Черная быль: двадцать лет спустя

Один из благодатнейших уголков Украины был превращен в зону экологического бедствия. Серия тепловых взрывов в ночь с 25 на 26 апреля 1986 года разрушила реактор на ЧАЭС в 120 километрах от Киева. По расчетам экспертов, суммарный выброс радиоактивных материалов составил 50 млн. кюри, что равнозначно последствиям взрывов 500 атомных бомб, сброшенных в 1945 году на Хиросиму. Из двух с лишним тысяч населенных пунктов было вакуировано 200 тысяч человек. В мартирологе умерших насчитывается более 60 тысяч жителей СНГ…

Цифры эти взяты из сообщений ИТАР-ТАСС – годичной давности. В 2006-м, в канун двадцатилетия трагедии, некоторые электронные СМИ обнародовали иную, довольно оптимистическую цифирь, выданную российскими учеными. Дескать, непосредственно от радиоактивного излучения на территории бывшего СССР умерло всего 4000 человек. Так что беспокоиться особенно не о чем, могло быть и хуже…

Назвать это утверждение откровенной дезинформацией не берусь: возможно, столько «чернобыльцев» скончались именно от лучевой болезни. А скольких загнали в могилу рак щитовидной железы, тяжелейшие нервные расстройства, сердечная недостаточность, развившиеся после того, как ликвидаторы вернулись домой?

За весь бывший Союз и даже за Россию в целом говорить не могу. Приведу сведения по нашему краю: из числа жителей Ставрополья с последствиями аварии на ЧАЭС в разные годы боролись более пяти тысяч человек. К 1999-му скончались 800 ликвидаторов, к двадцатилетию трагедии – 1200. Всех поименно вспомнить сегодня невозможно. Назовем лишь некоторых. Павших и живых.

Аисты

Этих птиц катастрофа почти не затронула: они как жили, так и продолжают жить в пораженных радиацией районах Украины, Белоруссии, в Брянской глубинке России. Если бы и с людьми так же. Ведь первых ликвидаторов тоже называли «аистами». Это тех, кто сразу же после аварии на ЧАЭС, работал на крыше энергоблока, держа в руках обычные совковые лопаты.

В радиусе особо жесткого излучения они находились от одной до двух минут. Вроде, недолго. Но ведь надо еще было подняться на высоту десятиэтажного дома, потом спуститься. Это тоже не прогулка на свежем воздухе…

Петр Подосенов и Михаил Лагодин жили в Ставрополе в одном доме, в соседних подъездах. В числе других резервистов (их у нас чаще «партизанами» именуют) были призваны военкоматом и направлены на Чернобыльскую атомную. Военно-учетную специальность обоим присвоили одинаковую – химик-дозиметрист. Вот только дозы радиации они измеряли не специальными приборами, а собственными телами. Карабкаясь по скрученным разорванным взрывами гигантским железобетонным балкам, очищали уцелевшие остатки крыши. Техника выходила из строя. Люди – работали…

Сейчас уже никто не скажет, сколько десятков рентген получили «аисты» - даже прямо показывающие офицерские дозиметры в первые же дни вышли из строя, высвечивали вместо накопленной – убывающую дозу. Журналы учета тоже велись с оглядкой, с соблюдением повышенной секретности. Но смерть-то не засекретишь.

Лагодин и Подосенов не прожили после той зловещей командировки и месяца: без всякой помпы, траурных торжеств и почестей выносили из соседних подъездов гробы. Рыдали еще совсем не старые вдовы. А потом, когда слезы иссякли, обивали пороги различных учреждений, добиваясь хоть какой-то пенсии…

Любови Заводновой и Галине Гулевской «повезло» больше: их «аисты» скончались через девять лет после аварии. Но разве это была жизнь? Сорокалетние мужики уже не смогли вернуться к прежней работе, часто болели. Обоим дали сначала вторую группу инвалидности, потом – первую. Все заботы по воспитанию детей, обеспечению семей, уходу за умирающими легли на хрупкие женские плечи…

Виктор Заводнов работал энергетиком на Ставропольской птицефабрике, Анатолий Гулевский был строителем в одном из краевых СМУ. После них остались десятки грамот и благодарностей начальства (в том числе и с ЧАЭС во время четырехмесячной командировки). А еще – пенсии вдовам: Галина Ивановна и Любовь Николаевна после достижения ими пятидесятилетнего рубежа начали получать за мужей аж по шестьсот шестьдесят рублей в месяц. Круто! Хошь, на Канары поезжай, хошь – «мерседес» покупай…

Кстати, далеко не все вдовы ликвидаторов знают, что хоть такая пенсия им положена по закону. Кроме того, надо ведь еще доказать, что смерть «чернобыльца» явилась следствием его пребывания на атомной станции. Тут и суд не всегда поможет. Нужны подтверждающие документы, которые за годы где-то потерялись. Да что там о мертвых говорить, если из четырех с лишним тысяч уцелевших и официально зарегистрированных «ликвидаторов» нашего края с государством ныне судятся за восстановление своих попранных прав более 700.

Конкретизируя претензии «чернобыльцев», можно отметить, что в результате применения 122-го закона был не заменен, а отменен целый ряд льгот. Например, только в одной статье прежнего закона инвалидам-ликвидаторам предоставлялся перечень из 25 льгот, а после корректировки законодательства в настоящее время их осталось всего 15. Не снята и проблема индексации денежных выплат. По сути, «чернобыльцы» получают лишь компенсацию за возмещение вреда, а не помощь.

