Обновленная «Семейная кадриль» в ставропольском театре драмы

Ровно двадцать лет минуло со времени первой постановки «Семейной кадрили», и вот заслуженный деятель искусств РФ режиссер Валентин Бирюков вернулся к пьесе отечественного драматурга Владимира Гуркина. Такое периодически случается в театре, потому что происходит смена актерских и зрительских поколений, обновление репертуара. А пьесы, когда-то шедшие на той или иной сцене, возвращаются, порой неоднократно. Особенно видно это на примере классической драматургии - от Шекспира до Чехова. Так что сам факт обновленной постановки - явление вполне обычное. Но внимания, конечно, заслуживающее. В том числе и потому еще, что постановщик прежний и есть вероятность какого-то иного прочтения материала.

Лирическая комедия «Семейная кадриль» по жанру и названию настраивает на определенный лад: вам словно заранее намекают на непритязательную легкость ожидаемого зрелища. Однако в подлинном искусстве легких жанров, как известно, не бывает. То есть для публики они, может быть, и легкие, а вот для создателей спектакля вряд ли. И «Семейная кадриль» - как раз тот случай, когда новое - не просто «хорошо забытое старое». А просто - новое. Потому что практически все в нем сделано заново. Новый состав артистов, новое оформление сцены, новое восприятие залом. Жизнь вокруг тоже во многом изменилась, и двадцать лет назад многое виделось иначе.

Время вообще меняет многое. Например, старинный танец с французским именем «кадриль» давно уже воспринимается почти как русский фольклор. Кадриль органично вошла в быт русского человека, став одной из любимых и популярных плясок. И даже песня о ней подходящая есть, помните: «Кадриль моя сердечная, старинная, но вечная». Народным духом пропитан и весь спектакль. Что неудивительно, ибо драматургия В. Гуркина вся такова, достаточно напомнить самое знаменитое его произведение «Любовь и голуби». Одноименный советский фильм уже несколько десятилетий пользуется неизменным успехом, и кажется, ничего лучшего о нашей деревне еще просто не придумано. И не случайно первой встречает зрителей большая фигура голубя, воспаряющего над всем происходящим на сцене. А потом еще и первые музыкальные аккорды уносят нас в «кадрильные» мотивы из ставших классикой кинокадров. Нарочитая прямолинейность ассоциаций вполне оправданна, она погружает нас в неповторимо-узнаваемый мир замечательного драматурга-деревенщика, сумевшего так точно уловить все черты и черточки воспеваемого им деревенского мира.

Итак, перед нами деревня, точнее, малый ее кусочек. Всего-то два дома, а еще точнее, две половинки одного, занятые двумя семьями. Так часто и ныне строят, особенно в холодном сибирском или уральском климате: рядышком теплее! Легко читается авторский посыл: крепость русского крестьянства вот в такой прочно спаянной общинности, стена к стене, двор ко двору. И даже подпол у них один, едва разделенный условной перегородкой, отчего так легко Николаю очутиться в «подпольных» гостях у доброго дружка соседа Сани, чтобы на пару дерябнуть душистой бражки втайне от своих благоверных. Что, опять деревня пьянствует, опять народ темный и опустившийся, насторожится кто-то. А вот и нет, не увидите вы здесь пресловутой убогости и беспросветности. Потому что не это главное в нашем народе. Какая же она удивительная, русская деревня! Открытая и душевная, работящая и неторопливая, скандальная и пьяненькая, непутевая и грубоватая, веселая и грустная, поэтичная и задумчивая… Потому, наверное, и вспомнил Валентин Бирюков свой прежний спектакль, возродив его в обновленном варианте.

Спектакль этот, по большому счету, о любви. Хотя персонажи его внешне весьма далеки от романтических классических образцов. Но совсем небольшой актерский ансамбль - всего-то пять человек - выводит нас на великую силу любви. При этом герои не только не говорят о таких высоких отношениях, а наоборот, словно искушают друг друга спонтанно возникшей идеей «подрыва» незыблемых устоев. Обмен мужьями, затеянный женской половиной этой «кадрили», оборачивается такими нешуточными страстями, что уж и не знают бабы, как из всего этого выпутаться… Недаром их мужики очумели вовсе не от нечаянно подвернувшейся «радости»: похмелье после преподнесенной бобылкой Макеевной водочки вдруг превращается в самый настоящий кошмар, вершимый под дружный хохот зрительного зала. Публике смешно, а вот им на сцене не до смеха! Сей эмоциональный контраст придает спектаклю чудную остроту, чего, по сути, и добивался режиссер вместе с артистами. Ведь главная-то их задача - поразить нас до глубины души.

