Мне дороги земляки-ставропольцы...

Особенно мне дороги земляки-ставропольцы. С ними я общался десятилетиями, писал о них, с некоторыми дружил и проводил в последний путь, повторяя около их скромных могил до озноба потрясающие стихи Афанасия Фета:

Не жизни жаль с томительным дыханьем,
Что жизнь и смерть? А жаль того огня,
Что просиял над целым мирозданьем,
И в ночь идет, и плачет, уходя.

Многому я у них научился, в частности, пониманию смысла жизни. А ведь долгое время считал, что смысла жизни нет, потому что движение – все, а конечная цель – ничто. Неправда! Все это от лукавого, утверждал митрополит Гедеон, мудрец и мыслитель, который осчастливил меня, грешного, своей дружбой и беседами, когда управлял нашей епархией. То же самое говорили далекие от религии писатели Андрей Губин, Александр Екимцев – надо только внимательно читать их произведения. Поэты, которых Сократ называл Божьими дудками, более чутко, чем другие, воспринимают голос своей души, выражают его в стихах как тот же Фет или живущий в Крыму и почти никому не известный Петр Орлов. Он написал недавно так: «Я – лучик света, я вовсе не камень. Я – то, что извечно живо. Я – искра. А где-то есть пламя. О, как же найти мне его?!»

Это величественное пламя всю жизнь искал один из лучших поэтов России, наш земляк Александр Екимцев, проживший, к сожалению, недолго, как и Есенин, Рубцов или Губин… Ему 30 августа этого года исполнилось бы 79. С нами его нет уже 16 лет. Он ушел в иной мир в середине апреля 1992 года, сверкнул в этой жизни как молния в ночи, исчез. Но куда? Что осталось после него?

Его великолепные стихи и наша память о нем.

Помню, как поздно вечером мне позвонила его жена и прошептала сквозь слезы: «Саша умер»… Как же так? Я ведь несколько часов назад разговаривал с ним. Он был в состоянии депрессии, почему-то вспомнил такие свои строки:

И я умру, быть может, скоро,
Не дожив до густых седин,
К утру мой холм укроет ворох
Листвы акаций и рябин.

- Ты это брось, пророк липовый, - сказал я в телефонную трубку.

Он молчал, а у меня защемило сердце. Потом он сказал: «Я лучше тебя знаю русскую поэзию. И не уверен, что ты читал вот эти стихи Шеншина: «Не жизни жаль…» Какой поэт, мыслитель!

- Это Афанасий Фет, - сказал я, - а не Шеншин. Который всю жизнь доказывал, что он сын дворянина Афанасия Шеншина. И ведь доказал, если помнишь, получив в наследство поместье отца по высочайшему указу императора. Это мы с тобой непородистые, сыны однодворцев-крестьян. А он – великий!

Впрочем, Ломоносов тоже был сыном архангельского мужика, но талант свой, данный ему Богом, реализовал так, что люди ахают уже третье столетие.

За тридцать лет творческой деятельности «непородистый» Александр Екимцев написал и выпустил более двадцати книг в различных издательствах Ставрополя и Москвы, мечтал в конце своей жизни собрать под одной «крышей» лучшее - солидно, в твердом переплете в одном или в двух томах. Ну и материально обеспечить себя в старости. Но, увы! Не достиг он, как я, старости и умер нищим поэтом. Хоронили его скромно. Где-то около тридцати человек стояли у его могилы, выкопанной на взгорье, на самом краю так называемого «сажевого кладбища». Там я и прочитал, как реквием, стихи Фета «Не жизни жаль...»

Лишь после смерти Екимцева общественность города и края спохватилась - во многом благодаря начальнику управления культуры, замечательному человеку, ныне тоже покойному и почти забытому Анатолию Рыбальченко. Он поддержал инициативу писателей назвать краевую детскую библиотеку именем библиотекаря по образованию и поэта по призванию Александра Екимцева.

Работники этой библиотеки вот уже который год свято хранят память о большом – не боюсь так сказать – русском поэте Екимцеве, пропагандируют его творчество среди детей края. Они же осуществили мечту Саши, издав ценой больших усилий однотомник его детских стихов под названием «Кому чего хочется». За это низкий поклон Л. Белузе, И. Погореловой, М. Тимченко, художникам Евгению и Максиму Биценко, издателю-меценату Н. Кулькину и другим.

Презентация этой уникальной книги состоялась почти десять лет тому назад в детской библиотеке в день 70-летия Александра Ефимовича Екимцева. Он был поэт от Бога и, думаю, хорошо понимал это, часто твердил, как молитву, строки Алексея Константиновича Толстого, современника Фета: «Тщетно, художник, ты мнишь, что творений своих ты создатель».

Помню, что его не всегда понимали даже товарищи по перу, беспощадно критикуя в Союзе писателей за «упаднические» стихи:

Я одинок, как острова Анжу,
В дорогу одиноко ухожу…

А эти стихи потом стали песней! Уверенность в себе у него часто сменялась неуверенностью, и тогда Саша впадал в депрессию, начинал, как говорится, принимать на грудь, становился дерзким и трудным даже для близких ему людей.

Я не хочу наводить на светлый образ Екимцева глянец. Повторяю, он бывал разным, многоликим, как и все очень талантливые люди. Помню, однажды он пришел ко мне, возможно, в надежде похмелиться. Я ему в этом резко отказал, и он запечалился, вдруг увидел на моем столе флакон «Шипра».

- Тогда, Вадим, я это выпью! Я жажду как бочка Франсуа Рабле. Помнишь, об этом написал Андрей Губин?

Так он дурачил меня до тех пор, пока я не рявкнул:

- Пей, только отстань!

И в ответ неожиданно услышал:

- Не хочу!

Потом вдруг улыбнулся по-детски доверчиво. Так умел только он, неповторимый Екимцев.

- Я, как и ты, люблю хороший коньяк в обществе друзей. А ты мой друг или нет?

Как вы думаете, что я сделал? Перестал на него сердиться, рассмеялся и обнял его.

Не мною сказано: «Не судите ближнего и не судимы будете». Все мы грешные, ибо сотканы небесным ткачом из света и тьмы. Но света в нас больше… В Саше его было очень много.

Сейчас, когда прошли годы после смерти Екимцева, накануне его восьмидесятилетия многим стало ясно одно: он как поэт – гордость Ставрополья и даже больше – России. Равными ему были такие мои писатели-земляки, как Иван Кашпуров, Андрей Губин. И мне повезло, что я общался с ними, дружил, учился у них писательскому мастерству и вместе с ними искал смысл жизни. Они то, что извечно живо, «искры от невыразимо большого костра». А он, этот огонь, над нами в небе, как солнце…