Памяти Сергея Есенина. Спектакль «Мой путь» театра «Слово»

Эти слова советского классика и просто мудрого человека я бы обозначила лейтмотивом премьеры молодежного театра-студии «Слово», представленной на родной сцене Ставропольского городского Дворца детского творчества.

Новый творческий сезон студийцы во главе со своим бессменным художественным руководителем, заслуженным артистом России Владимиром Гурьевым посвятили Сергею Есенину. Жанр спектакля «Мой путь» звучит довольно длинно: литературно-музыкально-драматическое повествование, что, однако, полностью соответствует его содержанию и внешней выразительности.

Автор инсценировки и постановщик Владимир Гурьев за основу сюжета взял не знакомые всем по школьной программе биографические данные, а письма Есенина. И, знаете, получилось отнюдь не скучно, как можно было бы ожидать от подобного «эпистолярного» подхода. Получился живой, эмоциональный, динамичный, по-настоящему молодежный спектакль, сделанный вдохновением более чем двух десятков юношей и девушек. Они действительно вдохнули в, казалось бы, сухие строки переписки поэта фрагменты его судьбы (сегодня о таких биографиях говорят - звезд-ная), его светлое и глубокое чувство Родины, его боль за нее и неподдельную, «от земли» преданность ей.

- Студийный спектакль - это коллективный труд большой группы ребят, начатый еще в прошлом сезоне, - рассказывает Владимир Гурьев. - Мы опирались на то, что в своих письмах поэт очень активно «разговаривает» с партнерами. И это дало возможность выстроить свою сюжетную линию, а не просто жизнеописание.

Чтобы уйти от сложившихся стереотипов в представлениях о Есенине, старались брать малоизвестные, не «затасканные» факты биографии, а основная идея - показать поэта как патриота России. Причем очень четко выраженного патриота. Дерущегося за Родину. Это особенно четко прослеживается в сценах его общения в эмигрантских кругах во время заграничных поездок. Он ведь не просто развлекался, гулял по ресторанам, «прожигал» жизнь, как некоторые порой думают...

Значительную часть постановки занимает период отрочества поэта - время его становления. Сережа Есенин был чудесный мальчик, отмеченный Божьим даром слова. По большому счету, весь спектакль о том, каким поэт вошел в большой мир и что с ним, как точно выразился В. Гурьев, «сделал этот поганый мир, в первую очередь Москва, Питер и все остальное...».

Для зрителя, разумеется, остается «за кадром» подготовительная работа над сценами, образами. Но для самих студийцев и их руководителя в этом - едва ли не главный смысл существования студии: познание великих звездных миров Есенина, Тютчева, Рубцова, Лермонтова, Пушкина... Владимир Гурьев вот уже 16 лет не устает восхищаться глубиной и цельностью юных сердец приходящих сюда мальчишек и девчонок. За эти годы, кстати, школу студии прошли уже более тысячи человек. Вырастают одни, им на смену приходят новые, и несут дальше прекрасную эстафету влюбленности в театр. Причем, театр, с первого дня неуклонно следующий избранной линии - дать юному современнику в зрительном зале возможность прикоснуться к лучшим образчикам мировой литературы. Стоит лишь взглянуть на репертуарную афишу «Слова»: какие в ней имена - Шекспир, Островский, Горький, Лесков, Сервантес, Чехов, Лопе де Вега, Арбузов, Вампилов...

- Это потрясающие дети! - говорит В. Гурьев о своих воспитанниках. Ими в самом деле трудно не восхищаться. Как и уже самим фактом: современное юношество, несмотря на давящее порой окружение «поганого мира», читает и любит классику, и по мере сил старается ее сберечь и поделиться ею с другими.

Конечно, нельзя не выделить особо ведущих в данном спектакле исполнителей, прежде всего тех, кому досталось представить нескольких «разных» Есениных. Это замечательный Есенин-мальчик - ставропольский школьник Ваня Чернов, это романтичный, со знакомой буйной шевелюрой Есенин-юноша - Александр Уклеин, это взрывной, разгоряченный грозным веком Есенин-бунтарь - Виктор Татаринцев. А сколько интересных эпизодических характеров дарят все остальные участники!

