Конъюнктура нового времени

В предисловии, написанном писателем Иваном Подсвировым, читаем: «Писатель, историк и краевед Тамара Михайловна Лобова известна в нашей стране и за рубежом всем, кто интересуется сложной и трагической историей казачества, судьбой его выдающихся деятелей…». Ни в коей мере не оспаривая мнение автора предисловия в том, что в итоге кропотливого многолетнего, поистине подвижнического труда Тамарой Михайловной собран уникальный материал, хотелось бы обратить внимание на позицию автора книги «Крик подстреленной птицы», тем более что речь о профессиональном историке, а не случайном трубадуре сомнительных истин.

«После переворота 1917 года изменен естественный ход событий…», – пишет Т. Лобова. Термин «переворот» оставим на ее совести и пойдем дальше. А вот и живая иллюстрация пагубности свершившегося «переворота» применительно к отдельно взятой человеческой личности. В главе «Славен внук, славен дед» рассказывается о событиях, происходивших в Гражданскую войну в станице Суворовской:

«…Неспокойное было время. Девятнадцать раз переходила станица из рук в руки. Пришли белые со Шкуро. После непродолжительного отдыха решил Андрей Григорьевич устроить смотр своим войскам. Доволен остался. Что строй, что рубка, что вольтижировка. Закончили джигиты показ своего мастерства, как вдруг на поле вылетел казачонок. Маленький, легкий. Как пушинка летал он под конем, хватал с земли предметы и рубил лозу на зависть. Ахнули казаки: чей же это сынок блеснул?»… «Сынком» оказалась Шурка Никитина, нещадно выпоротая затем за свою воинскую доблесть родным отцом. «Ночью тихо вывела Александра коня, садами, огородами прокралась за станицу и помчалась куда глаза глядят…»

В Первой конной Буденного отыскался след Александры Григорьевны Никитиной. А когда возвратилась под отчий кров «вся в коже, с маузером на боку», «стриженая! с папироской в зубах!», отец «большевичку» не принял и не простил до конца своих дней. Что же касается автора книги, несмотря на возглас «Прости, Господи, и белых, и красных», исход этой оставшейся нераскрытой незаурядной человеческой судьбы видится автору... закономерным возмездием, не заслуживающим доброй памяти и сострадания: «Сбылось проклятье отца. Ничего не осталось на земле от Шуры Никитиной. Ничего…»

Насколько правомерно это умозаключение? Не сама ли Т. Лобова своей рукой пишет ниже, через десяток страниц, о положении в селе в период Великой Отечественной войны и сразу после ее окончания: «Одиннадцатилетние дети поднимались с матерями, бабушками до зари и шли на работу (…). Это же они создали послевоенное государство, мощную армию и флот, ракетную базу, новейшие технологии, двинули науку, да все, чем сильно и славно было наше Отечество…». Получается, хотя и опосредованно, автор признает сам факт создания великого и славного Отечества. И тут же созидательные заслуги приписывает исключительно казачеству. Но! «...Вырублено казачество, обескровлен народ. И снова, и снова бьются в слезах и безысходности сироты и вдовы. Женщина, мать, сестра. Где берете вы силы, все выносящие казачки мои? Это вы воспитали потомство в достоинстве и совести».

По-моему, этот «крик подстреленной птицы», этот плач – по ком угодно, только не по Александре Григорьевне Никитиной, которая, я уверена, может служить ярчайшим символом жертвенности во имя счастья Родины. В фундаменте великого и славного Отечества есть и ее кирпичик. Но этого наш историк попросту не замечает. А вообще советское государство в изображении Т. Лобовой – всего лишь слепая и бездушная, давящая всех подряд, и в первую очередь белое казачество, машина с исключительно карательными функциями. А жизнь, дескать, выправилась в конце концов как-то сама по себе – «все перемололо время».

Автор книги, то и дело сбивающийся на сентенции типа библейского «время собирать камни», словно не понимает, что такое однобокое и зауженное изображение исторических событий вряд ли ведет к гражданскому согласию. От историка ждешь объективного, взвешенного и непредвзятого свидетельства летописца. Но как, скажите, можно доверять, к примеру, такому «свидетельству»:

«В Гражданскую войну, в сентябре 1920 года, красноармейцы заживо сожгли в Суворов-ской триста казаков». В доме священника. Говоря о том, что «это правда, подтвержденная многими свидетелями», Т. Лобова однако же упоминает только имя старейшины Терского казачьего войска И. Супрунова, и то его свидетельство касается самого факта, но не числа репрессированных, явно преувеличенного в десятки раз. А ведь свойство слухов обрастать мифами давно известно.

У исторической правды, как у медали, две стороны. Т. Лобова видит одну, на которой казачество расписано сусальными красками. На другой же – оставшиеся «за кадром» рассеченные казачьими шашками красноармейцы (кто сочтет – сколько их?). Но ведь это тоже факты нашей истории: и расстреливали, и вешали казаки «мужичье сиволапое», посмевшее восстать «за землю, за волю, за лучшую долю». И царю-батюшке служили отнюдь не задаром – за наделы свои служили, за вольные поселения, каковых не знали крестьяне, освобожденные от крепостной зависимости без самого для них важного - земли. Доля последних была – опять гнуть спину на хозяина.

Книга полна автоопровержений, чтобы разбирать их подробно, понадобилось бы слишком много места. Да, трагедией обернулась для всего (!) русского народа попытка перестроить мир на лучших, более справедливых началах. И отнюдь не только казачество пострадало – была отчасти уничтожена, отчасти эмигрировала родовая дворянская интеллигенция, цвет нации, суровым репрессиям подверглось духовенство. Кто они, сумевшие революцию превратить в братоубийственную бойню? На этот вопрос нет и не может быть однозначного и исчерпывающего, а главное – правдивого ответа в условиях «новой конъюнктуры».

Есть она и в литературе: люди, еще недавно громче всех славившие мудрое руководство «родной Коммунистической партии» и Советского правительства, сегодня столь же рьяно отрицают нашу послереволюционную историю, не видя в ней вопреки действительности ничего созидательного и жизнеутверждающего.

«Накопав» действительно немало интересных и впечатляющих находок на осыпях исторического народного бытия, Т. Лобова, к сожалению, не смогла восстановить правдивые картины жизни былых поколений, оказавшихся в горниле глубочайшего исторического конфликта. Впрочем, могло ли быть иначе? Заданность идейного содержания, зашоренность взгляда еще никому не помогали воссоздать правду жизни. А уж автору «исторических хроник» следует быть тем более и прежде всего беспристрастным, объективным и предельно честным документалистом. Этого требуют и сам жанр, и, по большому счету, гражданская ответственность серьезного исследователя, стремящегося всей совокупностью достоверных сведений, продуманностью и взвешенностью каждого слова донести истину до читателя.

Елена ИВАНОВА. Ведущий методист краевого литературного центра. Член Союза писателей России.