Фронтовые были

Гусак-вещун

Владимир ЖИДКОВ

Во время Великой Отечественной мои дедушка и бабушка обитали в хуторе Воронежском, что в Кочубеевском районе. В этой семье скрывалась и невестка Клава – жена офицера, молодая и очень красивая женщина. Немцы охотились за близкими командиров Красной армии, а тех, кто их прятал, расстреливали.

Клава жила в подвале, который находился под полом огромного дома. Подпол закрывался толстой дверкой. А сверху застилался самотканой дорожкой. Обнаружить его было почти невозможно.

До войны дедовский двор буквально кишел живностью. Тут были и куры, и свиньи, и гуси. Словом, кипела жизнь. Во время оккупации хутора во дворе остался единственный гусак. Дед Митрофан любил эту птицу. Да и было, пожалуй, за что. Гусак, обладая агрессивным нравом, охранял двор не хуже собаки. Даже ближайшие соседи, и те избегали с ним встреч.

Но особую неприязнь птица испытывала к гитлеровцам. Почему? Кто знает, наверное, на этот счет у нее были особые убеждения. Когда непрошеные гости входили во двор, страж поднимал невыносимый гвалт, затем ястребом налетал на чужеземцев и всякий раз норовил ущипнуть мощным клювом.

Конечно, гусак подвергал себя опасности. Но всякий раз отделывался лишь синяками. Надо признать, что в немецкой части, расквартированной в хуторе, была строжайшая дисциплина, и мародерство наказывалось по всей строгости.

Так или иначе, но гусак ходил под счастливой звездой. Везло и Клаве. Но однажды кто-то из соседей все же доложил коменданту о том, что в доме прячется жена офицера.

Вечерело. Клава вылезла из убежища, наспех поела вареной картошки, запила чаем. И вдруг услышала гогот гусака, подававшего сигнал тревоги. Она приоткрыла занавеску и тут же заметила немецких солдат, отбивавшихся от Вещуна.

Воспользовавшись моментом, Клава кинулась к люку, захлопнула над головой крышку, торопливо вставила засов. А через минуту немцы ворвались в дом, стали обыскивать комнаты. На пол полетели лавки, табуреты, посуда. Со скрипом передвигались столы и кровати, слышались тяжелые шаги. Клава замерла от страха. До ее обостренного слуха донесся басовитый голос свекра, просившего немцев не чинить разбой. Старик убеждал – у него в доме посторонних нет и что, дескать, на него зря наговорили недоброжелатели. А в знак благодарности он обещал подарить своего любимого гусака.

На немцев, похоже, дедова речь подействовала, и они согласились принять подарок. Обыск прекратился. Гитлеровцы удалились.

Спустя несколько минут в дом вернулся дедушка и грустно молвил:

– Ну, старуха, теперь мы совсем обнищали, на дворе хоть шаром покати, никакой живности.

– Чтоб они подавились этим гусем, ироды проклятые, – ответила бабушка.

– Подавятся или нет, но Клавку удалось спасти. И слава Богу. Меня сейчас беспокоит другое: какая же сволочь нас продала, ведь не зря они сюда нагрянули…

После ужина бабушка принялась готовить постель, а дед, стоя у окна, пыхтел цигаркой.

– А ежели еще разок нагрянут, – неожиданно спросил дед, – чем будем ублажать?

– Ложись спать, не терзай душу, там видно будет, – отрезала бабушка.

Старик после недолгого молчания вдруг громко и радостно воскликнул:

– Смотри, смотри, Матрена, Вещун наш вернулся!

С этими словами он чуть ли не бегом кинулся во двор встречать любимого питомца…

Как удалось выскользнуть из цепких немецких лап, умная птица скромно умолчала. А подлинных свидетелей того события теперь уже не сыщешь…

* * *

«Пиф-паф»!

Валентин НИКОЛАЕВ

Мой давний, ныне, к сожалению, уже покойный, сосед по квартире Иван Кусов однажды рассказал мне о своем фронтовом приключении.

– Во время войны загремел я под трибунал! Двинул в горячке одному заевшемуся тыловику и получил свое: «искупить кровью». И надо же было такому случиться, что наша штрафная рота (было это в августе 1943 года на Воронежском фронте) заняла позицию аккурат напротив такой же немецкой. А между нами – ручей. Так вот, выхожу под вечер к нему с котелком за водой. А с той стороны, в двух шагах от меня – такой же штрафник, как и я, только немец. Себе, видать, на кофей воду зачерпывает…

Кругом тишина. Ни я, ни он не стреляем – да и какой смысл? Искупить грехи свои, что по нашим законам, что по ихним, можем только в бою.

