Горькие уроки Беслана

Сегодня, спустя год после трех страшных сентябрьских дней, Беслан напоминает послевоенный город. И не только потому, что руины взорванной и полусгоревшей школы зримее и, может быть, явственнее всего напоминают о масштабе той трагедии, унесшей 331 жизнь, из которых 187 были детскими, а потому, что в руины превратились людские души. В которых все, что произошло, поселило страх, неуверенность в завтрашнем дне, бессилие перед волчьей хваткой террористов, а главное – незащищенность на территории, где живешь, и невозможность призвать к ответу тех, кто так провел операцию по спасению заложников…

Три дня – с 1 по 3 сентября – в Северной Осетии будет траур. Сегодня в 13.05 остановится и замрет все. На мемориальном кладбище в этот миг опустится покрывало с главного памятника – Древа скорби, где матери держат своих детей, ставших ангелами и улетевших в небо.

Бесланская трагедия действительно всколыхнула весь мир. И если Буденновск, Первомайск, московские, владикавказские теракты потрясали, но все надеялись, что вот-вот - и террор задохнется, то захват первой школы как бы возвестил: цивилизации объявлена война. Потому что воевать с детьми и женщинами – это логика мракобесов.

Какие же уроки извлечены? Что изменилось на ниве борьбы с терроризмом у нас?

Увы, все еще нет аргументов, которые могут вселить в душу каждого россиянина уверенность, что он не беззащитен в случае повторения подобного факта.

Три с половиной месяца идет судебный процесс над единственным живым террористом 25-летним Нурпаши Кулаевым. Следствие по тер-акту выделило его дело объемом в 105 томов в отдельное, и в суде все 1200 пострадавших дают показания, вспоминая, как это было…

Честно говоря, достаточно одного дня в зале суда, где звучит подробная хроника трех дней ада, чтобы серд-це или окаменело навсегда, или, наоборот, зажглось праведным огнем мести. Ибо то, что творили бандиты с детьми и женщинами (захваченных мужчин они расстреляли уже к вечеру 1 сентября), не поддается никакой человеческой логике.

И потому все это время гласно и негласно стоит на повестке дня вопрос: все ли было сделано для спасения заложников?

Как известно, ходом всей операции руководил оперативный штаб. Как он создавался? По существующему и на тот сентябрь, и на этот закону о борьбе с терроризмом в случае захвата заложников в школах, больницах операцию осуществляют службы МВД. Если же захвачен самолет, аэропорт или объект с иностранными гражданами, то за операцию берется ФСБ. В бесланском случае вопрос, кто же будет руководить штабом и кто в него конкретно входит, решался вплоть до утра 2 сентября.

Первые сутки, хотя и при-бывали в город представители тех или иных спецслужб, в здании районной администрации, где все они размещались, действия разных уровней власти носили сугубо автономный характер.

Республиканские власти в это время пытались определить поименно каждого, кто может быть в школе. Объявили, что просят всех, у кого родные или близкие могут быть в школе, записать их в список у Дома культуры.

Записалось всего 354 человека, ибо многие из бесланцев, проигнорировав эту просьбу, курсировали от школы, которая уже была оцеплена, где рассчитывали узнать хотя бы какую-то новость, к дому, где тоже надеялись, что, может, кто-то из пропавших вернулся. Так появилась первая роковая цифра в 354 человека. Это столько, сколько записалось в том первом списке. Хотя уже было известно, что в школе учатся 984 ученика, да плюс родители, да плюс учителя и техперсонал… Но озвучивать цифру в полторы тысячи никто не рискнул: она действительно была неточной (часть десятиклассников спаслись, часть учителей и родителей пришли позже 9 часов).

Только 2 сентября сводки о состоянии дел в школе и противодействии террористам стал озвучивать начальник УФСБ по Северной Осетии Владимир Андреев. И стало ясно, что за операцию берется все-таки ФСБ.

Промедление ровно в сутки в такой экстремальной ситуации многого стоит. Те, кто принимал такое решение, наверное, и не предполагали, во что это выльется!

Весь день 2 сентября шел переговорный процесс с террористами. Их первоначальное требование, чтобы к ним пришли А. Дзасохов, М. Зязиков, Л. Рошаль, А. Аслаханов (как раз Аслаханова почти два дня спецслужбы и найти не могли, госчиновник как провалился, а Зязиков просто не приехал), было затем категорично отменено: они не захотели говорить ни с Дзасоховым, ни с детским врачом Рошалем. Привезли муфтиев Ингушетии (большая половина террористов – из этой республики) и Чечни, записали их обращение к бандитам – те отказались даже слушать. Когда им сказали, что семьи некоторых из них здесь с детьми, последовал ответ: поставьте их во дворе и мы их тоже расстреляем.

Известный нефтяной магнат ингуш М. Гуцериев прилетел 2 сентября в 5 утра и не переставая вел с ними переговоры, обещая и деньги, и коридор, по которому они уйдут, и самолет. Все безрезультатно.

