Удивительная история о судьбе и родословной русского француза Эдуарда Женью

Зовут его Эдуард Женью, живет в городе Минеральные Воды. Судя по фамилии, француз, но по праву называет себя русским. Родственники у него – сплошь бароны и баронессы, живут в Швейцарии и США. Однако удивительней всего то, что Эдуард Викторович – дальний родственник владельца знаменитого домика в Железноводске, где перед дуэлью останавливался великий русский поэт Михаил Лермонтов…

Как оказалось, до сих пор этот саманный домик числится в собственности семьи Женью – мастеров сыроварного дела из Швейцарии, которые жили в России и вынуждены были покинуть Железноводск накануне Великой Отечественной войны.

Человек пяти кровей

В России тогда осталось лишь несколько представителей этого рода, в том числе и маленький Эдуард. Его мама отказалась ехать в Швейцарию. По национальности – армянка, говорить на иностранных языках не умела да и отправляться в путь вместе с годовалым сыном побоялась. Как ни уговаривал ее Виктор – отец Эдуарда – поехать, все было тщетно. Сам же остаться не мог. Правительство Швейцарии сохраняло нейтралитет в войне и всем своим гражданам специальным письмом настойчиво рекомендовало вернуться на родину. Увиделся с отцом Эдуард только спустя 48 лет…

- Я вообще узнал, что отец у меня за границей живет, только в 11 лет, – рассказывает Эдуард. – Письмо от него пришло. Оказывается, он разыскивал нас все это время.

- А почему так долго искал?

- Разыскивал ведь по фамилии Женью, а надо было Гольцева искать. Мама, по совету одного чекиста, вышла замуж, чтоб к фамилии претензий не было. Она каждый раз вздрагивала, когда к дому черный воронок подъезжал. А вот замуж вышла и фамилию сменила – интересоваться в органах перестали. Я же вновь фамилию Женью взял, когда пришло время паспорт получать. Однако сказал, что я – русский. Хотя намешано во мне минимум пять кровей, не меньше: немецкая, французская, шотландская, английская, армянская… Такой вот интернационал…

- И часто от отца письма получали?

- Да чуть ли не каждый месяц. Сам приехать не мог – опасался. Ведь тогда тот, кто приезжал в СССР, мог и не вернуться обратно никогда. Так что до лучших времен – переписывались. Он подарки высылал, деньги. Один раз аккордеон от него получил. Продали мы его, потому что бедно очень жили.

А через мостик - Франция

Только в 1989 году свиделись отец и сын. Эдуард сам приехал в Швейцарию по приглашению отца. Встречала его в аэропорту целая делегация родственников во главе с папой.

- И как там, за границей , показалось?

- Чистенько везде, порядок. Поразило, помню, количество «жратвы» на прилавках. У меня, человека советского, в глазах рябило от такого изобилия. А еще помню загородный дом моей сестры (дочь отца от второго брака), а за ним – мостик. С одной стороны Швейцария, а с другой – Франция. Никаких пограничных столбов, пропускных пунктов.

Также Эдуарда уровень зарплат местных слегка ошарашил. Сам он 37 лет отработал машинистом в Минераловодском отделении железной дороги. Сказал об этом своим заграничным родственникам, так они в ответ: «Наверное, ты обеспеченный человек? У нас профессия машиниста очень престижная, хорошо платят…». Что на это мог сказать Эдуард? Конечно, в Советском Союзе она тоже престижная, только вот зарплата по местным меркам смешная. Например, чтоб скопить на автомобиль, годы нужны были, а то и десятилетия.

- Все, конечно, хорошо. Родственники богатые – с титулами, спокойствие и благодать вокруг. Но не мое это – русский я. В Минеральных Водах у меня друзья, близкие родственники. А там чужое все. Хоть улыбались мне, радовались приезду, искусственно все как-то, нет русского радушия, широкой души. Короче, вернулся я в родной город и ни о чем не жалею.

«Я – русский»

В архиве у Эдуарда Женью сотни старых фотографий, документы, за которыми его тетка Эрма специально в Лондон ездила. В них – вся родословная семьи, на протяжении почти трех столетий. Хоть и на немецком языке, но все понятно. Судя по этим документам, домик, в котором останавливался перед дуэлью Лермонтов, принадлежит его семье. Хотя прав своих на него он заявлять не хочет.

- Еще четыре дома нашей семье принадлежат в Иноземцево, – говорит Женью. – Что ж, теперь их все в собственность возвращать? Нет. Тем более что все это – согласно архивным документам, которым сотни лет. Фактических прав нет, а я и не собираюсь за них бороться. Зачем? Столько времени прошло. А что касается того домика, где останавливался Лермонтов… Там должен быть музей.

Тогда, пару лет назад, и сейчас, во время разговора с Эдуардом Викторовичем, не покидает ощущение, что «русскости» в нем несоизмеримо больше, нежели во многих, кто нынче на митингах надрывается за единство славян.

- В России много чего не так, коррупционеров полно, сволоты всякой… Но уезжать отсюда смысла нет, хотя отец, скорее всего, будет рад, если я к нему перееду, – размышляет Эдуард Женью. – Но куда мне? Уже 71 год стукнул. Недавно вот в Москве сустав на ноге поменяли. Так что не такой уж я молодой, как выгляжу, весь на запчасти рассыпаюсь уже. Да и чего нам, русским, делать в этих Швейцариях?