Раствориться в толпе и... жить
- Наталья Павловна, вы по праву считаетесь ведущей актрисой театра драмы, ваша популярность в крае мало с чьей сравнима. Насколько тяжело нести на себе такую непростую нагрузку – много лет быть, по сути, лидером?
- С одной стороны, тяжело, поскольку сама к себе предъявляешь серьезные требования, а с другой, совсем не тяжело – живу себе и живу! Этот груз, наверное, давит, когда про него думаешь. Я про это не думаю. Когда-то мой педагог говорил, что актер должен в жизни быть скромным и незаметным, копить в себе наблюдения. Чем помпезнее ты в жизни, чем больше тратишься душевно. Чем больше играешь в жизни, тем сложнее тебе на сцене – нечего играть. Мы уже в юности усвоили эту науку, и она нам понравилась: раствориться в толпе, быть вместе со всеми, видеть жизнь изнутри…
- У вас было столько разных и замечательных ролей, что, наверное, трудно выделить из них какую-то самую-самую… Тем не менее есть более близкие вам? Те, которые, может быть, трудно дались и потому дороги?
- Созвучные моей душе, конечно, были. Хотя я не делю свою работу по периодам – тюменский, ставропольский и другие, но вехами в личном становлении были, например, «Барабанщица», «Ивушка неплакучая», «Да здравствует королева, виват!», где я играла сразу две роли – Елизавету и Марию, с двадцатисекундными переодеваниями… В советский период много было очень хорошего в театре, но вместе с тем навязывались и такие вещи: в репертуарной политике театра обязательно должна была быть пьеса «местного автора». А ведь драматургом, как и поэтом, надо родиться! Не может в каждом регионе обязательно быть свой автор.
- Свой Вампилов, условно говоря…
- Да. Где-то их может быть несколько на один квадратный метр, а где-то просто нет в этот период. И вот тогда мы сослужили себе дурацкую службу, у нас копились ненужные, глупые спектакли, мы «бурили» на сцене скважины, «строили» дома! И за этой чепухой, схоластикой уходила жизнь человеческая. Неталантливо это было. В итоге упал интерес зрителя к театру, потому что таких пьес было много, к сожалению. И оттого, что пришлось много играть этой макулатуры, осталась какая-то пустота, не заполненная настоящим, а я могла сыграть гораздо больше и интереснее хорошей драматургии! Ну что поделаешь, было… Зато навсегда осталась со мной моя работа в спектакле «Я стою у ресторана» по пьесе Радзинского. Тогда, в конце 80-х годов это был очень известный спектакль, мы с ним ездили в Америку, Польшу. Спектакль ставился сначала на Малой сцене, но, поскольку интерес вызвал огромный, его перенесли на большую. Мы там играли вдвоем с Михаилом Михайловым. Пьеса глубокая по содержанию, нужно было показать изломанность души героини, кстати, актрисы, неудобный характер человека, с которым трудно сосуществовать. И где бы мы ни были, всюду успех. В США ездили по Айове в сопровождении целого хвоста наших фанатов, там появившихся! Приезжали на каждый спектакль, и трудности с переводом не мешали, все было понятно залу.
Вообще в Ставропольском театре мне всегда везло на замечательные роли – и «Трактирщица», и «Дама с камелиями», и «Фаворит», и «Женское постоянство»… Наверное, помогло совпадение многих счастливых обстоятельств. И работа с таким режиссером-мастером, как Алексей Александрович Малышев, с которым мы понимали друг друга, что называется, с шороха ресниц. И собственная внутренняя зрелость, готовность ко всему. И репертуар начал меняться.
- Наталья Павловна, вы ведь очень много делаете еще и как режиссер. Для чего вам это нужно, при вашей-то занятости на сцене?
- Для меня все это очень взаимосвязано. Я взрослею. А пьес возрастных почти нет. А запас энергии огромный, все время ощущаю свою неизрасходованность. В молодости выручали всевозможные молодежные, общественные мероприятия. Мне нужно быть чем-то занятой. Просто нужно и все. При этом я ничего себе не заработала, как, наверное, любой нормальный русский человек. Живу по-прежнему у черта на куличках, в старом-престаром доме, где в подвале стоит вода, а из крана не течет, а рядом с домом овраг – ну все удовольствия!.. Понимаете, я не деньги зарабатываю. Я так реализуюсь. Иначе не смогу, умру без этого. Иной раз устанешь, ждешь выходного, но вот выходной подходит к концу, и уже начинаешь думать, что завтра будешь делать. Время отпуска отдаю внучке. Словом, всегда при деле.
