Ольга Маслова. Марш-бросок связистки из Кисловодска с косой до пояса

– Товарищ капитан третьего ранга, матрос Маслова прибыла в ваше распоряжение.

Капитан взглянул на «матроса» и замер. Брови его поползли вверх, а челюсть вниз. Перед ним стояла хрупкая девушка в несоразмерных ботинках. Почти к коленям опускались две косы. Ошеломленный капитан поднял глаза выше. Осанка, покатые плечи, нежная белая кожа. А глаза! А волосы! Ни в сказке сказать, ни пером описать, красавица! Господи! И такая на войну! Капитан пришел в себя, взял направление и с грустью приказал:

– Косы отрезать, и немедленно.

Матрос Маслова вытянулась в струнку и, вскинув руку к бескозырке, ответила:

– Есть, товарищ капитан третьего ранга, отрезать косы, но только с головой.

Капитан удивленно спросил:

– И откуда ты такая?

– Я из Кисловодска. Есть такой курорт на земле…

Хотя родилась она в селе Обильном. Доведенные до крайней нищеты «строителями нового мира» крестьяне из сел стали разбегаться, уезжали кто куда, лишь бы спастись от голода и смерти. Уехала и Оля Маслова к своей тете, которая жила в Кисловодске на улице Красноармейской, бывшей Курсовой.

С замиранием сердца шла девушка по улице. Здесь стояли почти одинаковые кирпичные двухэтажные дома. Это были заезжие дома купца Гунькова, в которые теперь поселилось множество народа. Люди в домах кишели, как муравьи.

Долго привыкала Оля к городской суете, к скандальным соседям и плакала по ночам. В Обильном остались родители, сестры, братья, дом, подруги. Тетя, Анна Александровна Каледина, устроила Ольгу в санаторий горничной. Трудолюбивая девушка работала без нареканий. Как-то в санаторий приехала на отдых жена писателя Владимира Киршона Рита Эммануиловна. Она сразу заметила Ольгу и предложила ехать с ней в Москву. Жила девушка в семье Киршонов, училась на рабфаке, а когда у хозяев бывали гости (а они бывали каждый день), помогала прислуге по хозяйству. Всякий раз Рита Эммануиловна выводила в зал Ольгу, говоря при этом: «Посмотрите, какую красавицу я привезла из Кисловодска». Кого только не встречала Оля в доме Киршонов! Весь цвет тогдашней Москвы. Писателей и композиторов, поэтов и художников. Она вместе с Киршонами посещала музеи, картинные галереи, не пропускала ни одной оперы и балета в Большом театре, была во МХАТе и всех других драматических театрах. Так прошло два года. Но что-то не заладилось в писательской семье, супруги развелись.

Надвигался 1937 год. От греха подальше Рита Эммануиловна отправила девушку назад в Кисловодск. Владимира Киршона расстреляли как врага народа. До самой смерти Риты Эммануиловны Оля общалась с ней по телефону, писала письма и встречалась в Кисловодске, когда та приезжала в санаторий.

Пришла пора, и повстречала Ольга свою любовь в роковом 1937-м. Был он военным. Рослый, стройный, красивый. Молодой полковник влюбился в девицу-красавицу и сделал предложение руки и сердца. Отдых в санатории еще не закончился, как вдруг его срочно вызвали к месту службы. Для того чтобы взять с собой невесту, нужен был пропуск. Полковник уехал, пообещав вскоре за ней вернуться. В то время «чистили» армию, репрессируя прежде всего комсостав. Видимо, попал он в эту мясорубку и сгинул навсегда. Никогда больше Ольга Матвеевна никого не полюбила, не разменяла своего чувства и сохранила женскую чистоту до конца своих дней.

С Ольгой Матвеевной мы были соседями. Комнаты были рядом. Дверь в дверь. Я иногда приходила к ней, чтобы заплести косы. Она сидела на стуле, каштановые волосы струились по плечам, спине и волнами ложились на пол. Деревянным старым гребнем расчесывала я ей волосы и не могла представить, как она за ними ухаживала. В какую-то емкость надо поместить такую массу волос, а чем мыть, а полоскать, а высушить? Как расчесать такие густые и длинные?

Я попросила ее рассказать, как женщины выживали на войне в нечеловеческих условиях, как организовывали свой быт, как она сохранила свои косы. Ведь вокруг пыль, грязь, копоть. А вши?

