Год семьи. В чем оно, счастье?

- Наша семья стала, можно сказать, олицетворением нищеты материальной и духовной... Мама работала в колхозе за «палочки». Нечего кушать. Нет воды. Не всегда умывались, на ступнях моих ног потрескавшаяся кожа - так называемые цыпки. Не во что одеться. На мне старенькое платье мамы.

Умер наш сосед. Я была на похоронах. Их сынишка, мой ровесник, стоявший у гроба, спрашивает у своей мамы: «Теперь и на нас так же будут пальцем показывать, как на них?». И он кивнул в мою сторону. Как же мне было больно! Эта боль с той поры преследует меня всю жизнь...

Ежегодно приходил фининспектор «выдавливать» несуществующую задолженность. Мама божится, клянется, что нет долгов, и показывает квитанции. А он точно издевается: «Что ты мне их суешь? Здесь даже год не указан». Откуда было знать совершенно безграмотной женщине, что не она должна была ставить дату оплаты на квитанции, а именно он, фининспектор. Заплакала, отдала все, что у нас было. Он выписал квитанцию и опять же дату не поставил. Когда я сказала об этом маме, он слишком уж колючим взглядом на меня посмотрел, но дату все-таки указал. Мама все поняла, но было уже поздно: деньги-то отдала. Но эти поборы, правда, потом прекратились.

Мои тети - сестры моего отца, сами еле-еле сводившие концы с концами - в складчину купили нам козу, чтобы мы не умерли с голоду. Этот же фининспектор пришел, взял ее за рога и повел со двора. Нечеловеческий крик мамы поднял на ноги, казалось бы, безжизненную улицу. Он отпустил нашу кормилицу.

Всю жизнь я чувствовала себя счастьем обойденной. Как же это горько! А моя милая мама!.. Если кто-то давал мне что-нибудь из одежды, чтобы я могла хоть чуть прикрыть свою наготу, она говорила: «Сейчас же отнеси обратно и отдай. Чужого нам не надо». Гордой была.

Конечно, ветераны войны достойны самых высоких почестей, и я так боюсь своим неосторожным словом их обидеть. Но как же быть нам? Почему не думают государственные мужи о нас, выросших без отцовской опоры и поднимавших своими детскими руками страну из руин и пепла? Ведь наши отцы оставили там, на полях сражений, не только свои жизни, но и наше детство и счастье.

Сейчас ветеранам, помимо куда большей, чем у меня, пенсии, еще и прибавка к ней дается. А мне - мелочь и не больше. Им - День Победы и радость, пусть «со слезами на глазах», а мне и таким, как я, безотцовщине, - лишь минута молчания один раз в году. Минута и не больше!

Я подрастала. Уже нравились мальчики. Ходила на танцы. Так хотелось выглядеть привлекательной! Увы! Одно платьице из ситца и то потертое. Часто приходилось стоять в сторонке, поглядывая на своих подруг, чьи отцы возвратились с войны, и одетых все же лучше, чем я. Их чаще, чем меня, ребята приглашали на танец.

Как-то вечером собираюсь в клуб. Верчусь перед зеркалом, поправляя и осматривая свой уж слишком скромный наряд. И вдруг соседский мальчишка в окно нашей убогой хатенки запел частушку, мне адресованную:

Хороша я, хороша,
Да плохо одета. 
Никто замуж не берет
Девушку за это...

Не шла я по жизни гордой походкой. Ползла чуть ли не на локтях и коленях, пытаясь «выбиться в люди», но не пресмыкалась ни перед кем. Мама не зря говорила, что характер у меня отцовский, и я этим очень гордилась.

Закончила десятилетку, потом заочно Московский технологический техникум. Поехала в Ростов. И уже по направлению совнархоза прибыла на Кочубеевскую швейную фабрику. Здесь работала и училась.

Жила в общежитии. Были трудности - преодолевала. Опоры никакой. Вокруг меня чужие люди. Подруги были, но ведь только подруги.

Шли годы. На моем жизненном пути встретился молодой человек. Поверила ему - наверное, потому, что хотелось верить. Хотелось, чтобы рядом была крепкая мужская опора. Ошиблась. Жизнь не сложилась, несмотря на все мои усилия сохранить семью. И вновь одиночество, но теперь уже в собственной квартире, которую мне предоставила советская власть. Обжегшись на молоке, дуют и на воду. О мужчинах, которых мне предлагали в мужья, я и слушать не хотела.

В один прекрасный день, лет 20 назад, пришел ко мне человек моего возраста и говорит: «Моей дочери нужна мама, в крайнем случае, хорошая тетя». Много вариантов промелькнуло в голове. Согласилась.

И вот они пришли ко мне вдвоем. Ребенок как ребенок, но видно было, что не ласковые женские руки ухаживали за этой девочкой. Я ночами не спала, особенно первое время. И радость, и грусть. А тут еще ельцинский переворот. Развал Союза, дикий капитализм. Василия увольняют с работы...

Брали землю, обрабатывали. Занялись хозяйством. Пустые бутылки, валявшиеся на дороге, не забывали подбирать. Взяли два дачных участка, построили домики, но потом пошел такой грабеж этих участков, что их пришлось бросить.

А доченька уже называет меня мамой, хотя прекрасно знает, что я ей не родная мать. И я тянулась из последних сил, чтобы она не чувствовала себя сиротой. Школу она окончила с золотой медалью. Нам такая радость и гордость! В университет поступила бесплатно. Потом свадьба...

Однажды я даже в газете прочитала теплое от доченьки поздравление в свой адрес к 8 Марта. И стихотворение, мне посвященное. Закружилась у меня тогда голова, затуманились глаза. Прижала газету к груди. Видно, что и мне дарован Богом кусочек счастья. Ради этих теплых слов стоило не спать ночами.

Через год после свадьбы я стала бабушкой. Внучек уже большой - шесть лет. Сам звонит: «Бабушка Надюшка, здравствуй! Как твои дела?». Опять же радость. Живут они в городе.

Да, есть те, кто ворочает миллионами, и есть те, кто живет на «минималке». И что поделаешь, если одному отмерено счастья больше, другому меньше? Будем надеяться, что оно придет ко всем.

Кочубеевский район.