Старику снились львы

Сейчас принято думать, что в советские времена «все западное было под запретом». Да, определенные запреты существовали, но тогда издавались и многие шедевры западной литературы ХХ века. Мало того, к читателям они приходили в безукоризненных переводах. Советская школа художественного перевода – это национальное сокровище, ныне, похоже, утраченное.

Кстати, именно искусство наших переводчиков сделало западную литературу «практически полезной» для литературы отечественной, давая ей образцы стилистической трезвости и высокой языковой культуры. Что же касается смысловых и идейно-художественных влияний, то проследить их гораздо труднее. Возможно, их не было вовсе. Во всяком случае, явных последователей западных мастеров мы у нас не обнаруживаем. И это хорошо. Хорошо, что Шукшин – сам по себе, а Фолкнер – сам по себе, хотя оба они могут быть напечатаны в одной и той же книжке «Нового мира». Это, пожалуй, и есть идеальная модель сосуществования с западной культурой.

И все же – как много и как жадно читали тогда американцев и немцев, французов и англичан! И каких французов, каких американцев! И как интересно теперь об этом вспоминать, зная наверняка, что иной нынешний молодой читатель и двух страниц того же Фолкнера, пожалуй, за всю жизнь не осилит.

Первым, несомненно, был Эрнест Хемингуэй. С него, собственно, и началась у нас в стране «современная западная литература». Слава Хемингуэя в СССР была даже чрезмерной. Послевоенное поколение в поисках «своего лица» несколько лет зачарованно вглядывалось в портреты красивого седобородого старика в свитере грубой вязки. Молодые поэты – Ахмадулина, Евтушенко – писали о нем стихи. Цитатами из Хемингуэя люди проверяли друг друга на подлинность. И говорили друг другу: «Привет, старик»… Было во всем этом нечто наивно-глуповатое и необходимое одновременно. Потом, однако, появилось подлинное «лицо поколения» – Владимир Высоцкий в джинсах и с гитарой. И тогда Эрнест Хемингуэй перестал быть кумиром, а стал «просто писателем». Причем теперь нелегко бывает решить – так ли уж он хорош? Знаменитый хемингуэевский стиль отдает манерностью, последний его роман вызывает сострадание. И все же… «Старику снились львы…». Достаточно вспомнить хотя бы эту фразу, и становится ясно: нет, не зря мы любили и читали Эрнеста Хемингуэя.

Интересно, что он не воспринимался нами как американский писатель. Америка тех лет – это небоскребы, кока-кола, буги-вуги… Ничего этого в книгах Хемингуэя не было. Там был Париж, была Испания, Африка, Куба, Италия, Швейцария. Поэтому мы читали его как Писателя Вообще, не слишком задумываясь о том, в какой стране и на каком языке написаны эти замечательные книги. Вот это чувство всечеловечности Хемингуэя, какой-то его добродушной неагрессивной космополитичности и позволило нам полюбить его так, как чужих не любят.

Кроме того, за всей экзотикой сафари, боя быков и поиска Большой Рыбы просвечивало что-то знакомое, родное, но трудноопределимое. Сам писатель неоднократно говорил о том, сколь многим он обязан Толстому, Тургеневу, а всем, кто просил у него уроков литературного мастерства, советовал: «Читайте русских!» И вот это-то «русское» в Хемингуэе, нигде очевидно-открыто не явленное, как-то в нас аукнулось, отозвалось. Многие, к примеру, считают, что именно Хемингуэй заставил нас перечитать и заново оценить Чехова…

Как бы там ни было, но и теперь, столкнувшись где-нибудь на улице с седобородым стариком, невольно думаешь: «Ну надо же – вылитый Хемингуэй!»

И тут же вспоминаешь: «А наверху, в своей хижине, старик снова спал. Он спал лицом вниз. Старику снились львы».