– Уж этих кровопийц мы покормили. Боролись как могли, но лучше всего помогал керосин. Я старалась припасти щелок, мыло, когда удавалось, собирала дождевую воду.

Моему поколению крепко досталось. Когда началась война, мне шел двадцать седьмой год, но выглядела двадцатилетней. Попала я в школу военных телефонистов. По окончании присвоили звание матрос-краснофлотец Черноморского флота. Наша женская рота связи получила направление в Новороссийск.

Город-герой. Город-легенда. 393 дня обороны. 440 тысяч немцев и 318 тысяч наших и почти одинаковые потери. Месяц шли кровопролитные бои. Немцам удалось захватить Новороссийск 10 сентября 1942 года, но восточная окраина города и Цемесская бухта остались под контролем советских войск. Дальше враг не прошел. А бои на Малой земле?!

Я спросила Ольгу Матвеевну, была ли она в Новороссийске после войны.

– Нет. Не могу, нет сил. Это же придется все заново пережить.

– А расскажите про самый страшный случай, который произошел на войне.

Она долго собиралась с мыслями и наконец решилась.

В середине сентября 1942 года рота из 150 человек под командой пожилого старшины Серафимова уже несколько часов шла по пыльной дороге. Передышек не давали, потому что на передовой нужда в связистах была наиострейшая.

Нещадно палило солнце. Пот струился по телу ручьями. Нестерпимо зудели спина, руки, ноги. Пот обильно тек из-под бескозырок, заливая глаза. Черные фланелевые рубахи с гюйсом, тельняшка, черные юбки, а ботинки, на пять номеров больше, натерли ноги. Не думали, видно, наши правители, что придется воевать и женщинам, у которых стопа 36-го размера. Марш-бросок превратился в ад. Казалось, этому переходу не будет конца, и вдруг на горизонте блеснула серебряная полоска. С каждым шагом полоса становилась шире, в лицо повеяло свежестью. Море! Море!

Усталые морячки бросились к воде. На бегу они стягивали с себя щедро пропитанную потом одежду, швыряли ее на горячий песок и в чем мать родила бросались в воду. Вода! Какое чудо – вода! Нет никакой войны, нет немцев, нет взрывов и огня, а есть только ласковое теплое море и бескрайнее небо над головой. Связистки прыгали, ныряли, кричали, смеялись, визжали от радости.

Необстрелянные, еще не побывавшие в боях, они не сразу обратили внимание на непривычный звук. Он шел с неба. Старшина увидел немецкий самолет, когда тот был уже совсем близко. Он, стыдливо сидевший за кочкой, кинулся к купальщицам и закричал: «Скорее прячьтесь в щели! Бегом, быстрее, бегом! Немецкий самолет!».

– Все наши девчата побежали прятаться, а я представила себя убитой – голая, распухшая – и стала одеваться. Тело мокрое, одежда прилипает, волосы мешают. Я одеваюсь и молюсь. Молюсь, как сама себя отпеваю. Прошу Бога простить мне грехи вольные и невольные. А этот гад зайдет на бреющем, даст очередь чуть не по ногам, развернется – и опять. Вначале я так испугалась, что ни рук, ни ног не чувствовала, а потом решила, что все равно помирать. Как у нас на Ставрополье говорят, на войне не без урону. Взяла себя в руки, оделась и пошла под пулеметным огнем в щель.

…Самолет спикировал и на бреющем полетел над обнаженными женщинами. Немец хорошо видел, как они в панике, перегоняя друг друга, бежали к окопам. Когда летчик развернулся, то увидел на берегу одинокую фигуру. Она показалась ему мраморной статуей. Наготу надежно укрыли роскошные длинные волосы. Это была нимфа, а может быть, русалка, а может быть, сирена, что привораживала Одиссея. Или это какое-то видение.

Летчик зашел над нимфой и дал очередь из пулемета. Пули взрыхлили песок прямо у ее ног, но она не отпрянула, не бросилась в сторону, а медленно одевалась. Немец оторопел. Не веря своим глазам, летчик зашел на второй круг и полетел так низко, что разглядел купальщицу. Много он видел очаровательных девушек на своем веку, но такую можно встретить только в России. Ему захотелось поиграть с ней в кошки-мышки. Немец вновь и вновь заходил на бреющем и вновь и вновь давал очереди. Пули ложились у ее ног, а девушка стояла под пулеметным огнем и заплетала в косы мокрые волосы…