---

Культура мира вместо культуры войны

Ровно десять лет назад, 16 ноября 1995 года, в Париже 185 государств – членов ЮНЕСКО, включая Россию, подписали «Декларацию принципов толерантности» и учредили Международный день толерантности. Термин этот толкуется как свобода в многообразии, как добродетель, которая способствует замене культуры войны культурой мира. И вот в самый канун юбилея в пригородах Парижа выходцы из арабских и африканских стран учинили такие погромы, что в одной из самых толерантных стран мира пришлось вводить комендантский час...

А вообще возможно ли в XXI веке терпимо относиться друг к другу или же это утопия? Каковы пути формирования толерантного сознания в России? Об этом корреспондент «СП» беседует с Майей Аствацатуровой – доктором политических наук, в недавнем прошлом координатором программы «Улучшение межэтнических отношений и развитие толерантности в России».

- Для меня этноконфессиональный бунт во Франции – это крушение идеала. Я всегда считал, что именно в этой стране проводят самую справедливую, самую выверенную национальную политику. Что именно во Франции мы видим прообраз будущего гармоничного общества...

- Здесь важны нюансы. С одной стороны, человек, приехавший во Францию, имеет перспективу стать французом и не испытывать никакой дискриминации. То есть стать членом гражданского сообщества. С другой стороны, он, может быть, хочет только на определенную толику своего социального и политического бытия стать французом, а на другую толику, возможно, большую, он хочет быть арабом, армянином, турком, греком, хочет сохранять свои этнокультурные черты. Здесь государству очень сложно определить оптимальный уровень воздействия на личность. Вот во Франции на уровне государства и особенно на уровне местного самоуправления, видимо, и создались иллюзии, успокоительные мифы о том, что интересы разных сообществ столь нивелировались, что они полностью удовлетворяются. Но оказалось, что даже демократическое государство с высоким уровнем жизни имеет внутренние проблемы. Значит, нужно продумывать целевые программы развития локальных сообществ, удовлетворения локальных интересов. Мне кажется, другого пути нет.

- Три десятка лет назад, когда я только поступил в университет, в соседней комнате общежития жил араб из Сирии. С неподдельным восторгом он вспоминал, какие необычайно добрые, сердечные люди живут в Воронеже, где он год изучал русский язык. Сегодня в том же Воронеже арабы, африканцы, другие иностранные студенты проводят митинги и манифестации с требованием обеспечить безопасность людей с другим цветом кожи. Что случилось с русским народом за последние четверть века?

- Я считаю, что русские в основной своей массе сохраняют ту терпимость и доброжелательность, которые исторически сформировались как черта ментальности этноса. Возможно, это терпение идет, если говорить обобщенно, от равнодушия к комфорту, к наживе, к благополучию в утилитарном смысле. Это, кстати, отмечают и лидеры национально-культурных организаций и автономий. На круглых столах и дискуссионных площадках, которые мы проводим в Пятигорском филиале академии госслужбы, они всегда подчеркивают, что среди русских гораздо легче жить, гораздо легче реализовывать свои интересы, в том числе конфессиональные, карьерные. Среди русских они реже сталкиваются с открытым недоброжелательством. А то, о чем вы говорите, – это проявление общемировой тенденции к агрессии, насилию. Проистекает эта тенденция от неумения личности организовать и структурировать свою жизнь в условиях высочайшего уровня информации, широчайшего спектра деятельности, возможностей досуга. Одним из проявлений этого душевного разлада и является агрессия.

- Мне приходилось беседовать с людьми, которые приезжали с родины моего отца - из Абинского района Краснодарского края. Они рассказывали, как там бесчинствуют турки-месхетинцы. Сейчас их стали потихоньку переселять в США. Но там разным семьям запрещают обосновываться по соседству. Во Франции взрыв произошел именно в местах компактного проживания арабов и африканцев. У нас конфликты также происходят в местах компактного проживания мигрировавшей части того или иного этноса. Может быть, государственная политика и должна состоять в том, чтобы равномерно расселять мигрантов, не позволять им создавать этнические анклавы?

- Безусловно, государство должно перспективно мыслить и понимать, чем может обернуться вот такая, я бы сказала, «геттоизация» тех или иных этнических групп. Принцип землячества, этноконфессиональной компактности, с одной стороны, оправдан, потому что люди друг друга поддерживают. Им так легче выстоять. С другой стороны, земляческий принцип порождает негативное отношение у старожильческого населения. Сразу же рождается коллективный, зачастую негативный, этнический стереотип. Есть такое понятие, как миграционная емкость региона, миграционная емкость конкретного муниципального образования. Власти обязаны это учитывать. Должна все время проводиться экспертиза: кто нужен данному местному образованию, какова этнокультурная, этноконфессиональная и демографическая ситуация на местах. К сожалению, пока это не делается.

- Вы, наверное, слышали расхожее высказывание: «Не каждый мусульманин террорист, но большинство террористов – мусульмане». Хотелось бы узнать ваше мнение, насколько совместимы религия и толерантность?

- Прежде всего я считаю, что терроризм – это явление политическое, международное и не имеет этноконфессиональной принадлежности. Но последнее имеет очень серьезный отзвук в общественном сознании. В России международный терроризм увязывается с исламским фактором, с представителями определенных национальностей Северного Кавказа. Государство должно это учитывать и должно всячески уводить общественное сознание от сопоставления терроризма и конфессии.

- Но как от этого можно увести? Возьмем Нальчик. Многие террористы, умирая, держали поднятым указательный палец правой руки – знак единства с Аллахом. То есть в смертный час они осознавали себя мусульманами. Как можно говорить, что это не исламский фактор?