Кстати, известно, что террористы очень мало общались с внешним миром: они действительно знали, что из школы не выйдут.

Но сегодня всех мучает вопрос: как и почему раздался взрыв в школе, приведший к стольким жертвам?

Как известно, расследованием теракта, помимо Генпрокуратуры, занимается и парламентская комиссия во главе с зампредом Совета Федерации Александром Торшиным. А в Осетии этим же самым - и депутатская комиссия Станислава Кесаева, первого зампреда парламента республики. И в оценках трагических событий есть у двух комиссий расхождения. Если депутаты Осетии уже завершили работу и после годовщины трагических событий они обнародуют свои результаты, то комиссия А. Торшина все время откладывает «свой итог». Почему? Неужели года мощному отряду российских парламентариев не хватило, чтобы выйти на какое-то логическое обоснование всего того, что произошло? И была ли у них в течение года задача важнее этой? Ведь до сих пор нет внятных предложений по изменениям в закон о борьбе с терроризмом. Как и кто из спецслужб должен действовать буквально по минутам, если подобное повторится? Ведь альфовцы, которых в Беслане погибло небывалое число – 10 человек, в момент взрыва в школе и начала операции находились за несколько километров от школы на… тренировке?!

Эти и другие жизненно важные вопросы должны были быть решены в первую очередь! Вспомним: после Беслана буквально под прессом терактов Дагестан. Сколько бандгрупп в обычных жилых домах выбито в Нальчике, Карачаево-Черкесии?

А наши высокопоставленные исследователи, все время делая реверансы, мол, нецелесообразно бросать тень на кого-то, так и не пришли к четкому и жесткому выводу: система безопасности в стране больше напоминает рыхлое образование, в котором нет ни рулевого, ни ответственного. В итоге – бандиты хорошо знают эти слабые места и бьют в цель.

Кроме выводов следствия, которое по факту теракта продолжается, именно этот аспект: кто и как с первых минут должен руководить операцией и как действовать, исходя из государственных интересов, а не методом тыка, когда премьер-министр державы В. Черномырдин как школьник держал ответ перед Басаевым, – должен был уже давно получить ясное и в соответствии с законом (если надо, и закон поменять) обоснование. И в нем четкие формулировки: это – ошибки, это – промахи, это – безответственность. Это надо сделать, чтобы не повторился Беслан. Чтобы генерал со звездами Российского государства отвечал за свои действия в полной мере: должность определяет и масштаб ответственности.

Сегодня часто можно услышать, что в оцеплении вокруг школы наряду с военными было местное население, нередко и с оружием. А кто мешал выстроить линию оцепления так, чтобы на 50 метров комар не пролетел?! Помню, как молоденький солдат сдерживал большую группу людей в одном из проулков у школы, пытавшихся тоже прорваться к выбегающим заложникам. Солдат с автоматом произнес два веских слова: люди поняли и остановились. Но на других улицах «такого солдата» не было.

Вокруг Беслана сегодня много слухов и домыслов. Как и каждая большая трагедия, ведь погиб 331 человек, еще одна тяжелораненая умерла в июле, а еще 958 пострадавших, перенесших ужас плена, ранения, лечатся и, как могут, приходят в себя – бесланская беда многомерна. И, конечно, возвращение к жизни бесланцев – длительный процесс.

Но бесланский сентябрь – горький урок всей нашей власт-ной системе. И поэтому так понятны были ожидания людей: пусть будет изучено каждое звено в той цепи, которая, разомкнувшись в одном, втором, пятом местах, дала такой кровавый сбой. Чтобы навсегда исключить возможность, что кто-то на служебном месте проигнорировал поступившую информацию, другой – за мзду потворствовал, третий – не посчитал нужным принять решение…

Итог? Он сегодня здесь, на мемориальном кладбище в Беслане, где в красном граните и цветах те, кто не дожил, не долюбил, не вырастил детей, не обрадовал родителей…

Любое должностное лицо должно воспринимать его как укор себе.

…Буквально за неделю до годовщины один дотошный журналист ходил и ходил по останкам взорванной школы. Смотрел, дотрагивался до окаменевших от крови и ветра белых фартучков и ранцев, а в одной из горок, где собраны «экспонаты» тех дней, нашел листки, и в одном из них увидел следующую запись: «Анкета. Вопрос. Чего вы боитесь больше всего?»

И карандашом нетвердой детской рукой выведено: «Ходов Вова. Больше всего боюсь смерти».

Этому 10-летнему заложнику не суждено было выйти из школы живым. Его ответ на анкету, сделанный в канун учебного года, стал пророческим. Мальчишку, который так надеялся жить и в 10 лет понимал, как страшна смерть, страна не защитила.

И получается, что, спустя год после трагедии, мы все в плену той системы безопасности, которая была и до Беслана…