- Мне кажется, в режиссуру вас отчасти привела и некая, быть может, врожденная педагогическая жилка. Есть такое ощущение.
- Согласна! Впервые почувствовала в себе эти способности в общении с собственным сыном. У нас с ним не было никакой натянутости в отношениях, я его всегда понимала. А когда мы с Алексеем Александровичем набрали первую группу студийцев, вдруг поняла, что мне интересна передача опыта, который накопился. Оказалось, я умею это сконцентрировать и высказать в форме, понятной молодежи. Как-то в лицее №15 умный директор пошел на эксперимент, и на базе УПК нам дали класс «с театральным уклоном», чтобы научить ребят уметь что-то делать в школьной самодеятельности. А получился совершенно удивительный эффект. Мы учили детей культуре речи и начальным элементам актерского мастерства, направленным на освобождение личности от зажимов и комплексов. Зажатый человек прежде всего зажат в сознании. И нам удалось вот что: в этом классе был самый высокий процент успеваемости, дети научились разговаривать, не боялись отвечать на уроках, пытались своими словами оформить свою точку зрения.
- То есть ваши уроки стали толчком к развитию личности. Из них кто-нибудь пошел в актеры?
- Двое – Женя Ляшко и Юля Козлова… Очень сильные девочки. А на актерском отделении факультета искусств Ставропольского госуниверситета у моего курса через год выпуск.
- Весной вы поставили в театре спектакль «Соловьиная ночь», и там было занято много ваших студентов, причем даже в главных ролях. Для них это очень здорово – уже играть на профессиональной сцене.
- Курс подобрался хороший. Сегодня в труппе театра преобладает ставропольская молодежь, та, которую учили мы с Малышевым. В крае много талантливых ребят, и брать людей откуда-то издалека гораздо проблематичнее. Ну и вот еще смена подрастает. Приступили к работе над «Сказкой о царе Салтане». Молодежь должна учиться на хорошем материале, а это – Пушкин. Нарочно идем почти дословно по тексту сказки, а не режем ее на фрагменты сценария. В этом и трудность, и прелесть. За десять лет сделано пятнадцать постановок – «Евгений Онегин», «Голый король», «Жемчужина черная, жемчужина белая», «Лгунья», «Жених для майора»... Как правило, работаю с молодыми актерами, которых сама и учила.
- Наверное, очень удачной была идея открыть в СГУ факультет искусств.
- Это замечательно! Мудрые люди есть в руководстве. В данном случае надо благодарить Аллу Федоровну Золотухину. Театру же необходимо постоянное вливание свежих сил.
- А что можно сказать о ваших актерских планах? Или тут все зависит только от воли режиссеров?
- Конечно. Хорошо, когда есть в театре главный режиссер, потому что он видит перспективу. А при его отсутствии слишком зависишь от воли случая, к сожалению. Играть очень хочется, хотя понятно, что больше одной серьезной роли в сезон не сделаешь.
- В этой связи нельзя не затронуть сложившуюся в театре ситуацию. Ваше мнение: почему так случилось, что театр остался без художественного руководителя?
- Я много думала об этом. Мне кажется, когда жил и работал в Ставрополе Алексей Александрович, ему надо было озаботиться этим. Он очень много делал для театра, безусловно. Но не мог не понимать, что его возраст рано или поздно приведет к тому, что придется передать кому-то коллектив. Особенно, если тебе дорог театр. Он должен был, еще оставаясь главным, приглашать молодых постановщиков, отсматривать их работы. На практике же, когда вдруг кто-то и появлялся, он относился к этому ревностно, и это его ошибка. А потом со сменой администрации театра попрощались и с Малышевым, и мы остались вот в таком положении. Кстати, и с ним поступили… неразумно, получилось, что как бы убрали ни за что, хотя можно было дать ему время еще поработать с тем, чтобы найти себе достойную замену.
