Серебряный век, его запах лаванды

Ведь еще так свежи воспоминания о блестящем выступлении в Ставрополе возглавляемого ею коллектива в ходе кратких, но надолго осветивших театральный горизонт провинции гастролей в конце июня. Сама Светлана Врагова тогда не смогла приехать в Ставрополь. И потому, узнав, что эта ставшая для нас поистине загадочной женщина-режиссер отдыхает в санатории в Кисловодске, я не могла не напроситься к ней на беседу.

Первым делом любопытствую, как она, женщина, отважилась на такой шаг – создать свой, авторский театр, да еще в наше ненадежное время? Собеседница сразу проявила себя фаталистом:

- Случай подвигнул меня на самые разные поступки, которых вовсе не планировала. Хотя, если уж пошел по пути «солдата, который хочет стать генералом», гораздо лучше иметь свое дело, чем работать под кем-то… А тут – 1986 год, ситуация-то какая была? В России же время перемен, как показывает история, всегда совпадает с открытием новых театров. И тогда тоже возникло большое студийное движение, всем хотелось чего-то нового.

В стране, еще называвшейся Советским Союзом, полным ходом шла перестройка. Молодой успешный режиссер Врагова к тому времени имела за плечами почти пятнадцать лет служения театру после окончания ГИТИСа. Она еще студенткой отличалась прямо-таки обостренной самостоятельностью, уже наметившимся собственным, ни на чей не похожим почерком. И вот тот самый господин случай свел ее с легендарным Михаилом Ивановичем Царевым. Фигура знаковая для отечественного театра. Он выпускал очередной курс в Щепкинском и подумывал о создании своей труппы. Реализовать эту идею выпало Враговой. Как вспоминает Светлана Александровна, они все друг другу понравились. Правда, многие друзья сочли за благо с нею «раздружиться», ибо могучий Царев уже терял влияние, и странно было видеть, наверное, как «группа неизвестных» затевает что-то под эгидой этого «уходящего льва».

А вот потом началась работа буквально до седьмого пота. Схлестнулись две театральные школы - «щепка» и ГИТИС. Врагова не скрывает: приходилось «ломать» актеров, воспитанных в чужом для нее духе Щепкинского училища, лепить из них нечто новое. Она строила свой, как сама говорит, жесткий, экспрессивный театр. С техникой высшего актерского пилотажа. Поначалу актеры просто механически выполняли ее режиссерские команды и только постепенно встраивались, а вот нервное напряжение было настолько сильным, что многие сидели на валидоле, спать не могли. Но вот пульс выровнялся, и 31 марта – в день рождения Враговой! – назначили первую премьеру («Так что теперь мне ровно 18 лет!»). Получив весьма скромное помещение, которое потом много лет приводили в божеский вид, назвались Театром на Спартаковской площади.

- Слово «модерн» тогда произносить даже было нельзя, столько в нем было «белогвардейского». Модернист было слово ругательное, потому что еще оставались у власти люди, мыслившие такими категориями. Да я и сама еще только шла к этому определению, но в глубине себя предчувствовала его.

Первый же их спектакль «Дорогая Елена Сергеевна» по пьесе Людмилы Разумовской прозвучал в Москве как бомба. Все вокруг замолчали, переваривая сенсацию. Как молчала минуты две-три публика после финала: люди испытывали едва ли не шок, руки не поднимались аплодировать. Но потом взрывались аплодисменты. Словом, назавтра они проснулись знаменитыми. Пришел тогдашний посол США в СССР Мэтлок, известный своей культурной продвинутостью, и тут же пригласил на гастроли. Три месяца они играли в Чикаго, три – в Лос-Анджелесе. Газеты называли их гениями, на улицах народ вы-страивался в шеренгу и аплодировал актерам. Играли на русском, с переводчиками. Но, как признался один известный американский режиссер, уже во втором действии он снял наушники – все было и так понятно. Успех был оглушительный. За-просто можно было остаться в Америке и, что называется, делать деньги, пока горячо.

- Но мы не могли остаться, мы же русский драматический театр! – в этой короткой фразе выражается суть творческого кредо Враговой. Хотя у нее тогда появилось много хороших друзей среди американцев, она и сейчас часто выступает в США с лекциями.

Восхищенные американцы возили их повсюду, водили в дома миллионеров, демонстрируя новое русское чудо. Некая миллионерша смотрела их спектакль несколько раз, заявив, что он… полезен для здоровья, как шоковая терапия. Да, было и такое.

