Воздух, которым мы дышим

– Тимофей Семенович, вы один из старейших писателей Ставрополья. Недавно отмечалось ваше восьмидесятилетие, а в день святого Николая Чудо-творца вы стали Почетным гражданином Изобильненского района. Помню, однажды вы пошутили, что судьба свела вас с «крестными отцами» ставропольской литературы. Расскажите, как все это начиналось.

– Ставропольское отделение Союза писателей СССР было создано в 1937 году. Однако его становление и развитие задержала война. В то же время именно война, великая и неумолимая, внесла новое содержание и в жизнь, и в литературу. От старших к младшим передавалось «эпохальное сознание» победителей: с помощью знаний, разума, воли можно изменить собственную судьбу! То обстоятельство, что в своем родном хуторе Передовом Изобильненского района я оказался самым грамотным человеком, действительно определило всю мою жизнь. У меня было семь классов образования, а у председателя колхоза – четыре. В 16 лет меня выучили на комбайнера, и в 1943 году, после изгнания немцев, я сделал свой первый укос.

Однако нечто необъяснимое заставило меня мечтать о литературе. И вот в 1948-м, надев кепку и зажав в руке пару листов с написанным рассказом, я отправился в большой город Ставрополь. Нашел проспект Карла Маркса, где располагалась редакция «Ставропольской правды», трепеща, взошел на второй этаж и вскоре стоял перед настоящими живыми писателями. Это были известные люди – председатель писательского Союза Иван Егоров и ответственный секретарь Карп Черный. Видя мое безмерное смущение, Егоров повел поговорить к себе домой. Небольшой деревянный домик, бедность обстановки, начатая бутылка вермута в шкафу… Я догадался, что это человек одинокий. Его роман «Буйные травы» я накануне прочитал, но странным образом был уверен, что автор все-таки Шолохов. Та же коллективизация, только не на Дону, а в верховьях Егорлыка, тот же масштаб таланта, хотя все как будто и правдивее, и жестче: насильственная коллективизация – как насильственная любовь… Повзрослев, стал понимать, что Иван Егоров – это настоящая литература, писатель первого ряда, сопоставимый с такими именами, как Носов, Абрамов, Распутин… Однако его судьбу решила его принципиальная беспартийность: постепенно и незаметно Егорова стали вытеснять.

– Сказалось ли это на дальнейшем развитии ставропольской литературы?

– Еще как. Размышляя о путях неисповедимых, через десятилетия я понял, что Егоров для нас значил то же, что Шолохов для ростовской литературы. Но… Если срубить верхушку растущего дерева, оно пойдет не ввысь, а вширь…

– Но на смену Ивану Егорову пришел другой знаменитый «крестный отец»…

– Пришел Семен Бабаевский. Того и другого я считал своими учителями, у меня хранится около шестидесяти писем Бабаевского, итог долгих лет дружбы. Вслед за Егоровым и Карпом Черным он робкими шагами входил в литературу. Родился Бабаевский на хуторе Маковском, я там бывал и знаю, что до сих пор сохранилась его родная хата. Одно время он работал в «Молодом ленинце», спецкором в «Ставропольской правде». В донских журналах были напечатаны его первые рассказы «Молотилка», «Водка подвела», и сразу стал заметен его природный ум, знание хуторского быта. Эти рассказы, сделав его известным, дали возможность поступить в Литературный институт, войти в нашу ставропольскую писательскую организацию. Получив уроки мастерства у Егорова, в 1948 году он пишет роман «Кавалер Золотой звезды» и становится ведущим писателем Ставрополья. Его слава перерастет егоровскую, и уже Бабаевского выбирают председателем нашего писательского союза.

– Что он вам рассказывал о работе над этим романом?

– «Знаешь, Тимофей, – говорил он, – еще на фронте я задумывался: вот прогоним немцев, вернемся домой и что же мы должны делать?»… Одним из первых с огромной силой убежденности и таланта Бабаевский сумел показать, как из «разрушителя» человек превращается в созидателя, отстоявшего свое право трудиться на родной земле.