Ну и время нынче сложное, в регион наш особо никто не рвется. Вообще мало режиссеров, которые хотят на периферии работать. Они все кружатся там в Москве и вокруг Москвы. Приезжая на разовые постановки, величают себя московскими режиссерами или питерскими, а мы потом видим их «продукцию».
- Наверное, давно пора вмешаться правительству края. Как бы ни ошибся Алексей Александрович, но именно он говорил такую правильную вещь, что театр у нас единственное, уникальное, штучное учреждение культуры. К нему и относиться надо соответственно, заняться наконец и решить.
- Только решить обдуманно, а не ради того, чтоб «закрыть вопрос». Пока еще никто толком не искал, не присмотрелся даже к тем, кто приезжал на разовые постановки. Пусть не всегда они угадывали с выбором пьес, но постановщики были неплохие. Хуже всего, что зритель отдалился от театра. Сейчас опять проблема вернуть народ. Театр был духовным центром, сюда стремились…
- Вы помимо театра еще очень много заняты общественной работой, готовите разные мероприятия, недавно, например, юбилейный вечер Есенина…
- Комсомольская закалка сказывается! Я порождение того времени, от него не отрекаюсь и люблю его как время своей молодости… А просят меня, думаю, потому, что я к этому отношусь честно, творчески, стараюсь что-то придумать. Помните, какой праздник мы сделали к 225-летию Ставрополя! С участием пяти тысяч человек… На стадионе народу было – яблоку негде упасть. Как люди радовались, кричали «ура», даже гимн пели! Какая получилась атмосфера единения! Особенно когда пошли машины с ветеранами войны – весь стадион встал!.. Этот опыт был продолжен на 200-летии Кавминвод, там уже восемь тысяч участвовало. Два праздника к Дню края проводили на главной площади Ставрополя, тоже было интересно.
Собственно, для этого я и получала второе – режиссерское – образование. Если ты что-то любишь, время для этого всегда найдешь! У меня и на дом хватает времени, люблю готовить, шить, внучку восьмилетнюю вышивать научила нынче…
- Наталья Павловна, есть вещи, которые сегодня особенно волнуют многих. А поскольку эти многие вас знают и уважают, ваше мнение для них будет интересно. Скажите, как вы относитесь к политике, религии и патриотизму?
- Вне политики никто существовать не может, а театр при всех режимах – идеологическое учреждение. Живое слово актера, которого любит зритель, проникает в сердце и ум человека. И отношение государства к культуре – тоже политика, ибо если нет культуры – нет нации! У нас сегодня во власти там, наверху, кто-то явно это недопонимает.
Что касается религии, актеры всегда, и в советские времена, были немножко верующими. Без веры нельзя. Даже если вспомнить коммунистические идеалы – вера в них в чем-то была сродни религии. Мы верили в хорошее, доброе. Я верю в разум вершащих суд… А в церковь хожу просить прощения. Бывает, что-то накопилось в душе, и нужно очиститься. У меня мама была глубоко верующим человеком, в том смысле, что, будучи женой коммуниста, она нам, детям, привила понятие о том, что Бог все видит, все знает, неправого накажет…
А патриотизм – моя больная тема. Тут словами не все скажешь. В ранней молодости три года работала в театре при Группе советских войск в Германии. И тогда поняла, что такое Родина: она где-то там есть, но туда невозможно попасть. Хотя в Восточной Германии относились к нам доброжелательно, и работа была интересная. Но подошло время, когда их замечательная немецкая чистота стала казаться чистоплюйством… И тогда я для себя поняла, что никогда нигде не смогу жить, кроме как в России. Нигде больше я не пригожусь с моим складом мыслей. Мы от них очень отличаемся. Есть там прекрасные люди, но они – чужие! Между прочим, вижу в своих учениках хорошие ростки патриотизма хотя бы в том, как они реагируют на государственную символику. Наблюдала сцену, как один парень говорит другому, в кепке с американским флагом: чего ты нацепил это дерьмо?! Понимаете? Признаюсь, мне это было приятно слышать… А еще я видела, как нас принимают за границей. И скажу так: они могут нас в чем угодно обойти, а вот в театральном искусстве – никогда. От этого испытываешь гордость.