Сергей Овсянников: «И сколько ни было б дорог...»

Чтоб услыхать из первых уст

И никогда не усомниться,

Уберегла ли степь страницы,

Что с детства помню наизусть,

Заброшу все свои дела,

Как встарь,

Возьму краюху хлеба

У звездной ночи со стола

И выйду

На тропинки лета.

Пускай

Родимые

Ведут

К густым овсам,

Где перепелки

Кричат во сне скороговорки.

Не знаю

Радостней

Минут.

Родная степь –

Родная речь.

Волнительный колосьев шепот.

Что ж так дрожат

Уступы плеч

И сердце

Стынет отчего-то?

*****

Прошив жилище житным духом,

Теплом родных равнинных мест,

Ржаного хлебушка краюха

Явилась радугой небес.

И над столешницей дубовой,

Как сон, как полая вода,

Мечтой гонимы и судьбою,

Мои промчались поезда.

Мелькнули города и веси,

Разъезды, станции разлук,

Когда я клялся всем на свете,

Что разорву привычный круг.

В скитаньях за насущным хлебом

Не позабуду край чудес,

Где отражают своды неба

Озер и рек жемчужный блеск.

И в звоне суматошных дней

Связь не прервется с глушью чуткой,

Волнующей – высоким чувством

И покаяньем – в тишине.

*****

…И сколько ни было б дорог,

Я к одному стремлюсь маршруту,

Где милый сердцу уголок

С простым названьем –

Смыков хутор.

Под сень его густых ракит,

Овеянных теплом и светом,

Я убегал от злых обид,

Спешил за дружеским советом.

Я отдавал себя на суд

Цветам и травам на равнине,

Где ветры знойные поют

И веют пухом тополиным.

Под взгляды одиноких звезд

И под надрывный скрип тележный

Я понимал уже всерьез,

Откуда в генах нрав мятежный.

Земля отцов. Степная стать.

Святая родников речистость…

Мне здесь вовек не перестать

Добру и нежности учиться.

Брату

Под россыпью мерцающих галактик,

Приливом зимней свежести объят,

Декабрьский вечер у саманной хатки

В миткаль метели облачает сад.

Купаясь в чистоте воздушных струй,

В предчувствии великой благодати,

Трепещет вишня, словно на миру

Невеста в подвенечном белом

платье.

Есть дивный миг – на хутор

возвратиться:

Вся в брызгах звезд,

калиновая гроздь

Успела только снегом опериться

И вдруг… летит в протянутую горсть

Давно забытой сказочною птицей.

И счастлив я, что знаю сладкий вкус

Заветного завьюженного сада,

Где веточек кристально чистый хруст

Дороже звона серебра и злата…

*****

Я в родительский дом возвращусь,

не отбив телеграммы,

Днем ли, в полночь, с дороги

не чувствуя ног.

Скрипнет петлями дверь, точно

вскрикнет: «Какими ветрами?».

Мать прижмется к груди:

«Воротился, сынок».

Печь растопит она. Стол застелет клеенкой цветастой.

Мед искристый, душистый

в тарелку нальет.

Сдвинет шторку окна, за которой

скрывала мытарство,

На скамейку присядет и тихо

всплакнет.

Недра памяти вдруг ослепительной высветят вспышкой

На ветрах придорожных

настоянный день,

Что исчез за бугром, уведя

хуторского парнишку

От родных берегов в городскую

сирень.

Беспокойной душе во внезапно

возникшем затишье

Станет трудно дышать но,

врачуя меня,

Ухнет взрыв сизарей над

двускатною шиферной крышей,

Долго снившейся мне с того

самого дня…

Я взбегу на крыльцо в брызгах

яркого южного солнца,

Огрубелой ладонью прикрою глаза.

Все как встарь: и ветла, и резьбы

кружева на оконце,

Лишь забор вкривь и вкось,

как судьбы полоса.

*****

Светлой памяти отца моего, ветерана Великой Отечественной войны,

Данила Филипповича Овсянникова,

посвящается.

 

По весне,

Когда снега растают,

Пар начнет струиться от паров,

Мой отец, как прежде, точно знает,

Сколько в поле вышло тракторов.

Все дела до времени отложит

И уйдет в поля – ведь не чужой! –

А вернувшись, скажет, что моложе

Вроде стал он телом и душой.

А потом

С особенным вниманьем

Будем слушать всей своей семьей,

Как ходил отец наш на свиданье

С матушкой кормилицей землей.

До сих пор молва о нем:

«Двужильный».

Но в руках той крепости уж нет,

А ведь как они ему служили

Пятьдесят неутомимых лет!

Как сжимали рычаги машины

В поле от зари и до зари!

Ведь недаром

Среди всех мужчин он

В хуторе был первый тракторист.

А теперь он,

Пытанный войною,

Получивший орден за Рейхстаг,

Мирный разговор

Ведет со мною

О земле, о севе, о парах.

*****

Может быть, он помнит обо мне?

Обречен надеждой сердце теплить,

Брошу ноги в стремя наших дней –

И навстречу августовской степи.

По тропинкам юности своей,

Через всю округу, с громким

криком,

Мимо гарью дышащих полей,

К далям, перевитым повиликой.

В тишину, нависшую, как смог,

Над распадком с гладью

темно-синей.

Сколько в жизни ни было б дорог,

Боль моя и светлых чувств исток –

Терпеливый Смыков хуторок,

Незаметный уголок России.

*****

Жизнь как шнур разгорелась

бикфордов,

И недаром все чаще я рвусь

К потаенным медвяным верховьям,

Где вьюнком вьется светлая грусть.

Стосковался я,

Честное слово,

По знакомым просторам степным,

Синеоким ручьям родниковым

И мятежным ветрам молодым.

По крутому полынному спуску…

Ох! Быстра наша жизнь – невмочь!

Там с девчонкою шел и споткнулся

И хотел,

Чтоб не кончилась ночь.

Только месяцу было известно

Да кудлатым кострам пастухов,

Как тропинка нырнула отвесно,

Сов спугнув из густых лопухов,

Как проклюнули влажную блузку

Медоносные

Почки сосков…

В тихой пойме у реченьки Русской,

Где июльский туман невесом,

Мы испили поемного меду

С первой свежестью ливневых

чувств…

Годы юности –

Чудные годы!

Вашей памятью душу лечу.

*****

Приемля смерти неизбежность,

Устав от всех житейских драм,

Я не сопьюсь и не повешусь –

Скорей пойду молиться в храм.

Отгорожусь холодным взором

От жизни

В ярком свете люстр

И на ступенях у собора

С толпою нищенской сольюсь.

Забуду речь друзей,

Их лица,

К свечам привыкну и к крестам.

Но вот любви к тебе,

Цевница,

Чтоб ни случилось, не предам.

И бесконечно счастлив буду

Пред тем,

Как оборвется нить,

Последний потеряв рассудок,

Тебя, желанную, любить.

В твои объятия стремиться,

И до заката хмурых дней

Лишь на тебя одну молиться,

И милости просить твоей.