжал из дома Лебедева, – говорит его мама, – распечатка его телефонных переговоров (кстати, я ее сделала сама, так как в милиции запрашивать детализацию звонков в сотовой компании не стали, сославшись на то, что это долгое и муторное дело) показала, что такси сын не вызывал – а ведь Лебедев утверждал, что Гена уехал от него на такси. Но меня никто не слушал: дескать, отвяжитесь, женщина, не мешайте нам работать, у нас свои методы поиска «потеряшек».

Версия Лебедева

Тело Геннадия Цыгвинцева правоохранительные органы, пользуясь, цитирую, «полученной оперативной информацией», обнаружили лишь 6 октября. Причем в том самом месте, на которое с момента исчезновения сына указывала его мать – в домовладении Алексея Лебедева. Труп был зарыт в огороде. В кармане куртки погибшего лежали документы, ключи и использованный шприц. Ни денег, ни мобильных телефонов при Цыгвинцеве не было.

Так что же произошло в доме Лебедева – человека, по его собственному признанию, фигурирующего в материалах дела, давно злоупотребляющего наркотиками? Он утверждает, что Геннадий Цыгвинцев также регулярно «баловался» зельем и 25 сентября, не заезжая домой, сразу приехал к нему – принять очередную «дозу». После того как Цыгвинцев сделал себе укол, он перестал подавать признаки жизни – видимо, из–за того, что принял наркотик, будучи еще и пьяным. Лебедев попытался сделать другу искусственное дыхание, но не помогло. Испугавшись, он не стал вызывать ни «скорую», ни милицию, а спрятал тело в подвале, сунув Гене в карман использованный шприц, а на следующую ночь захоронил тело в огороде. Кстати, Лебедев признался, что это он взял деньги и мобильники. Но сделал это тогда, когда Цыгвинцев умер «от передоза». Дескать, подумал – зачем добру пропадать. Деньги потратил, а телефоны от греха подальше забросил в речку.

Версия матери

А может, все было не так, как рассказывает Лебедев? Его версия, что Геннадий Цыгвинцев умер от передозировки, честно говоря, не выдерживает никакой критики. Ведь в заключении судебно–медицинской экспертизы нет ни слова о том, что на теле погибшего обнаружены следы от инъекций. К тому же при химическом исследовании внутренних органов погибшего был обнаружен только этанол (как уже говорилось, по дороге домой Цыгвинцев пил пиво), но никаких следов наркотика. Так что не сходятся концы с концами. Но отчего же тогда умер здоровый 23–летний парень? Увы, причину смерти эксперты установить не смогли – как написано в заключении, из–за сильных гнилостных изменений тканей и внутренних органов. Поэтому в справке о смерти фигурирует загадочное: «Воздействие других внешних причин». Что это за другие причины и какие причины относятся к разряду не других убитым горем родных погибшего, никто пояснить не смог. У его мамы на этот счет свое твердое убеждение – ее сына убили.

– Я не верю ни одному слову Лебедева, – говорит она. – Думаю, что дело было так: когда Гена спал в машине на стоянке в Георгиевске, Лебедев, который туда приехал встречать приехавшего с сыном друга, просто вытащил все у Гены из карманов: и деньги, и телефоны. А когда сын проснулся, ему, видимо, другие шоферы рассказали, кто приезжал и заглядывал в грузовик. И он помчался к Лебедеву забирать своё. И «разборка» закончилась трагически – может, сына задушили или ударили чем–то, а потом оставили умирать в подвале. И, когда он умер, закопали как собаку в огороде... Ну почему милиция сразу не проверила дом Лебедева? Ведь я доказывала, убеждала, что сын не покидал этот притон, но меня и не слушали. И кто знает, обыщи домовладение милиция сразу, может быть, нашли бы сына еще живого – может, он в этом подвале сутки, двое лежал, умирал... Да если бы и мертвого нашли, но раньше, то, я уверена, смогли бы установить причину смерти.

Дело – в архив

Но мнение Екатерины Павловны, похоже, разделяют только ее родные и друзья. Забегая вперед, скажу, что Лебедева судили. За... кражу и порчу чужого имущества (т. е. утопление мобильников). Приговорили к трем годам лишения свободы условно да велели выплатить матери Цыгвинцева материальный ущерб. Впрочем, приговор был обжалован как чрезмерно мягкий, каков будет следующий вердикт суда – покажет время.