Ребята словно заново открывают нам Есенина - не хрестоматийного, не «причесанного». Глядя на него, особенно остро начинаешь ощущать: сейчас таких людей явная недостача на Руси. Не по гениальности даже, а по природной блистательной чистоте, искренности чувств и честности поступков. Как пронзительно-ново, как свежо воспринимаешь, в общем-то, простые слова проникновенного, намеренно подчеркнутого многоголосого речитатива живого хора:

«Для чего мы живем?.. В жизни должны быть искание и стремление, без них - смерть и разложение!..».

Все новые черточки реального Есенина встают перед глазами, когда слушаешь непритязательные строчки письма домой, в родное Константиново, семнадцатилетнего вольнослушателя университета:

«Дорогая мамаша! Свяжи мне, пожалуйста, шерстяные чулки. Здесь в городе таких не достать».

Но постепенно совсем другой Есенин возникает на поэтическом небосклоне претенциозного серебряного века:

«И решил я прикинуться дурачком! Вырядился в сапоги и поддевку... Пусть, думаю, каждый считает, что именно он меня в русскую литературу ввел...».

Очень рано осознал Есенин, что собой представляет город - то есть пресловутая цивилизация, оценку коей он давал жесткую и точную:

«Игра мерзких, постыдных и гадких чувств названа у них любовью. Наслаждение, наслаждение - кричит их бесстыдный, в бессмысленном и слепом заблуждении дух. Так к чему же жить мне среди таких мерзавцев? Расточать им священные перлы моей нежной души? Я один. И никого нет на свете, кто пошел бы мне навстречу такой же тоскующей душой...».

В Париже поэта - «пособника большевиков» - стала освистывать, как он говорил, «наша эмигрантская сволочь». И тогда вырвалось из глубин души: «Ах как хочется послать все это к черту и навострить лыжи обратно в Россию, к прежнему нашему молодому цыганству и всему нашему задору...». Только вот где они, те «цыганство и задор»? В каких лабиринтах лет растеряны, растрачены?

А вот, обратите внимание, какие совсем уж близкие нам, нынешним, его впечатления от Америки:

«Кроме фокстротов, здесь почти ничего нет. Здесь жрут и пьют, и опять фокстрот. В страшной моде господин доллар. А на искусство начхать! Самое высшее - мюзик-холл... Я даже книг не захотел здесь издавать, несмотря на дешевизну бумаги и переводов: никому здесь ЭТО не нужно!... Американец всецело погружается в бизнес и остального знать не желает. Американец внутри себя даже не верует в Бога! Ему некогда заниматься такой чепухой».

Как-то даже жутко становится от всего этого ничуть не устаревшего «исторического материала»... Остается лишь дивиться точности есенинских характеристик:

«И если сегодня кто-то держит курс на Америку , то я готов предпочесть наше серое небо, наш пейзаж, на фоне которого машет на ветру хвостом тощая лошаденка. Это, конечно, не то что небоскребы. Но это то самое, что растило Толстого, Достоевского, Пушкина, Лермонтова. Ведь та громадная культура машин, которая создала славу Америке, есть результат работы только индустриальных творцов и ничуть не похожа на органическое выявление НАРОДА... Все это есть только механическое ускорение. А душа, душа-то где? Страшно сознавать, что уходит милое, родное, живое, и грядет сила мертвого железа. Пусть мы нищие, пусть у нас голод, холод. Зато у нас есть душа».

И есть наша земля, которую крестьянский парень Сережа знал и любил отнюдь не теоретически, не абстрактно, не в одних лишь поэтических восклицаниях выражая свою любовь. Спектакль, как мне думается, будет еще и этим близок ставропольской молодежной публике, значительная часть которой тоже приехала учиться в город, едва оторвавшись от земли. Эта аудитория также любит свою землю отнюдь не теоретически...

Вот какого Есенина дарят нам студийцы, пробуждая нашу то ли уснувшую, то ли уставшую духовную память. И думаешь: эх, оказывается, как давно не пели мы под гитару далекое-милое «Ты жива еще, моя старушка...». А они - поют!