«Юность» нашей юности

Приступы ностальгии по славным и неповторимым шестидесятым становятся все слабее. На смену им приходит попытка понять, наконец, главный фокус тех лет. А заключается он, мне кажется, вот в чем: сами по себе эти молодежные повести литературно малозначительны, они, как правило, нестерпимо претенциозны и одновременно наивны, но их появление и небывалая популярность отражают нечто весьма и весьма существенное в истории нашей страны.

Автор фундаментального исследования «Советская цивилизация», на которое так часто ссылаются западные авторы, профессор С. Кара-Мурза определяет ту эпоху как время, когда на смену принципу выживания пришел принцип удовольствия. Действительно, за плечами у народа и государства лежали четыре десятилетия тяжелейших испытаний, когда главным для всех было — во что бы то ни стало выжить, выстоять, победить. И вот все главные победы одержаны, началась вполне безопасная жизнь, вместо страшного и строгого Сталина страной управляет карикатурный Хрущев, которого никто не боится, а вместо проблем индустриализации, коллективизации и мобилизации появилась «проблема досуга». «Когда я пришел в Московский университет, – вспоминает С. Кара-Мурза, – там даже некоторые преподаватели еще ходили в перешитых гимнастерках и сатиновых шароварах. У них не было потребности в джинсах, но через несколько лет она возникла».

Упоминание о джинсах в серьезной научной работе не случайно. Джинсы — главная и самая устойчивая метафора родившегося тогда стремления жить как-то иначе — свободней, нарядней и увлекательней. Слегка по-западному, что ли… Образно говоря, вся молодежная проза того времени — история о том, как нам захотелось носить джинсы. Ничего специально порочного в таком хотении нет, однако основой для действительно хорошей, а не просто «молодежной», литературы оно стать не сумело. Особенно очевидно это стало, когда джинсы стали банальностью…

Конечно, метафорический, идеальный ряд тех лет включал в себя и другие образы: романтика, Сибирь, кубинская революция как вариант социалистического карнавала, Хемингуэй и его «мужественность», потом битники и хиппи… Однако все это осваивалось с каким-то недолговечным и неглубоким дискуссионным задором, – так что и здесь никаких художественных открытий не состоялось.

Единственным, пожалуй, открытием молодежной прозы стала ироническая интонация, в общем весьма малоупотребительная в советской литературе. Беда, однако, в том, что ирония как таковая не порождает положительного содержания, она лишь паразитирует на чужом, уже созданном, содержании. По большому счету, ирония, очень часто бывая увлекательной и даже многозначительной, на самом деле бесплодна. Вот почему из всех написанных в этом ключе книжек интересна только (и это отмечают серьезные литературоведы) «Затоваренная бочкотара» Василия Аксенова: там ирония обращается на саму себя, в результате чего возникает двойной эффект самоосмеяния.

Аксенов, кстати, среди тех немногих из всего достаточно широкого круга авторов «Юности», который сделал успешную литературную карьеру. Сохранив наработанные в 60-е стилистические приемы, он эволюционировал в сторону принципиальной американофилии и того, что именуется туманным термином «Борьба с тоталитаризмом». Как результат в нашей литературе даже появилось новое литературное направление. Один из участников интернет-форума, на котором в качестве антиподов сравнивались Аксенов и Солженицын, очень удачно назвал его «гламурным антисталинизмом».

Можно упомянуть и Анатолия Гладилина: уехав из Союза в конце 60-х годов, он поселился во Франции и продолжает писать неплохую прозу, в которой делается попытка иронического осмысления теперь уже эмигрантского житья-бытья и последствий осуществленной мечты о приобщении к миру, в котором все ходят в джинсах.