Ах, Господи, что случилось…

Но вот что нужно решить общею русскою душою о несчастном Мартынове. Нужно его простить, ведь он нес в душе 40 лет сознание «быть Каином около Авеля»: назовут Лермонтова – назовут Мартынова, фатально, непременно. Одного благословят, другого проклянут. Об одном скажут: «Был гений и надежда России», о другом: «Безнадежная тупица»…

Что бы вышло из Лермонтова? За Пушкиным он поднимался неизмеримо более сильною птицею… Лермонтов был совершенно необыкновенен, «не мы». Совершенно нов, неожидан, «не предсказан» – деловая натура его в размеры слова не уместилась бы. Но тогда куда же? Мне он представляется духовным вождем народа. Решусь сказать дерзость – он ушел бы в путь Серафима Саровского.

Ах, и державный же был поэт! Какой тон… Как у Лермонтова – такого тона еще не было ни у кого в русской литературе. Вышел – и владеет. Сказал – и повинуются. У него были нахмуренные очи. У Пушкина – вечно ясные. Вот разница. Суть его не сюда клонилась. Иные струны, иные звуки.

Нет, я не Байрон, я другой,
Еще неведомый избранник…

Лермонтов был чистая, ответственная душа. Он знал долг и дал бы долг. Но как великий поэт. Он дал бы канон любви и мудрости. По многим, многим приметам он начал выводить «Священную книгу России».

Ах, Мартынов, что он сделал! Миша ему, бесспорно, простил («прости меня, Миша»), да и мы ничего не помним, а только плачем о себе…

(Публикуется с сокращениями).