Отрывки из фронтовых дневников. Эффенди Капиев

(1941 – 1943)

Эффенди КАПИЕВ

Даже одна строка, честно написанная сегодня, будет со временем ценней и прекрасней многих книг…

***

Война обнажает все тайны мира. Снарядами взрывает стены, за которыми прятались секреты, огнем сжигает скорлупу, ветром, бурей выволакивает на свет всю подноготную: вот вам, глядите! И все потрясающе ясно в огне войны.

***

Земля. Бомбежка. Прижался щекой к земле. Чую, в руке что-то трепещет. Ромашка, и на ромашке муравей. Наши, русские! Свои мы с ними, родные. Они не выдадут…

***

Жаворонок над полем боя. Он повис между небом и тлетворной, черной от запекшейся крови, изуродованной землей, повис на серебряной нитке, и трель его, трепещущая, живая, была торжеством жизни над смертью. Единственный раненый (остальные были мертвы) с глазами полными слез слушал его песню, и казалось, мертвецы молчат, чтобы не нарушить трели жаворонка.

***

- Кто ты? – Вопрос умирающему, раненому бойцу у дороги.

- Русский, – прошептал боец, и это было его последнее слово. Он был, по всему видимому, азербайджанец, но он прошептал: «Русский».

***

Лежит убитый немец в комнате, распластав руки… А над ним на двери забытая табличка: «Вход посторонним строго воспрещен».

***

На поле санитарка, маленькая девушка, тащит раненого:

- Как тебя зовут?

- Э… Забыла. Хоть убей!

***

Много дней отряд без воды в горах. Он отрезан. Жажда изнурила, измучила. И вот в разгар боя ливень. Все, забыв обо всем, пьют, припав к земле, из луж: и люди, и кони, и собаки. Так лежали мокрые, изможденные, а вокруг грохотала гроза, горел лес. Вернее, огонь уже потухал, и стелился синий дым в дожде, и немцы затерялись где-то в ливне, и буйные горные потоки, заполнившие все тропы, сбросили их вниз.

***

По пояс в снегу стояли люди на деревенской площади. Они были мертвы. Согнанные немцами сюда, на площадь, откуда под страхом расстрела им было запрещено уходить, они ждали, пока их поведут конвойные. Шел бой, дул острый ледяной ветер, кружилась метель,- шел артиллерийский бой. Люди стояли на площади и так стоя замерзли. Их засыпал снег, и снег не таял на лицах, а налипал слоями. Люди стояли в разных позах, глаза полуоткрыты.

***

Рожала женщина под бомбежкой. Она кричит, люди думали, что она ранена, и сбежались, но она, превозмогая муки, сказала:

- Уйдите! Я не ранена. Я рожаю! – И гул восторга прокатился в толпе бойцов.

- Ура! – кричали они. – Да здравствует жизнь. Ура!

***

Родился ребенок в тот день, когда ушли немцы. Мать назвала именем бойца, который первым вошел в хату напиться воды…

***

Убитый под телеграфным столбом. Провода оборваны, и столб, как вдова с распущенными волосами над телом мужа, воет в ветре.

***

Зной. Одинокая яблоня в степи. Она вся облеплена пчелами. Сколько их? Откуда они? Ведь кругом мертвое поле. Пчелы копошатся над каждым цветком, жужжа и замирая в зное, и яблоня вся звучит как арфа.

***

Во время атаки, которую сопровождал своими танками гвардии капитан Ф. Семенной, все командиры выбыли из строя. Пехота заколебалась. Тогда Семенной повел пехоту в атаку сам, но был смертельно ранен. Почувствовав, что его хотят унести на носилках в тыл, он вдруг собрал все свои силы (как же атака? ведь без командира захлебнется!) и приказал нести себя вперед. Так его несли; он умер; его несли мертвого, но во главе с ним пехота все-таки наступала и победила.

***

Зацвели розы. А хозяев нет. Хата сожжена, двор пуст, сад вырублен. И только одни розы, как сгустки крови и боли хозяйской судьбы, выступили на месте, где когда-то был мир. Поют птицы. Трещат кузнечики. Легкий ветерок колышет хлеба, которыми зарос весь вымирающий хутор.

***

Не могу, не могу, ничего не могу ни рассказывать, ни писать об этой войне. Все слова кажутся маленькими, ничтожными, пустыми по сравнению с тем, что творится. Не человеческими словами надо говорить и рассказывать об этом – человеческие слова немощны, – а языком грома и молнии, языком стихии, и быть самому великаном, выше всех, а если нужно молчать, то молчанием вечности…