Вперед! Вперед!

Я даже вижу это: крошечный серебристый бур сверлит огромный воздух болотистой равнины. Истошный вой двигателя. Возникло, приблизилось, сверкнуло, исчезло. Плоская необозримая тишина.

Машина аккуратно, как поршень в цилиндр, входит в узенькую улочку старинного городка, сквозит между желтоватыми – из дикого пористого камня — домами, выныривает на окраине уже, легко взлетает по бетонной аппарели на обширную площадь у здания фирменного автомагазина, пестрящую тысячами новеньких авто.

Автомобили кишат — муравейником.

А за моей спиной дышит ветром и холодом пустынное шоссе…

Не могу оторвать глаз от «моей» машины. Это — как любовь с первого взгляда — сладко и мучительно. Она хорошо видна среди других благодаря светлизне и необычному, тигриному ходу. Как нарочно, пробирается ко мне. Останавливается невдалеке, вздрогнув и осев на рессорах. Она открытая. В ней двое: за рулем блондин, в белом, слегка помятом костюме, и брюнет, точнее даже негр, в черном костюме, ослепительной белой манишке. Негр, или просто Темный, развалился позади Светлого, в углу второго сиденья. Примечаю, что у Темного даже белки глаз черные. Из-за крахмального воротничка кажется, что голова его как бы парит над туловищем.

До тоски хочется прикоснуться к рулю этой машины. Не успокаивает даже то, что сам я бродяжнически худо одет, что в кармане ни гроша, что тело мое сквозь прорехи в куртке обжигают одновременно острый холодок ветра и жесткие лучи высокогорного солнца.

Чувствую, знаю точно — судьба: я безнадежно привязан к этой машине. Болван, оборванец без роду и племени, черт знает как занесенный на это плоскогорье, к этому городу, шоссе, автомагазину. И в то же время ощущаю в себе какое-то состояние свободы, уверенности.

А зависть моя к владельцу машины (не сомневаюсь, владелец — Светлый, а Черный — приятель или просто попутчик) смешивается с чувством превосходства над обоими. Неясные мысли о непривязанности к имуществу, к машине и дороге мелькают, покуда я ласкаю взглядом светло-серое чудище…

Один из седоков, скорее всего Темный, подмигивает мне внезапно. Кажется, я слышу его шепот: он выговаривает одно и то же слово – «Вперед! Вперед!». Я не вполне понимаю, что он от меня хочет, и продолжаю ошиваться возле.

«Вон парень желает наняться шофером», – слышу я совершенно отчетливо, хотя вовсе не уверен, что слова эти доносятся до меня благодаря сотрясению воздуха, а не каким-то другим путем в обход пространства. Понимаю внезапно, что мы с Темным заговорщики и сейчас надуем Светлого, пьяного от счастья обладания этим серым зверем, которым на самом деле нельзя владеть, а можно только быть временным пассажиром.

«Вперед! Вперед!» – снова слышу я. Светлый уже подвинулся, освобождая место у руля и благожелательно улыбаясь. Уверен, он смотрит, не видя меня. Его чистые счастливые глаза кажутся мне бельмами. «Садись, – говорит он, – покажи, как надо водить». И я сажусь за руль уверенно, нахально и тупо. Повторяю: я, неимущий, никогда не касавшийся рулевого управления, гордый своим пешеходством, лезу управлять чудом техники, да еще «учить» кого-то! Интересно, что наглости и авантюризма при этом в себе я не отмечаю, – только уверенность.

Упругое сиденье принимает форму моего зада, спинка кресла приобнимает спину, какие-то амортизаторы мягко и ненавязчиво поддерживают меня как бы на весу. Вместе с ощущением комфорта и готовности к сверхускорениям появляется застарелое чувство пойманности, несвободы. Не обращаю на это внимания: есть кое-что поудивительней — мое полное незнание азов управления. Но, странное дело, руки действуют сами, тянутся к каким-то кнопкам, играют рычагами. В недрах машины что-то мягко всхрапывает и урчит. Готов поверить, что руками моими управляет кто-то другой, может быть, Темный из-за моей спины. Миг — и мурлыканье двигателя превращается в тигриный рык, мы резко срываемся с места. Ловко лавирую в узких проходах, чтобы вырваться из этого автограда. Колеса по-кошачьи повизгивают на поворотах. Нас слегка заносит, но так, что ни разу машина не касается препятствия. С замиранием сердца слежу за этой собственной непонятной и ненужной гонкой. Хочу тормозить, но властный голос — вперед! вперед! – не позволяет остановиться или хотя бы замедлить ход. Светлый, владелец машины, явно побледнел. Глаза его по-прежнему незрячи, но самолюбие, видно, не позволяет вмешаться. Гоню. Ежесекундно готов разбиться. Слегка подташнивает от мелькания фар, стекол, капотов. Но каждый раз за миг до того, чтобы влепиться в чужой борт, руки, мои чужие руки, мои жесткие точные руки плавно или резко вращают баранку, и мы избегаем катастрофы.

