Путешественник Жора

Жизнь на селе хоть в какие времена была непростой и нелегкой. Хоть в совсем недавнейшем социализме, хоть в нынешнем диком капитализме. Тогда не хватало товаров, теперь – денег. Хрен редьки не слаще. Жора-то особо вещизмом не страдал. Душа его лежала больше к путешествиям, к открытию интересного и неизведанного. Сыну и дочке Жора с любимой женой Олей сумел дать образование, и те трудились, успешно занимаясь бизнесом. И в юбилей отца, а Жоре стукнуло полста, они одарили его туристической путевкой, чтобы любимый папка смог побывать в Пушкинских местах, о чем он мечтал с самой юности. Жена Оля осталась на хозяйстве. Всего-то у них корова, поросенок и три десятка кур, но без присмотра ведь не оставишь. Да и не любительница она трястись в автобусах, ночевать в гостиницах. Так что Жоре был дан зеленый свет единодушно.

…В 22.30 поезд «Кисловодск – Петербург», проездом через Невинномысск и Псков, тронулся. Жора занимал нижнюю полку в купе, но уступил ее деду, ветерану войны. Соседкой на верхней полке была пухленькая, чуть косоглазенькая дивчина, чем-то напоминающая его женушку Олю. Жорик задремал, и на него нахлынули воспоминания. Вот он пятилетним пацаном с отцом на комбайне, пятнадцатилетним пареньком — уже штурвальный. Ну и, конечно, первая любовь…

Утром он пригласил попутчиков позавтракать, непринужденно завязал с ними беседу. Дивчина ехала в Петербург на учебу в юридический. А дед-ветеран с супругой отправился навестить родню в Псков — конечная станция Жоры, дальше на автобусе. Ветерана войны звали Василием Петровичем. На войне «воевал» поваром, потому и уцелел, но ужасов и страстей тоже нагляделся и пережил через край. Пенсия была приличной, да вот все уходило на детей и внуков. Деду Василию нынешняя жизнь была не по нутру, уж слишком много в ней необъяснимых беспорядков. Разговор подхватила его жена Светлана Ивановна, бывшая учительница: «Пенсию повысят на сто рублей, а цены – на двести… Дороги в стране безобразные, теплотрассы обветшали, а мы гоним миллиарды на Олимпиаду, ну разве это по-хозяйски?». Вступила в разговор и проводница, принесшая чай: «От безнадеги, пьянства, безработицы народ вымирает и деградирует…». Итог раскаляющейся беседы подвел ветеран: «Сталина на них нету. Уже бы все казнокрады бревна на Соловках катали. Порядок бы навел быстренько…». Очаровашка Ирочка, так звали молоденькую попутчицу, только мило улыбалась, но в разговор не встревала. Похоже, ей с Жорой окружающий мир не казался таким уж безнадежным.

В Пскове Жора тепло распрощался с попутчиками, его курс лежал на Пушкинские горы, где на территории Святогорского монастыря, у стен Успенского собора, покоилось тело великого поэта. В юные годы на экзамене по литературе в своем сочинении Жора почему-то написал, что А. С. Пушкин родился в селе Михайловском Шпаковского района Ставропольского края. Наверное, подсознательно очень хотелось, чтобы кучерявый, веселый и такой умный Пушкин был его земляком! Схлопотал по сочинению «трендель», хотя по другим предметам были сплошные пятерки. А родовое имение поэта находилось в пяти верстах от Пушкинских Гор (так назывался поселок). «Ну, здравствуйте, пушкинские места!» – с этими словами Жора вышел из автобуса в поселке Святые Горы, переименованные в Пушкинские. Могилу поэта решил посетить в последнюю очередь. Вот и домик Пушкина в Михайловском. Природа вокруг по-пушкински русская, очаровательная. Вот аллея Керн из 200-летних лип. Именно здесь родились эти целомудренные строки: «Я помню чудное мгновенье…». Именно в Михайловское привез поэт жену-красавицу Натали с детьми и здесь, в Святых горах, нашел свое последнее пристанище…

Когда Жора наконец побывал на могиле Пушкина у стен Успенского собора, то, возложив цветы и усевшись рядом на лавочку, призадумался. Трагическая смерть великого поэта — уж не зависть ли тут каких-то неизвестных литературных богов его таланту, красоте его жены? И не мстят ли эти коварные боги всему, что связано с именем русского гения? Ведь на малой родине, на Ставрополье, улица, на которой жил Жора со своим семейством, носила имя Александра Сергеевича. Улица Пушкина. Самая трагическая в селе, начиная с первой хаты. Хозяина пьяненького кирпичом убили собутыльники. В следующей хатке дядя Коля замерз пьяный. Дальше дядю Ваню-соседа придушили. Еще дальше Вовик топором убил сожительницу. В другом доме дядя Саша повесился. И так далее… Жора мысленно обратился к поэту, сидя в двух метрах от его могилы: «Александр Сергеевич, любимый ты наш и родной, прости меня, простого человека, за такие мысли. Но мы ведь сейчас живем в непростое время и готовы винить кого угодно, только не себя. А ведь начинать-то надо с самих себя. Ведь не Пушкин виноват в том, что мы, получив свободу, не знаем, что с ней делать. Свалку мусора, навоза устраиваем, где кому вздумается, превращая село в помойную яму. Пьем беспробудно всякую гадость и скандалим в семьях. Огороды запустили, лень на них трудиться, привыкли готовое покупать — оттого и овощи стали дорогими. Живность тоже требует ухода и внимания, а на это испокон крестьянское дело нет желания и сил. Время уходит на то, чтобы работать за гроши на частника или на любимое государство, чтобы свести концы с концами, а виноваты в этом мы сами, так как не дружны и разучились отстаивать свои права. Все беды в нас самих… А улицей, названной именем Пушкина, мы гордились и будем гордиться. Ведь такие светлые гениальные поэты рождаются раз в тысячелетие!».

Через три дня Жора уезжал домой, на Ставрополье. Возложил цветы на могилу и оставил в букете записочку: «Уважаемый и обожаемый Александр Сергеевич! С Вашим именем мы все же сумеем сбросить с себя бремя лености, исцелить себя от душевных и телесных недугов. Да будет прославляемо имя Ваше во все времена.

Потомственный хлебороб Жора».

Май 2010 года, с. Спицевка, ул. Пушкина, 39.