– Это был конец сороковых – начало разгромных дел, связанных с журналами «Звезда» и «Ленинград», оперой Мурадели, фильмом «Большая жизнь»…

– И вдруг Бабаевского вызывают в Кремль, он, конечно, всполошился, но из кабинета Жданова вышел знаменитым. Вскоре ему была вручена Сталин-ская премия I степени. В «Правде» главу за главой стали печатать весь роман. Такой чести удостоились лишь «Поднятая целина» и «Василий Теркин». О Бабаевском заговорили все, роман тут же перевели на разные языки мира. Отблеск его славы лег и на ставропольскую писательскую организацию. Затем появились романы «Свет над землей» и «Сыновий бунт», также удостоенные Сталин-ских премий. В то время шла подготовка к выборам в Верховный Совет. Сталин, который лично следил за литературным процессом, вызвал Фадеева и, просмотрев списки кандидатов, сказал, что есть все, кроме одного человека. Писатели созвали секретариат, думали, но так и не догадались. Вновь обратились к вождю, и тот молча карандашом написал: «Бабаевский»… А потом, без претензий и взаимных упреков, мы с ним разошлись. Проза Бабаевского – это гоголевская прозрачность, сочные характеры, но коллизии… Бабаевский – последовательный выразитель соцреализма…

– Не будем забывать, что соцреализм формировался в условиях жесточайшей трудовой и художественной мобилизации, все знали – будет война. Литература стала частью государства, патриотизм и любовь к Родине значили не меньше, чем танки и самолеты. В рамках канона была создана и великая литература, и «секретарская». Впрочем, теперь соцреализм, который именуют «большим стилем», во всем мире скупают за огромные деньги.

– Это верно, Бабаевский – синоним соцреализма, но не кто иной, как он, говорил: «Что такое литература? Если в книге есть горе, эта книга интересная… Надо показать, кто творит зло, и изо-бличать этих людей…»

– В своем романе «Белокониха» вы показали самое крайнее горе и сострадание ему. И все-таки как мало теперь книг, в которых можно встретить образ светлого человека, о котором так страстно всегда мечтал Достоевский.

– Может быть, потому писатели сегодня есть, а литературы нет. Раньше с нами считались как с представителями цеха, который влияет на погоду в обществе. Теперь власть даже избегает встреч с нами. В поддержке, и не только материальной, нуждаются сотни достойных писателей, живущих далеко от Москвы, но вынужденных, как во времена жесточайшей цензуры, писать в стол. Рано или поздно этот шаг неизбежен, если мы хотим сохранить и самобытность, и культуру вообще.

– Ваше имя окружено легендами. Еще в советские времена у австрий-ских капиталистов вы хотели закупить породистых коров, известно и об «уроках Толстого», когда вы отправляетесь в поле на ежедневный покос… Как вы относитесь к понятию «местная литература»?

– Вся могучая литература России состоит из ряда «местных». Тургенев орловских мужиков перенес в свои повести, рассказы, романы. А Распутин, Белов, Шукшин, Бунин, Толстой? Бабаев-ский, Андрей Губин уехали в Москву, но куда они могли деться от ставрополь-ских героев? Масштаб местной литературы видится на расстоянии. Ставропольские писатели уже вписаны в историю Ставрополья: Г. Шумаров, И. Кашпуров, В. Грязев, М. Усов, С. Дроздов, новая плеяда, пришедшая нам на смену…

– Еще одна интересная фигура «крестного отца» – Вадим Чернов.

– Ему я посвятил свою книгу «О ком звонят колокола». В 28 лет, без рекомендательных писем и обсуждений, его приняли в Союз писателей СССР. В те времена литераторы жили на колесах. В Ставрополь приехал всеизвестный Леонид Соболев. Вадим Чернов с дипломом филолога работал тогда на заводе, печатался в «Комсомольской правде», издавался в Москве. На заводе они и познакомились. Яркие энергичные личности быстро шли вверх. Писательская известность и слава Вадима Чернова также придала вес ставропольской писательской организации.

– Тимофей Семенович, вы из тех писателей, которые не уехали даже в краевой центр, всю жизнь прожили в Баклановской, как Шолохов в Вешенской, рядом со своими героями. Однако именно по вашим книгам, как и книгам других ставропольских писателей, будут изучать не только реальную жизнь прошлого, но и ту, невидимую, что таилась в душах людей. Что вы можете сказать своим землякам в преддверии юбилея писательской организации?

– Всех нас, и писателей, и читателей разных национальностей, объединяет в России русский язык. Это больше, чем литература, чем даже история. Это воздух, которым мы все дышим. А для русского народа – его последняя крепость. Русский язык и православная вера. То, что, несмотря на все трагедии, нас сохранило и сберегло…