С чувством легкого недоумения

Осуществил постановку приглашенный режиссер из Перми Александр Федоров, заняв при этом едва ли не большую часть труппы. Многонаселенный спектакль, скажу сразу, оставляет ощущение некоторого… неловкого недоумения. Ибо идешь и смотришь, прежде всего держа в уме имя Булгакова. Практически до самого финала пытаясь убеждать себя, что уже потому должно быть хорошо, что – Булгаков. А не убеждается. И поневоле начинаешь подозревать в себе ограниченность, толстокожесть и отсутствие какого бы то ни было вкуса: как же это можно, чтобы Булгаков – не нравился?.. Но дело тут, кажется, не столько в Булгакове, сколько в сценическом решении постановщика. Впрочем, и пьеса, на мой взгляд, не из самых сильных. Да, про нее в далеком 1928 году газеты писали: «Булгаков взялся за нэп». И действительно, картинки той весьма выразительной эпохи схвачены достаточно верно, как и типажи характеров, колоритных и сочных. И вполне понятно желание создателей спектакля через драматургию начала ХХ века (уж коли нет подходящей современной) провести параллели во времени, как бы показать кусочек той жизни в зеркале нынешней. Но, да простит меня советский классик, многие герои этой его пьесы как-то слишком напоминают известных литературных предшественников. А вот пресловутый период нэпа, по-моему, вовсе и не похож на наши дни. Конечно, разгула всяческого сегодня мы видим немало, но корни этих явлений иные.

Но вернемся к спектаклю. Перед нами очевидное подтверждение правоты слов, сказанных буквально месяц назад в интервью «Ставропольской правде» бывшим главным режиссером Ставропольского театра драмы Алексеем Малышевым о том, как опасно делать основную ставку на практику приглашения постановщиков со стороны. А как раз такая практика в последние годы стала здесь нормой. И далеко не всегда «свежий» человек – благо для театра. Приезжий режиссер не знает труппы, не знает местной публики, а все это не только нужно знать, нужно, подчеркнул в нашей с ним беседе Алексей Александрович, дышать одним воздухом со своими актерами и своим зрителем. Иначе получается так, как в данном случае с «Зойкиной квартирой».

Большой актерский ансамбль спектакля сформирован явно наспех. Расточительство, по-моему, давать такую статичную роль, какая досталась здесь заслуженному артисту РФ Александру Ростову. И никакие ссылки на старое правило «актер должен играть что дают» не убедят меня в обратном. Невнятность облика бывшего графа Абольянинова не дает исполнителю творческого простора, а видеть статичного, маловыразительного Ростова, ей-богу, выше моих сил. Особенно после таких удачных его работ в этом сезоне, как Джон Смит в «Слишком женатом таксисте». Нечто среднее между «жертвой красного режима» и хозяйкой борделя пытается представить заслуженная артистка РФ Светлана Колганова. Я понимаю, конечно, что хозяйка борделя может быть одновременно и «жертвой», однако и здесь, по-видимому, нечеткость трактовки оказывает медвежью услугу исполнительнице, ну а поскольку она играет главную роль, то и спектаклю в целом. Не потому ли ее финальная фраза «Прощай, моя квартира» звучит, увы, так фальшиво, что и не знаешь, как тут реагировать. И хотя у Колгановой заметно больше достаточно эффектных эпизодов, чем у Ростова, оба несомненно талантливых и любимых публикой актера в спектакле кажутся занятыми не своим делом. Потому что оба гораздо сильнее и профессиональнее, чем этого хочет от них постановщик. Парадокс, встречающийся в театре не так уж и редко.

Зато Илье Калинину досталась роль и очень выигрышная, и изрядно выдвинутая на передний план самим Булгаковым. Кровную связь его персонажа Аметистова с гоголевским Хлестаковым за-приметили сразу, как только пьеса появилась на свет. Актер старательно использует все выгодные сценические возможности образа, и не его вина, что г-н Хлестаков так явно выпирает из одежки Аметистова (что делает честь Хлестакову!). Однако при всем положительном восприятии этой работы сохраняется убеждение в том, что среди ставропольских актеров можно было найти фигуру, более соответствующую данному персонажу.