Наиболее серьезным последствием катастрофы на ЧАЭС стал рост числа различных заболеваний, особенно среди ликвидаторов. Так, МЧС сообщает, что если в 1986-1987 годах доля практически здоровых «чернобыльцев» находилась на уровне 95 процентов, то в настоящее время 78,4 процента участников ликвидации катастрофы на ЧАЭС страдают хроническими заболеваниями.

Добровольцы

Правда, тогда, в восемьдесят шестом – восемьдесят седьмом, о будущих льготах и болезнях задумывались немногие. Одно было ясно – страна попала в большую беду, и ее последствия надо свести до минимума. Наряду с теми, кого мобилизовали военкоматы, было множество добровольцев как из числа «партизан», так и из состава кадровых военнослужащих.

Хорошо помню начальника штаба батальона майора Андрея Утелева, с которым не раз довелось встречаться в мае восемьдесят шестого в опустевшей Припяти. О катастрофе на ЧАЭС он узнал, находясь в очередном отпуске. Без всякого вызова явился в часть и попросил назначить его на должность командира формируемой роты радиационной разведки. Мастер боевой квалификации, потомственный офицер-химик справедливо считал, что его опыт поможет бойцам уберечься от трагических ошибок и с наилучшим результатом выполнить задачу. В секторе ответственности, определенном Прикарпатскому военному округу, большинство опасных участков были разведаны и обозначены именно его подразделением.

Запомнился такой случай: утром начальник КТП не выпустил на маршрут БРДМ Александра Хромого – «вело» сцепление. Весь взвод болезненно переживал неудачу. А. Хромой, А. Литвяк, Б. Григорчук и В. Коркишко ровно сутки восстанавливали машину: сняли коробку передач, заменили диски сцепления. Никакой приказ не мог заставить «партизан» работать в таком режиме. Просто они знали, что в тридцатикилометровой зоне остро ощущается нехватка одного экипажа. Вот и трудились без сна и отдыха.

Жителя Михайловска (тогдашней Шпаковки) Виталия Пальцева на ЧАЭС тоже никто не посылал: у работника службы грузовых перевозок Ставропольского аэропорта была «броня». Напросился в военкомате сам, сознательно: дескать, молодых ребят жалко, у них и деток-то еще нет… В военкомате обрадовались: такие, как ты, нам и нужны – троих уже успел настрогать…

Было тогда не особенно афишируемое указание: брать на ликвидацию последствий аварии мужиков «непродуктивного возраста» (термин-то какой ветеринарный придумали). Это значило, что мужчине должно быть 35-40 лет и чтобы имел он одного-двух детей. Вот и вы-звался Пальцев быть «непродуктивным». Работал на четвертом энергоблоке, возводил саркофаг. Даже к государственной награде был представлен. До сих пор обещанного ордена так и не получил. Дали медаль «За спасение погибавших», вторую группу инвалидности. Правда, инвалидность потом пытались отнять, но почему-то передумали…

А вот подполковник Виктор Ющенко, будучи в апреле девяностого заместителем командира инженерно-технического батальона, столкнулся в тридцатикилометровой зоне уже с совсем иными реалиями. Часть занималась захоронением зараженного имущества и техники неподалеку от всеми покинутой Припяти. Когда требовалось выполнить особо сложную и опасную работу, он тоже бросал клич: «Добровольцы, вперед!». Из почти полутысячного строя выходили пять-шесть человек. Остальные оставались на месте, потупив взгляды: пресловутый ветер перемен уже выдул из сознания бойцов чувства коллективизма, товарищества, самоотверженности.

Мало того, столкнулся офицер и с криминалом, когда зараженные машины, излучавшие сотни рентген, пытались продать в российскую глубинку под видом снятой с хранения военной техники. Доложил куда следует. Предотвратил ЧП. А потом видел, как некоторые начальники бросали на него недоуменные взгляды и крутили пальцем у виска: мол, не в себе человек, выгоды своей не понимает…

Ющенко отправили дослуживать еще девять лет в Закавказье, где уже разгорались межнациональные конфликты. Кроме Чернобыля, прошел через «горячие» точки. В отставку ушел в звании полковника с орденом Мужества и удостоверением инвалида второй группы. Сейчас живет в Ставрополе…

Вместо послесловия

Слышал от очевидцев, что спустя двадцать лет в тридцатикилометровой зоне живут люди. Это в основном сельчане преклонного возраста, отказавшиеся покидать места, где они родились. Отрезанные от мира, старики ведут натуральное хозяйство – сажают огороды, держат скот. Продукты сюда не привозят – через пропускной пункт въезд транспорта запрещен.

Говорят, в лесах под Чернобылем комфортно чувствуют себя животные: зона отчуждения заселена оленями, лосями, кабанами, волками, лисами и косулями, а также птицами, занесенными в Красную книгу, в частности, дикой совой и черной цаплей.

Природа возрождается, вопреки ожиданиям. А вот из ликвидаторов мало кто может похвастаться здоровьем. Государство создало вокруг них зону отчуждения, где каждую копейку, каждую льготу приходится выбивать через суд.

Вот такая невеселая история получилась. Да и откуда ей быть радостной, если быль с самого начала была черной. Правда, завтра, 26 апреля, «чернобыльцам» вручат награды и подарки, нальют по чарке, будут говорить в их адрес высокие слова. Но нельзя ни о людях, ни о государстве судить по словам. Слова ничего не стоят. Надо пристально рассматривать дела. Ликвидаторы со своим делом справились…