Вырвавшись из лабиринта, проносимся задним ходом по спуску, резко взвинчиваем скорость на автостраде. Мотор завывает. Оказывается, у машины целый набор задних скоростей и ни одной передней.

«Вперед! Вперед!» Проносимся, как призраки, мимо ошеломленных инспекторов ГАИ. Начинаю успокаиваться: возникает уверенность, что руки откуда-то все знают и не подведут. С увеличением скорости ощущение усиливается. Появляется даже определенная грация в управлении нашим «снарядом». С ультразвуковым воем, которого не слышно, но от которого дребезжат нервы и надвигается истерика, вламываемся в пространство. Задним ходом: «Вперед! Вперед!».

Начинаю догадываться: все правильно, просто мы мчимся вспять, в прошлое, в бывший мир. Скорость растет. Отдельные участки дороги стираются, выпадают из памяти.

Останавливаемся перекусить. Ужин превращается в попойку, потому что все измотаны гонкой, от которой, видимо, уже нельзя отвертеться. Ужинаем в придорожной харчевне на веранде с капитальными перекрытиями, колоннами, перилами. Внизу, у фундамента здания, плещется большая вода. Темный сидит напротив нас со Светлым. За грубым дубовым незастеленным столом. Улыбается, посверкивая ослепительными зубами. Лицо его еле брезжит в сумерках, пока совсем не исчезает. Понимаю: ночь — это он.

Вдали на набережной зажигается длинный ряд фонарей, таких же ослепительных, как зубы Темного.

Выпиваю стакан за стаканом горечь огненную. Обгладываю какое-то рыбное кушанье. Но, странное дело, чувствую прежнюю гонку, будто движение наше вовсе не прекращалось: «Вперед! Вперед!». Мы ужинаем и одновременно мчимся вспять. В кромешной тьме над нашим движением проступает неясное световое пятно. Освещает веранду, где почему-то нет электрического освещения. Замечаю теперь, что я один: даже Светлый, хозяин, куда-то запропал. Продолжается ужин — гонка с вином и рыбными блюдами. Я съедаю спинки, а головы, хвосты и кости — гибкие прозрачные скелетики — выбрасываю за перила, просто в воду. Однако, касаясь воды, кости упруго вздрагивают, становясь живыми рыбами, оседают в кромешную воду, и к месту их падения сбегаются сверкающие лунным огнем круги.

Гляжу в темную воду, а тоска по скорости тонкой змейкой подрагивает во мне.

Включаю что-то. Уверен — форсаж. Машина делает мягкий, живой, совершенно звериный прыжок в иную, высшую скорость. Чувствую, нечто настигает нас. В этом беспокойстве даже прелесть. Вот настигло, обступило. Оказывается, это звучание. Звучит все пространство — хором мужских голосов — ужасающе красивое, полное мощной печали. Вслушиваюсь, пытаюсь различить слова:

Мы призраки. Ходим мы вспять — в воздух.

Мы призраки — счастья — светлые — средь беды.

И если белые кости бросите вы в воду,

то черные рыбы выпрыгнут из воды…

Вот и светает. «Вперед! Вперед!»

На обочине — барачный город.

Из открытой двери крематория идет нескончаемая очередь измотанного покорного люда — спинами вперед. Зато вверху прямо из синего воздуха сгущается тяжелый черно-рыжий дым и лезет в горловину трубы. Вокруг, в окрестностях лагеря — насколько хватает зрения — тают, разлагаются, испаряются только что полные жизни и сил растения, люди, животные. Что-то совершенно сказочное: вон белоголовый малыш на глазах обратился в нескольких козлят, в других существ, сначала одушевленных, потом неодушевленных, потом в клуб дыма, уплывший в ту же ненасытную трубу…

Кисловодск.

(Публикуется с сокращениями).