Справедливости ради надо сказать, что есть в спектакле герои, которых актеры действительно играют, а не пытаются изображать. Большой эмоциональный заряд вкладывает в своего прямо-таки зощенковского «человека во френче», колоритного представителя молодой советской бюрократии Гуся заслуженный артист РФ Виктор Ананьин. При всей ходульности черт типичного морального разложенца эпохи нэпа ему удается показать че-ло-ве-ка, пускай жалкого в своих чувствах, но именно человека. То же в значительной мере можно отнести и к героям Светланы Анохиной и Владимира Лепы. Их вроде бы незамысловатые и тоже достаточно типичные озорная горничная Манюшка и плутоватый китайчонок по прозвищу Херувим заметно оживляют, «очеловечивают» спектакль каждым своим появлением. Пожалуй, этим трио можно и ограничить круг актерских удач спектакля. Не умаляя, разумеется, работ остального исполнительского состава. В пьесе, как я уже говорила, немало просто эпизодических ролей, не претендующих на особую заметность. Ни ожидать, ни тем более требовать от актеров неких творческих высот при этом не приходится.

Спорным, мягко говоря, представляется и оформление спектакля. Начиная со сцены и заканчивая внешним видом действующих лиц. Осталось неясным, зачем надо было так возвышать – в прямом смысле слова – бордельный, по сути, «подиум» для девушек специфического заведения мадам Пельц. Что должен символизировать громадных размеров «колокольчик» граммофона, нависающий над сценой, а в финале как бы превращающийся в, извините, колокол? По ком он призван зазвонить, кого и куда призывать? Костюмы многих героев просто не соответствуют времени действия. Для чего, например, понадобилось из модниц нэпа, так смело и так безвкусно (однако не без шарма!) крушивших «устаревшие каноны», делать ну почти элегантных дам? А потом заставлять актрис в этих умопомрачительных вечерних нарядах исполнять если и не совсем «танец у шеста», то нечто о-очень его напоминающее… Да и «кожаны» на двух молчаливо-грозных персонажах, олицетворяющих, очевидно, революционный закон, вид имеют совсем не комиссарский, а скорее барахольский (от всем, надеюсь, известного слова «барахолка). Как видите, много вопросов вызывает даже внешняя составляющая спектакля.

Разумеется, есть в нем и привлекательные, не без юмора сделанные сцены вроде той, когда из-за черной-черной ширмы маячит перед остолбеневшим управдомом Портупеей «неизвестно чей» кукиш, а потом «магическим» образом спускается откуда-то сверху волшебная бумажка-справка, столь милая сердцу мелкого чинуши-взяточника. Объяснение в любви Херувима и Манюшки вызывает в зале понятный дружный хохот и одобрительные аплодисменты. И вдохновенный треп Аметистова временами по-своему любопытен. И забавный диалог двух китайских авантюристов Гандзалина и Херувима исполнен своего отдельно взятого очарования. Но из таких вот симпатичных кусочков складывается какая-то хаотичная мозаика, ее рисунок ускользает, растворяется в многоцветье мелких осколков…

Между прочим, явный намек на изначальную расплывчатость пьесы можно обнаружить уже в авторском обозначении ее жанра – «трагический фарс». Все-таки фарс предполагает куда большую долю издевки, а уж с приставкой «трагический» и вовсе. Говорят, сам Булгаков, волнуясь за постановку «Зойкиной квартиры» в Париже в 1934 году, высказывал пожелание о том, что «пьеса должна быть сделана тонко». Ох не зря беспокоился! Ему бы еще тогда следовало определить, что же он написал – фарс или трагедию. Глядишь, и нынешним режиссерам было бы полегче. Намеченная лишь пунктиром художественная задача требует от постановщика серьезного соавторства с драматургом. Правда, она же и развязывает ему руки: додумывай недодуманное сколько душе угодно. Потом можно все объяснить удобной фразой, неоднократно слышанной от разных режиссеров: «Я так вижу!». Не каждому дано соблюсти деликатную грань между замыслом и воплощением, да еще при этом и задеть за живое зрительское сердце…

Конечно, жаль, что финальная премьера сезона не стала безоговорочной творческой удачей. Но полезным опытом стала несомненно. Театру не впервой переживать подобное. Собственно, вся жизнь сцены делится на периоды взлетов и разочарований. Так было и в завершившемся сезоне. А театр уже живет следующими премьерами, актеры – новыми интересными ролями. Нам же, зрителям, остается лишь дождаться осени, чтобы вновь со знакомым волнением увидеть, как открывается занавес…