И встретились Николай Васильевич с Валентином Валентиновичем...

Александр ЦВИГУН (фото)

Общепризнанный факт: есть в классике, в том числе отечественной, в том числе – драматургической, имена и вещи поистине мистические, овеянные загадочными историями, роковыми совпадениями и всевозможными "случаями из практики", наводящими эдакий душевный трепет... И, разумеется, в этом ряду свое особое место давно и прочно занимает сам знаток и творец мертвых душ Николай Васильевич Гоголь.

Великий маэстро веселой народной чертовщины (не путать с бесовщиной), виртуоз по части забавных сюжетов и юмористических характеров, на самом деле он не так забавен и прост. Об этом много могут порассказать режиссеры и актеры, сталкивавшиеся на сцене или съемочной площадке с гоголевскими творениями. Наверняка появился опыт такого общения с классиком и у режиссера Ставропольского академического театра драмы им. М. Ю. Лермонтова, заслуженного деятеля искусств РФ В. Бирюкова, дерзнувшего представить на суд современного зрителя спектакль "Женитьба". Лично мне неизвестно, каков этот опыт "изнутри", но вот результат творческих усилий Валентина Валентиновича и всей команды, работавшей с ним, говорит о том, что духовный контакт с классиком состоялся. Благодаря чему теперь и все мы имеем возможность тоже встретиться с неповторимым миром гоголевского наследия. В данном случае это мир старого купеческого предместья – мещански-затхлый, убогенький, но психологически весьма любопытный и занимательный. Со своими правилами жизни, своими колоритными фигурами и характерами. Словом, "энциклопедия", говоря языком еще одного классика. Разумеется, у Гоголя все это выглядит совсем не скучно, хотя сюжет непритязателен, а положенный по законам драматургии конфликт и вовсе почти не виден, ибо скрыт в глубине души незадачливого жениха Подколесина. Но широкий читатель знает, какие выразительные психологические пласты дарит не похожая ни на какую другую гоголевская драматургия, и также просвещенному зрителю ведома неисчерпаемость творческого потенциала постановщика. Встреча Николая Васильевича с Валентином Валентиновичем, таким образом, концентрирует в себе юмор, сатиру, потеху и психологизм как бы "в квадрате". Могу теперь признаться, что шла на премьеру с легким опасением: что-то на сей раз сотворит, не в обиду ему будь сказано, Бирюков, "разгулявшись" на благодатном поле русской классики? Да еще как публика, особенно молодая, балованная супер-кино-теле-видео-шоубизнесом, примет пусть и очаровательную, но все же архаику полуторавековой давности?

Опасения, к счастью, оказались излишними. И встретили Гоголя хорошо, и классика предстала отнюдь не исторической ветошью. Наоборот, комедия Гоголя только еще раз подтвердила: нет устаревших сюжетов и характеров, есть темы вечные, волнующие и близкие каждому, и есть "вечно живые" имена в нашей культуре.

Основа удачи постановки – и это, конечно, заслуга режиссера - прежде всего стопроцентно точный подбор исполнительского ансамбля. Здесь он поистине высокопрофессионален: какой образ ни возьми, налицо филигранная актерская работа. И все же, думаю, не умаляя сделанного всеми исполнителями, надо признать, что ведут спектакль, держат его на всем протяжении две основные фигуры – заслуженный артист РФ М. Михайлов (Кочкарев) и артист М. Новаков (Подколесин). Выступая слаженным, органичным дуэтом, деликатно дополняя один другого, при всем том каждый из них самодостаточен и самоценен в построении облика своего персонажа. Лукавый пройдоха, светский ухарь купеческо-разночинного розлива, не лишенный элегантности Кочкарев у Михаила Михайлова в своем авантюристическом рвении непременно женить друга ("не мне одному мучаться!"), неся на себе груз обустройства львиной доли комедийных сюжетных перипетий, блестяще выполняет миссию выразительной изюминки всего действа. Чего стоит его виртуозное общение с залом, когда достаточно одного ироничного взгляда или даже "хмыка", чтобы вызвать эмоциональную волну в публике...В достойную пару ему трусоватый лежебока Подколесин, такой, знаете ли, предтеча г-на Обломова, в исполнении Михаила Новакова не менее успешно выполняет свою задачу: психологического обоснования происходящего, напряженной внутренней борьбы героя с самим собой. Мне вспомнился еще один столь же удачный дуэт Михайлова – Новакова в почти десятилетней давности спектакле "Пигмалион", где так же на всю катушку работала "на идею" их актерская и, очевидно, человеческая слаженность, когда уже трудно бывает разграничить индивидуальность персонажа и его исполнителя, а черты одного характера каким-то образом обогащаются за счет другого...По-моему, это – высший пилотаж.

