Чтобы создать Россию, нужна идея России

- Владимир Павлович, в России размышления о литературе традиционно оборачиваются разговором о смысле жизни, социальных проблемах, современном мировоззрении. Однако что-то теперь сопротивляется этим темам. Назовите самую «литературную» из причин.

– Из жизни и литературы ушел так называемый большой стиль, основанный на высоких духовных ценностях. Ну не воспринимают люди в этом качестве сообщения о перетекании олигархических капиталов из одного кармана в другой. «Большой стиль» - это определенный формат искусства, в котором нуждается вся нация, то, что ее объединяет и выражает некий сверхсмысл существования. «Жила бы страна родная» - вот образец, все ясно и понятно.

- Ну а сейчас, стало быть, господствует «малый стиль», что-то вроде некачественного «польского мяса»: стоит сказать о нем правду, и сразу следуют обвинения в ретроградстве, православном фундаментализме и прочее…

- С другой стороны, большой стиль, который, конечно же, задается империями, все еще не покинул нас. Провинциальная патриотическая литература пронизана его идеями. А сущность выразил в свое время прекрасный советский поэт Давид Самойлов. В войну, сказал он, мы воевали не за уровень жизни, а за образ жизни.

Кстати, гламур – не что иное, как подделка под большой стиль, но на гламуре не совершить технологического прорыва, не объединить страну, разве только в пределах Рублевского шоссе. Чтобы воссоздать Россию, нужна идея России. Единственный из живых стилей, связанных с толщей истории, – русское православие – очень большой стиль. Вот одна из причин, почему народ потянулся к церкви. У людей есть потребность в поддержке, в осознании, что человек не одинок, а рядом – соотечественники и единоверцы. Потребность в принадлежности к великому и значительному.

- Когда после многолетней паузы начал выходить альманах «Литературное Ставрополье», у меня было чувство, будто ставропольская литература родилась заново. На фоне телевизионной пустоты вдруг прозвучали светлые слова, добрые воспоминания, правдивые мысли… В то же время объективной оценке наших литературных сил очень мешает заданная когда-то и кем-то пренебрежительная интонация.

- Для меня ставропольская литература началась с Ильи Сургучева. Он первый ввел в нашу русскую литературу Ставрополь как явление, он – наш духовный наставник, и без него наша литература – не полная. Так же, как без Семена Бабаевского, Андрея Губина и многих других талантливых писателей и поэтов. Страна до сих пор ходит по краю пропасти, а мы по-прежнему зависим от каких-то стереотипов, плюем в родные колодцы. Хорошо сказал Евтушенко: «Талант есть чудо неслучайное». Думаю, ставропольская литература находится в контексте российской литературы, которая тоже очень меняется.

- В каком же направлении?

- Раньше в рамках соцреализма воспевалась героика труда: счастливый конец – это строительство нового завода или пуск корабля, новой ракеты… Теперь же речь идет о выживании, о поиске человеком своего места. Сегодня ищут себя и литература, и государство. Но не бывает писателя, который рождается на пустом месте. Если мы говорим о Цветаевой, мы должны вспомнить Сафо, если говорим о Шолохове, нужно вспомнить Гоголя, Толстого, Бунина. Создатель современного русского языка Пушкин оттолкнулся от древнегреческой поэзии, от Катулла, от Шекспира, Державина, Карамзина… Новая литература идет из глубины и глубинки. Условие одно: масштаб писателя определяется масштабом его мысли… Все, скажем, помнят, что «Преступление и наказание» - о том, как Раскольников убил старушку. Но чем оборачивается это преступление, как завершается роман – вот где истинный масштаб. Почему фильм «Остров» получил такой отклик, такой небывалый в новые времена резонанс? Это знак, в каком направлении должно развиваться современное искусство.

- Кстати, о масштабе. Тема казачества – одна из самых ярких, значительных и для Ставрополья, и для нашей истории. Ваша трилогия, посвященная трагическому расколу всего казачьего мира, когда одна часть воевала «за Родину», «за Сталина», другая – на стороне немцев против большевиков, уничтоживших казачье сословие… Как вообще вы пришли к теме, за которую мало кто брался?

- Я родился на Донщине и с детства видел и знал казаков, которые отсидели по 10 лет. Был у нас в Дарьевке дед Милентий, у немцев служил старостой. Тихий такой, спокойный. Когда я взялся за «Казачий алтарь», мне не было еще и сорока. Поначалу был замысел написать роман «Бабий век» - о судьбе женщин, моей матери, дочери – моя родословная связана с историей казачества. Но когда я вошел в тему Великой Отечественной войны, стал собирать сведения, в том числе и из газет, издаваемых на оккупированной территории, с фактами об участии казаков в немецких формированиях… Вот тогда я понял, что это самые закрытые, неизвестные страницы войны. В конце 80-х началось движение по возрождению казачества. Я уже был заворожен этой темой, речь шла о судьбе народа, только на Украине было сто тысяч казачьих беженцев.

- В вашей трилогии большая часть событий происходит за границей: в Париже, Берлине, Австрии. Как вы собирали необходимый материал? Как и где вам удалось «найти» дневник немецкого офицера Клауса фон Хорста?

- Пришлось основательно изучить русское эмигрантское движение: архивы, исторические материалы. Что же касается дневника фон Хорста… Он появился как результат досконального изучения военных мемуаров, как попытка проникнуть в саму сущность немецкого характера. А в 1998 году по творческим делам я оказался в Париже. Там, рядом с известным издательством Имка-Пресс в большом книжном магазине купил очень любопытную, вышедшую, кстати, в Москве книгу о беженцах, о казачьем стане. В Париже познакомился с сыном того знаменитого Федорова, который основывал на Ривьере лагеря для русских эмигрантов. Были и другие интересные знакомства – все пошло в дело. Позже побывал в Италии, Венгрии, пролетал над альпийскими лугами, где, по сюжету, заканчивает свои дни один из моих главных героев. В конце концов, чтобы сохранить художественный воздух романа, от многих интересных деталей и фактов пришлось, к сожалению, отказаться.

- В России так много войн, революций, реваншей, так часто меняется образ государства и культуры… Да и сейчас история преследует нас по пятам. Какую из задач вы назвали бы для России самой главной?

- Проблему русского языка как проблему нашего сознания и самосознания.