А по возвращении из-за океана выяснилось, что коллектив – на грани развала. Кое-кого успех сломал на взлете, «медные трубы» славы нанесла страшнейший удар. Те, у кого особенно закружились головы, уходили, чувствуя себя великими. И по сей день вспоминают, как (!) их принимали в Америке.

- Мы же пошли дальше. Первый бой выигран, но за ним – еще целая жизнь впереди. И жить одним первым боем все время нельзя! Теперь нужно было доказывать свою прочность. И вот тогда я, наконец, четко поняла, что делаю, и родился собственно «Модернъ». Здесь очень много от моих учителей – Юрия Александровича Завадского и Ирины Сергеевны Анисимовой-Вульф. Это были люди Серебряного века, века, породившего модерн в России. Конечно, они не могли открыто учить модерну, мне это просто передалось от них как-то… «по воздуху», что ли! Этот стиль у нас в стране практически не жил, ведь началась революция. В Европе же он жил долго.

Модерн - это мир символов. Причем не обязательно явных, а часто – лишь подразумеваемых. Пунктирных. Когда сто лет назад «модернъ» явился, привыкшие мыслить реалистически его не поняли и не приняли. Вспомним: Чехова не приняли как символиста. Герой на сцене существует в разных измерениях. И главное – «увидеть» его иную сущность, как сегодня говорят – ауру. И это видение достигается не словами. Оно – в паузах, когда идет обмен мыслями между залом и сценой, идет на «другом уровне», зритель молчит, актеры молчат, но работа идет!

В программке театра они определяют свое творческое направление как «авангард с серьезными культурными традициями».

- В основе любого авангарда всегда – классика, школа. Не зная классики, не «станцуешь» авангард! – убежденность Светланы Враговой, поверьте, впечатляет. – У нас сейчас многие «танцуют» авангард черт знает как, не понимая его законов. Авангард – это некое символическое начало, то самое не видимое невооруженным глазом, постигаемое «кожей». Это иная – поэтическая – структура.

Но как можно выразить это на сцене? Видевшие спектакли «Модерна» ставропольцы, уверена, почуяли витавшее в воздухе театра «другое сознание». Загадка? Мистика? Нет, четко выверенная идея, облеченная в конкретные действия, фили-гранно «произнесенная» без слов. Так строится весь репертуар, в котором очень много именно классики. Например, идет спектакль «Катерина Ивановна». Пока еще не видно, что героиня сошла с ума, она еще вроде бы «нормальная», и однако уже «что-то эдакое есть»! А кругом, добавлю, декорации и платья общей стоимостью в полмиллиона долларов. Потому что все – натуральное. Дубовая мебель, серебряная посуда… Нужны ли такие траты театру? Зритель и так заранее согласен на условности, на игру. И какая ему разница, дубовый стол на сцене или фанерный?

- Но это же не просто раскрашенные тряпки, это – среда обитания. Живая! Каждая деталь достоверна, все дышит, все живет. И зритель это видит, даже если не отдает себе в том отчета. У нас в «Катерине Ивановне» даже часть костюмов – настоящие, начала ХХ века. А публика все понимает. Причем понимает всюду – в той же Америке, Англии, Франции, Польше, Югославии… Для меня зритель везде один, хоть в Ставрополе, хоть в Токио. Мы вот собираемся везти «Петлю» в Иран, представьте себе, приглашают.

Но как же тогда быть с менталитетом? Врагову это слово отнюдь не смущает. Человек русской культуры, она – без всякого снобизма – ставит отечественную культуру на уровень всемирной, то есть высокой настолько, что понятна всем. Недаром же Достоевский и Чехов – любимые авторы всего мира, без преувеличения. Однако же, возражаю, разница в восприятии «их» и нашем наверняка есть.

- Да, иностранцы, быть может, не видят каких-то тонкостей, понятных у нас и ребенку, и академику. Но тем не менее по-ни-ма-ют! Зритель – это только поначалу толпа, а потом – народ. Сможешь из толпы сделать народ и будешь говорить с ним, как с народом, и он будет тебе отвечать как народ. Везде живут люди, такие же, как мы, у них болит так же, как у нас, они любят, как и мы. В Америке я видела клуб по интересам для… миллионеров. Они там поют песни, причем поют хорошо, по-настоящему. Лечатся от депрессии. В общении с ними понимаешь, что нет между нами никакой особой разницы, все люди чувствуют одинаково.

И все-таки странно, неужели так же сильно, как нас, трогает удивительно прорусский, патриотичный спектакль «Петля» японцев? Неужели и у них так же за-хватывает дух пронзительно-печальная песня о Родине, что им-то от наших переживаний?!

