Снегопад

Перемены коснулись не только музыки, напитков и кухни: резко, буквально за три дня, изменились и они сами. Знакомые даже отказывались узнавать в них прежних Марину и Глеба. А прежние Глеб и Марина были таковы: она – сдержанная, безупречно аристократичная леди, он – как бы реплика семидесятых, как бы эдакий экс-хиппи, даже внешне напоминающий знаменитого рок-гитариста. Разница в возрасте (Марина была значительно старше) не скрывалась, а лишь слегка микшировалась, придавая их союзу дополнительную пикантность. И вот все это, тщательно ухоженное, отлаженное и стоившее немалых денег, исчезло, испарилось без следа…

Теперь Глеб был безукоризненный джентльмен, а Марина некая южанка, покорившая его своей страстностью и зноем нескрываемой чувственности. Честно говоря, нынешняя Марина с ее искусственным загаром, пурпурным ртом, яркими тугими платьями и бразильской походкой была просто нелепа, однако, к немалому удивлению Глеба, их новый совместный облик принимался «на ура» всюду, где они появлялись…

Вглядываясь в скорые предзимние сумерки, стараясь не слышать стучавшую внутри машины музыку, Глеб невольно поморщился от мелькнувшей только что догадки: просто ей так удобней стареть. Глеб искоса взглянул на Марину, сидевшую за рулем, и тут кто-то внутри него громко и уверенно сказал: «Вот и хорошо».

До аэропорта оставалось еще минут двадцать, и все это время Глеб с какой-то странной жадностью вспоминал, как все это началось, как появилась рядом с ним эта безжалостно талантливая женщина, как выдернула она его из прежней жизни, заставила продать его чахлый издательский бизнес, купить какие-то бумаги, продать их и купить другие, а потом снова продать и купить, и вот – почти внезапно – Глеб ощутил себя бессовестно богатым, но это было еще не богатство, а предисловие к нему. Вспомнил Глеб и ту ночь в гостинице на Гибралтаре, когда он заболтался в баре с миловидной, похожей на Мирей Матье, стриптизершей, а Марина в лифте, взяла его за ворот и, прижав к стене, прошептала: «Еще раз позволишь себе что-нибудь подобное, я тебя уничтожу…». «Каким же это образом?» – попробовал отшутиться Глеб. «А таким. Сядешь и не выйдешь» – спокойно сказала Марина, и он понял, что это всерьез.

Время часами позже, когда гости уже распаковались и переоделись, когда Лена уже протараторила все их нехитрые нью-йоркские новости, а Честер, попыхивая трубкой, продемонстрировал свои познания в области неформальной русской лексики, когда служанка обнесла их по второму кругу ядовитыми бразильскими коктейлями, у Глеба вдруг от тоски заломило сердце, будто кто-то смял его, как лист неудавшегося черновика, брошенного в досаде на пол. Он потихоньку выбрался из комнаты, спустился на второй этаж и, распахнув створки дверей, вышел на широкий балкон солярия. На улице шел снег. Первый в этом году. Глеб жадно глотнул вкусного холодного воздуха. Снег шел все гуще и гуще, и вот уже темный прямо-угольник теннисного корта стал чистым и белым. Сверху доносилась бразильская музыка, щебетанье Лены, хохот Марины и кряканье Честера.

Все это вдруг показалось Глебу улетающим в далекое невозвратное прошлое, а оттуда, из этого прошлого, беззвучно появился такой же снегопад, и Глеб увидел северный городок, где он проходил когда-то практику, домик на окраине и самого себя, несущего через убеленный снегом сумеречный дворик тяжелое ведро с колодезной водой. Вот он вошел в сени, поставил ведро… Прислушался. За стеной дед Андрей, у которого Глеб снимал комнату, покашливая, читал вслух все ту же толстую, с потрескавшимся переплетом древнюю книгу. «И чем больше кто познает Бога, тем больше оскудевает в знании всего прочего. И не только это бывает с ним, но он все больше и больше приходит в сознание, что не знает и самого Бога…»

«Как хорошо», – подумал Глеб и улыбнулся в темноте. Толкнул дверь, вошел на кухню. Настя, внучка деда Андрея, растапливала печь. Вкусно пахло еловыми поленьями. «Там снег», – сказал Глеб. «Снег? Да уж пора бы ему», – ответила Настя, и столько детской радости, предназначенной первому снегу, мелькнуло в ее глазах… Она сидела на корточках, запихивая в зев печки растопку из бересты.

У Насти были светлые, длинные, гладко убранные волосы. Глеб вспомнил, как ему все время хотелось погладить эти волосы ладонью, и подумал, что жизнь, конечно, удалась и изменить в ней ничего невозможно. Однако самое главное, чему и названия-то нет, он в этой жизни упустил…

Снегопад накрыл уже собою всю землю, и Глебу (он был в одной рубашке) стало холодно.

Ставрополь – Москва.

Попутные размышления

Светлана СОЛОДСКИХ

Кроме тех очевидных мыслей, которые демонстрирует опубликованный нами «Снегопад», в этом рассказе, причем только фоном, обозначена мысль неочевидная, но именно потому притягательная и актуальная чрезвычайно. Речь идет о параллельном существовании в современной России нескольких малоизвестных нам великих культур. То, что мы привычно именуем «своей высокой культурой», на самом деле – лишь треть ее. Ибо картина искажена. Народная культура, рожденная из потребности народа оставаться самим собой, бывшая для него кодексом нравственности, сведена теперь к художественной культуре, если не сказать – художественной самодеятельности. А православная культура, давшая России духовные корни, из которых проросла великая культурная традиция, известна лишь воцерковленным и околовоцерковленным людям – возможно, далеко не всем. И далеко не вся! Широкой образованной публике неведомы зачастую даже гениальные имена. Знаем ли мы, кто такой Феофан Затворник? А это гений, равноценный Пушкину и превосходящий его.

Более того, во времена нашей новой свободы происходит страшная подмена. То, чем питает нас телевидение и новорусская литература, мы вынуждены воспринимать как культуру официальную, выходящую на первый план. Великая же православная культура нашего народа вынесена за скобки образования. Отделили церковь от государства, а вместе с ней отсекли от общества высший слой русской духовной культуры.

В рассказе, о котором идет речь, автор приоткрывает дверь в тот мир, где великие святые отцы и духовные писатели были известны своему народу, и это значило для него больше, чем мы можем себе представить, – жизнь и судьбу. Эта дверь и для нас открыта. Она существует. Надо только знать, где и как ее искать…