Как так, возмутится дотошный читатель, неужели правоохранители не отрабатывали версию, что смерть Геннадия Цыгвинцева была насильственной? Отрабатывали, но как–то слабовато. Через четыре дня после обнаружения трупа следователь Советского межрайонного отдела СУ СКП по краю выносит постановление об отказе в возбуждении уголовного дела по статье «убийство». В качестве обоснования указывает, что, дескать, по предварительным данным, Цыгвинцев, умер от отравления неизвестным веществом, скорее всего, опиатом: укололся и скончался, а значит, события преступления – убийства – не было. И этот вывод следователь сделал, замечу, еще до получения заключения судебно–медицинской экспертизы, которая, напомню, четко указывает на отсутствие в органах трупа наркотиков.

Само собой, постановление об отказе в возбуждении уголовного дела Екатерина Селезнева обжаловала в судебном порядке. Расследование возобновили, но закончилось оно опять ничем. Так и не установив причину смерти Геннадия Цыгвинцева, следствие оставило все попытки разгадать «ребус» его гибели и вновь вынесло постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. История списана в архив.

Нестыковки

И все вроде правильно, с точки зрения закона не придерешься. Но все же, как больной зуб, свербит мысль, что что–то упущено, не все ниточки клубка были распутаны. Как, например, объяснить тот факт, что в заключении судебно–медицинской экспертизы написано, что «телесных повреждений на трупе не обнаружено», а в опознавательной карте стоит запись, что у погибшего на темени и правой ноге имеются шрамы? Эти «отметины» эксперты не заметили? Не сочли существенными? Если так, то где гарантия, что они не проглядели и другие повреждения?

– Я простить себе не могу, что не нашла в себе силы осмотреть тело сына в морге, поверила эксперту, что повреждений нету... Потом, в ходе расследования, несколько раз требовала провести эксгумацию и сделать ряд дополнительных экспертиз, – вспоминает Е. Селезнева. – Я в конце концов хочу знать, от чего скончался мой мальчик. Но получала отказ за отказом – дескать, эксгумация проводится только в рамках возбужденного уголовного дела. А уголовное дело по факту смерти сына так и не возбудили...

И еще один штрих, который говорит о качестве следствия. Как уже упоминалось выше, в кармане куртки Геннадия Цыгвинцева был обнаружен шприц. Казалось бы, первым делом следствие должно было отправить вещдок, изъятый с места происшествия, на экспертизу – что за вещество содержится в шприце, чьи на нем «пальчики»? Однако ничего сделано не было.

– Через полтора месяца, после того как нашли Гену, я обратилась к следователю, чтобы он мне отдал изъятые документы сына – нужно было срочно продавать Генину машину, чтобы расплатиться с долгами, – вспоминает Е. Селезнева. – Нам выдали пакет, дома мы его открыли, а там среди документов лежал и изъятый шприц. Я к следователю – зачем нам отдали вещдок? Исследован ли он? В ответ – смысла нет исследовать. Ну я, конечно, настояла, чтобы была проведена экспертиза шприца, сама взяла у следователя сопроводительные документы, отвезла шприц на исследование. Оказалось, что в шприце были остатки наркотика, но вот чьи на нем «пальцы», установить не удалось – как сказали эксперты, шприц неправильно хранился и все отпечатки «смазались».

Вопрос – могло ли быть так, что при своевременном исследовании шприца отпечатки на нем удалось бы идентифицировать, остается без ответа. Как и вопрос, не пошло бы следствие в этом случае по другому пути? А также нарастает недоумение: почему порой выполнения первоочередных следственных действий приходится добиваться от компетентных органов чуть ли не силой?

При желании все можно понять – и чрезмерную загруженность следственных органов работой, и невозможность в связи с этим дотошно разбираться в каждом преступлении, и нежелание тратить силы на явный «глухарь» с весьма сомнительной судебной перспективой, и много еще чего из разряда «объективных причин». Но кто и какими словами объяснит детям Геннадия, четырехлетней Яне и двухмесячному Матвею (он родился через полгода после смерти отца), отчего они отныне называются горьким словом «сироты»?