- И тем не менее я считаю, что у любого преступления есть более значимые причины, чем конфессиональная принадлежность. Такого рода преступления имеют политические цели – устрашение власти, устрашение населения, навязывание своих интересов. А уже в обоснование этих целей и средств их достижения может включаться конфессиональная риторика. В Нальчике экстремисты стремились продемонстрировать неспособность официальных властей на государственном и на региональном уровне управлять ситуацией; продемонстрировать в условиях смены руководителя республики, что существуют силы, которые не подчиняются политико-правовым нормам жизни, что у них есть серьезные возможности и ресурсы. Другое дело, что участники по-разному и с разным уровнем искренности обосновывали свой приход в эти события. Были и такие, кто обосновывал это какими-то догмами ислама. Введение элементов веры в острые политические противоречия – это циничная политическая технология.

- И вы, и я знаем видных исламских деятелей в нашем регионе, взгляды которых за последние годы значительно изменились. Причем отнюдь не в сторону толерантности. Радикализация идет повсеместно, и я не вижу возможности удержаться в рамках того ислама, который бытовал на Северном Кавказе и был приспособлен к местным традициям, местным обычаям. А радикальный ислам - вне национальностей, вне государственных границ, вне светских законов. Что делать?

- Мне кажется, что радикализация ислама – процесс не глобальный, планетарного характера он не имеет. Это всплеск, который спровоцирован определенным изменением иерархии этносов, иерархии культуры. На определенном этапе, исчерпав ресурсы, он пойдет на убыль. Что касается Северного Кавказа и, в частности, нашего края, то я вижу другую опасность - этнизацию ислама. Явно выделились карачаевское, ногайское религиозные сообщества и сообщество народов Дагестана. Это весьма опасная тенденция. И потому одна из важных задач, как мне кажется, предотвратить возможность формирования этнических духовных управлений мусульман.

- В последние годы очевиден религиозный бум. Один за другим вырастают православные храмы и мечети. Чем это вызвано, и не ведет ли бурное религиозное возрождение к столкновению цивилизаций?

- Государство ушло из сферы идеологии и даже из сферы мировоззрения. Естественно, его место тут же заняли прежде всего конфессии. Тяга населения к религии понятна. Во-первых, с точки зрения мировоззренческой люди пытаются найти какую-то базу, какое-то оправдание существования. Во-вторых, в ситуациях рисков, неблагополучия хочется обрести дополнительную помощь, дополнительную поддержку «свыше». И, в-третьих, в соответствии с общемировыми тенденциями активизации всего и вся - общественных организаций, политических групп, женщин, детей, ветеранов, добровольцев – церковь также активизирует свое социальное служение, все больше и больше приближается к светским процессам, становится их участником. Но в соответствии с Конституцией РФ наше государство должно оставаться светским, и церковь как институт должна быть отделена от государства. Очевидно, что конфессиональный компонент не может быть включен в учебную программу общеобразовательных школ.

- Тезис, что российский Дальний Восток неизбежно станет китайским, имеет под собой основание. Если у нас там в сотни раз меньше плотность населения, чем в Китае, то по закону сообщающихся сосудов одни этносы будут вытеснять другие. И это не только у нас. В той же Европе через 50 лет арабо–турецкое население будет преобладать над «старыми европейцами». Как в этой ситуации соблюсти толерантность и остаться живу?

- Вся история человечества – это смена этнического состава. Так было и до Великого переселения народов и после него. Периодически на авансцену выходят те или иные нации и народы.

- Но прежде это не грозило глобальной катастрофой. Как совместить ядерные потенциалы, патриотическое воспитание «ни пяди земли...» и чудовищную разницу в демографическом развитии этносов?

- Конституция РФ фиксирует определенные границы, и ни с какой точки зрения не может быть продуктивна утрата тех или иных территорий страны. Задача государства - сделать любое население, в том числе и то, которое по своему происхождению является мигрантским, законопослушным и патриотически настроенным. Важно, чтобы общенациональный интерес превалировал над этнической принадлежностью. А миграция, смена этнического состава была, есть и будет. Она может быть успешно использована в государственных целях.

- Представьте, что у вас вся власть, все необходимые ресурсы. С чего начнете формировать толерантное сознание в России?

- Первая задача, которую надо решать, – это обеспечение безопасности общества и личности. В Северо-Кавказском регионе на фоне постоянных террористических вылазок говорить о толерантности в политическом смысле чрезвычайно сложно. Второй момент: необходимы целевые усилия по повышению качества публичных услуг государства населению. Должно быть толерантное отношение государства к обществу и общества к государству. Сейчас мы очень далеки от того уровня толерантности по отношению к чиновнику и чиновника по отношению к тем, кто пользуется его услугами, который должен быть. По тем опросам, которые мы проводили в рамках научно-исследовательских и прикладных проектов, ясно, что люди не испытывают должного доверия к органам государственной власти и управления. Они не рассматривают государство как своего защитника. Третий момент – людей надо учить самоорганизации и самоуправлению начиная с дома, где они живут, с уровня товариществ собственников жилья. Я убеждена, что самоорганизация – это перспектива, которой нам не миновать.

Формула толерантности очень проста: «мы = они». Эта формула должна закладываться в детском саду, в семье, в школе. Ее надо подкреплять на примерах истории, путем участия в общих праздниках – таких, как День города, День края, День России. Нельзя этим пренебрегать. Вот у меня дочь, которую я отдала в школе в класс русского фольклора. Надеюсь, что через знание народного творчества она придет к пониманию общенациональных и общечеловеческих основ существования и становления личности. И такого рода возможности есть везде. Просто мы не всегда ими пользуемся.

---