Ответ Враговой неожиданно парадоксален:

- Да ведь они в трагической судьбе бывшего русского офицера видят историю самурая! Они же до сир пор переживают падение императорской армии в 45-м!

Ну так, наверно, могли бы и сами поставить свою историю про самурая… Однако, оказывается, японцам это неинтересно,. видимо, собственных историй уже насмотрелись. К тому же, они при всей своей закрытости от мира тем не менее проецируют все свое на мировую, прежде всего европейскую культуру. Глядя на то, что случилось когда-то у нас, видя падение русской армии, они словно «читают» своего рода послание – духовное переживание.

- У нас вообще очень много общего с японским театром, - продолжает удивлять Светлана Александровна. – Та же экспрессия, та же склонность к символам. Потому и российский зритель вполне понял нашу постановку «Женщины в песках» Кобо Абэ… Но достичь такого понимания, попасть в зрительскую душу – процесс мучительный, «мильон терзаний»! Тайна сия велика…

Зритель для Враговой – не абстрактное понятие, но – человек, способный к восприятию. Какого бы уровня образования он ни был. В самой глухой деревне могут жить очень интеллигентные люди. Светлана Александровна вспоминает с нежностью свою бывшую свекровь, ныне покойную Матрену Мироновну, у которой было всего четыре класса образования, но какая это была умница и какой по-настоящему интеллигентный человек! Какая тонкая душа, какой интеллект, какое чувство собственного достоинства. Вот о чем должен всегда помнить режиссер, хотя, конечно, приходят в театр разные, в том числе и случайные люди. Бывает, кто-то зевает, кто-то жует жвачку или шепчется с соседом. В небольшом зале «Модерна» это особенно хорошо видно. Но тем интереснее пробиться и к этим душам.

Зная, что С. Врагова приняла самое активное участие в обсуждении деятелями театра грозившей ему реформы, не могу не спросить, как сегодня обстоят дела с этими взбудоражившими общественность «инициативами». Слава богу, реформа (читай – приватизация театров) не состоялась, и можно пока вздохнуть с облегчением. Однако оборону нужно держать! Все-таки капитализм на дворе, и приватизаторов еще хватает.

- Приватизировавшись, театр умрет, - уверена Врагова. – Судите сами, пойдет ли наша публика в коммерческий театр за большие деньги? Не пойдет. Значит, надо будет выкручиваться за счет все той же аренды помещений в ущерб творчеству. И тогда неизбежно из центра культуры театр превратится, извините, в отхожее место, в развлекаловку. Нам говорят о театрах до революции… Ну да, если бы я была Станиславский и имела свою золотоканительную фабрику и был бы у меня Немирович-Данченко, женатый на миллионерше, может, и я бы держала собственный театр, а не государственный. К ним ведь народ шел, потому что цены на билеты были доступны. И то меценаты помогали, Савва Морозов им здание построил. Нам бы какой-нибудь олигарх построил! Но олигарх не строит. Тогда почему мы должны приватизировать то, что не нами строилось? И что мы потом с этим будем делать?

Да, сегодня в стране много «мертвых» театров. Но это временно, считает Светлана Врагова. Театр переживает летаргический сон. Пусть сейчас театр непрестижен. Надо дать жизни устояться. А вот реформ в культуре никаких допускать нельзя, дело это непроверенное, да еще когда делается оптом и огульно…

- Театры на Руси – это храмы. Их уничтожение станет вторым после 17-го года уничтожением храмов. Более того, российские театры словно меридиан духовный, опоясывающий Россию, связующий ее основополагающим русским языком. Это все очень серьезные вещи! И рассматривать театр нужно не как здание, а как цельную систему связей народа и, быть может, как средство лечения от временной депрессии. Театр дает веру и надежду. Любой театр. Вот в Пятигорске я была в оперетте и видела, как публика радуется, кричит «браво», и у нее есть эти три часа радости.

Все-таки здорово, что есть в столице такие театры, как «Модернъ», и такие режиссеры, как Врагова. Любящие свое искусство не ради искусства. «Пока стоит Москва, будет стоять и Россия», сказала она, имея в виду театры. А Москва-то, мы знаем, держится Россией.

* * *

Светлане Враговой очень понравился Кисловодск, понравились живущие здесь люди, их явная тяга к искусству. Думаю, она сможет ощутить это и в Ставрополе, куда театр «Модернъ» собирается приехать еще раз в конце этого года. Из Кисловодска гостья увозила скромную веточку лаванды - запах, любимый ею больше всех остальных. Аромат Серебряного века, острый, пряный и бесконечно нежный…