И так же, как в "Пигмалионе", у этих двоих замечательная партнерша – Светлана Колганова в роли легендарной невесты Агафьи Тихоновны. (Но, конечно же, это принципиально иной спектакль, и всякие аналогии в данном случае носят чисто ассоциативный характер). Актриса показывает нам такую подлинность своей очаровательной дуры-купчихи, возмечтавшей о муже дворянского звания, что и самому Гоголю придраться не к чему. Разве что его героиня была более "в теле", а изящная Колганова ей в этом смысле "уступает", и, возможно, следовало бы нарядить ее в юбки попышнее, что ли... Ведь в целом спектакль отличает довольно скрупулезная детализация костюмов – соответственно эпохе.

Колоритна и прочая жениховская плеяда спектакля – солидный, по-своему практичный и явно недалекий экзекутор Яичница (арт. Владимир Кутузов), самодовольный гусак "с прошлым", настырный и, в общем, примитивный "бывалый моряк" Жевакин (засл. арт. РФ Михаил Мальченко), глупенький, с дурацкими претензиями, чрезвычайно пугливый человечек Анучкин (арт. Юрий Иванкин) выступают эдаким единым фронтом посредственности, кою незабвенный Николай Васильевич высмеивал неустанно и талантливо, обижая, говорят, до судорог прототипов-современников. Что ж, ныне не водятся у нас экзекуторы и надворные советники как таковые, но вот характеры, господа, то и дело кого-нибудь напоминают из нынешней действительности. Ну не чудо ли эта классика?! И даже "вымерший вид" свах, подобных пронырливой врунье-хлопотунье Фекле Ивановне, усилиями артистки Людмилы Ковалец настойчиво вызывает в памяти словно подсмотренный в наши дни облик, кажется, довольно распространенный: своего рода Остап Бендер, стригущий купоны с богатых и глупых овечек. А "предприятие" Феклы Ивановны чем не "Рога и копыта" – шуму много, а результат, увы... Нет, его величество авантюрист – образ воистину бессмертный и непотопляемый! Или же вот – почти нечего вроде бы играть Владимиру Зоре, но благодаря нескольким выразительным сценическим находкам его Степан тоже оживает во вполне осязаемую личность, в коей за внешней забитостью холопа отчетливо проглядывает истинно гоголевская тонкая ирония на грани издевки.

В качестве "ложки дегтя" (ей-богу, не нарочно!) хотелось бы немного сказать об оформлении спектакля. При всем уважении к известному мастеру художнику Степану Зограбяну не могу принять его концепцию, в основе которой – нечто странное по форме, периодически воспаряющее над сценой, отчасти напоминающее лоскутное одеяло, видимо, призванное вместе с громадным шкафом в центре символизировать быт в широком, философском его понимании. Но если многофункциональный шкаф, становящийся то дверьми, то эффектным фоном для шутейных выходок персонажей, и в самом деле как декорация полностью выполняет свою "роль", то это самое, назовем его все-таки - одеяло, иногда даже мешало, отвлекая внимание от действия. И хотя актерам "оно" пыталось служить то скамейкой, то ковром, чувствовалось, что и им сей предмет неопределенной наружности не доставляет удобств. Осталось неясным и назначение иногда неуклюже пролетавшей по заднику белой птицы, кстати, довольно грубо сделанной: очевидно, олицетворение столь же туповатой – однако поэтизированной! – купеческой мечты о счастье. Идея читается, но, извините, не смотрится.

Что, однако, на радость нам, не портит общего симпатичного впечатления от спектакля. Встреча Николая Васильевича и Валентина Валентиновича стала не только удачей театра, но и нашей, зрительской и человеческой удачей, ибо благодаря театру мы соприкасаемся с бесценным пластом своей истории и культуры. Сочная сценическая гипербола, взятая режиссером за основной инструмент постановки, вкупе с бережным отношением к авторской концепции позволяют спектаклю бить точно в цель, демонстрируя ту знакомую нам яркую и одновременно любовно-лиричную манеру, которой отличались на нашей памяти лучшие работы В. Бирюкова. Как уж они там поладили с Гоголем, но ведь смотрите, как "спелись"! Родство душ видно невооруженным глазом. Оно, кстати, присуще весьма значительной части тех из нас, кто, как и незабвенный Николай Васильевич Гоголь, и выросший на Украине Валентин Бирюков, несет в глубинах своих чувств необъяснимое словами прекрасное единство общеславянской культуры. Нынешние наши политиканы поделили ее на выгодные им нац-части, но в народе она живет, слава богу, не по чьей-то указке. И Гоголя все мы любим именно за то, что он – наш, общий.