Каждый из актеров делает это, конечно, по-своему, но каждый так или иначе применяет вслед за драматургом необходимую дозу гиперболизации образа. Николай у заслуженного артиста России Бориса Щербакова - неистощимый на выдумки заводила всевозможных мужицких авантюр, но при этом вполне себе хозяин, у него вон даже целая куча кирпича припасена, впрочем, валяется она на улице, словно намек: дескать, у меня и так всего хватает, подумаешь, кирпич… Но этот же с виду бесшабашный кутила оказывается способным на такую глубину переживаний, и так сильно, мощно, так искренне передает это артист, что пронзительный монолог Б. Щербакова становится едва ли не кульминационным моментом спектакля. А как чудесна в образе предприимчиво-забавной Макеевны заслуженная артистка России Светлана Колганова. О, эти спортивные штаны в компании с платьем в горошек и аляповатым пиджачишком! А к ним еще и мешок с кирпичами в придачу, которые бедолага потихоньку таскает у «богатенького» Коли на ремонт прохудившейся печи. Уморительные повадки этакой самостоятельной бабенки актриса рисует щедрыми, сочными мазками что в речи, что в походке своей героини. При всем том отчетливо ясно, что ее простоватость и глуповатость - лишь внешняя защитная маска одиночества, вынужденного потихоньку греться у чужого семейного счастья (глядишь, и от ее отремонтированной печи теплом повеет), подтанцовывая слаженной кадрили двух любящих пар…

У героя Владимира Петренко тоже свои отличительные черты: этот Саня хоть и в шляпе, но трусоват, робок, по-крестьянски осторожен, все делает с оглядкой. Что, однако, не мешает ему вместе с соседом успешно вляпываться в весьма щекотливые ситуации. Артист, видимо, нарочно изображает Саню преувеличенно на-ивным, почти что дурачком, добиваясь должного сценического эффекта: очередная волна смеха в зале оживает именно при его участии. У него и реплики вроде бы просты до глупости, но одновременно так реалистичны, и кажется, мы только вчера что-то подобное слышали на соседней улице… Под стать всей команде и две такие разные соседки, Лида и Валя, в исполнении артисток Полины Полковниковой и Натальи Светличной. Внешне - антиподы: Лида настоящая деревенская крепкая баба, что называется, в самом соку, Валя хоть и худа да жилиста, тоже по-своему крепка, мне кажется, - вот такие бабы в тяжкую годину на коровах землю пахали… Обе актрисы в стиле всего спектакля играют на преувеличении, играют самозабвенно, ансамблево, гармонично. Отчего вдруг взбесились две соседушки и отважились на эксперименты с мужьями, в конце концов, не важно. Главное, столько во всем этом искренности, наивной веры в добро, стремления к тому, чтобы все были счастливы. Все. А не каждый сам по себе, в своем доме со своей кучей кирпича, со своей бутылью бражки под кроватью, своими коврами, свернутыми в рулоны...

Было бы странно, глядя на новую кадриль, не припомнить старую. Хотя сравнивать эти, по сути, разные работы невозможно. Точно знаю одно: много поклонников было у прежней постановки, много будет и у нынешней. И если мне порой чуть-чуть мешали прямые «кинематографические» ассоциации, позднее подумалось: а ведь перед нами уже не просто конкретная пьеса, а цельное драматургическое пространство, в котором слились неразрывно и голуби любви, и смешливые интонации кадрили, и незыблемое величие нашей общей праматери Деревни, продолжающей питать нас соками жизни - и в прямом, и в переносном смысле. Театр выстроил это пространство для нас, приглашая задать себе непраздный вопрос: кто мы без деревни?