– «Эй, рус-иван, – обращается он ко мне, – морген, за-фтра пиф-паф! Ферштеен?».

Догадывается, выходит, что поутру атакуем. «Как не понять, – отвечаю. – Покажу тебе, фрицу, где раки зимуют»!

А он так радостно закивал вдруг: «Йа-йа! Ихь бин Фриц!» И в грудь себя пальцем тычет. – Унд ду? Кто есть?»

«Иван», – отвечаю. И тоже на себя показываю.

Тут уж мы оба не выдержали и …рассмеялись. У какого-то безымянного ручья встретились не просто носители фронтовых кличек, а самые что ни на есть настоящие Фриц и Иван. Когда расходились, он даже рукой мне махнул. И запомнился как-то: с рыжей шевелюрой, и щека обожженная, со шрамом, может, из танкистов был.

Наутро двинули мы и смяли их роту. Злые были, да и перелесок этот, и ручеек – нашенские все-таки.

…А «своего» немца я случайно увидел среди убитых. Узнал его, Фрица, сразу – по рыжей копешке волос, по шраму. И будто шевельнулось у меня что-то внутри – жалко его стало, что ли?

Сколько перевидал на войне трупов, а этот все помнится. Может быть, с людьми и вправду что-то не так?

«Русь державная».

* * *

Часы

Екатерина МАТРАКШИНА

В стрелковом полку, воевавшему с японцами, служил Федор Чухвистов. Снайпером он был знатным: белку в глаз бил. И было у него несколько странноватое хобби: он самозабвенно любил часы. Свои собственные мог с закрытыми глазами разобрать и собрать. Прекрасно знал и часы сослуживцев, только в то время мало кто их имел. Поэтому свою страсть Федьке удовлетворить было трудно.

Когда начались военные действия, он выискивал среди врагов кого-нибудь с часами, чаще всего это были японские офицеры, стрелял в них и старался завладеть их «временем». Как материальная ценность, часы не были ему нужны. Он их просто разбирал и собирал. Если были желающие, то отдавал потом часы им, а нередко даже выбрасывал.

Начальство Федора хвалило за меткую стрельбу, но и японцы отметили, что на этом участке фронта появился русский снайпер, уничтожающий их офицеров. За Федором стали охотиться японские снайперы. Однажды он вы-смотрел японца с какими-то не-обычными часами, прицелился… Выстрел русского и японского снайперов слились в один. Так погиб Федор Чухвистов – замечательный снайпер и часовых дел мастер.

***

Паек

Екатерина МАТРАКШИНА

Мичман Николай Шкилев и старшина второй статьи Иван Радченко поехали с Дальнего Востока в отпуск на родину, на Ставрополье. Путь не близкий, моряки спешили домой, к родным, поэтому в Москве не стали останавливаться, хоть и хотелось посмотреть столицу. Решили погулять здесь на обратном пути.

Возвращаясь из отпуска, ребята на Кавказской получили паек, чтобы хватило на дорогу до Москвы. Паек не бог весть какой, да с голода пропасть не даст. Прикинули, сколько продуктов им потребуется на дорогу, и решили один паек продать, а остального, хоть и в обрез, хватит. Все-таки по Москве без денег ходить будет скучновато.

Поезд прибыл на станцию Тихорецкая. Иван взял свой паек и вышел на перрон. Здесь стояла женщина, худая, изможденная, почти прозрачная. Казалось, подует ветер – и ее унесет. За юбку матери цеплялось двое таких же «прозрачных» малышей. Иван сунул женщине в руки свой паек. Она чуть слышно прошептала: «У меня нет денег…». Тот грубовато ответил: «Корми детей». Повернувшись, Иван почти столкнулся с Николаем. Тот тоже принес женщине свой паек.

До Москвы моряки доехали на одном кипяточке. Пошли на продпункт получить продукты, но им дали только талоны в столовую, без билетов продукты не выдавали. Не судьба, видно, была землякам погулять по столице. Однако они верили, что благодаря их пайкам женщина и дети не умрут с голода.