Пришествие Льва Мышкина

Cтоит ночь, по ТВ завершают повторный показ великолепного сериала, и каждую новую часть сопровождает одно и то же: хватаешь с полки Достоевского и в некотором смущении листаешь страницы. Оказывается, мы так хорошо забыли свою классику и вообще за годы реформ очутились с другими героями в другом месте… Вот, например, сцена, в которой Настасья Филипповна изумленно признается: «В первый раз вижу человека…». В памяти тут же восстанавливается евангелический текст, когда Понтий Пилат говорит о Христе: «Се человек».

Удивительно, но, судя по всем опросам, постановка «Идиота» имеет настоящий народный успех. Об этом сообщили все телеканалы. Едва ли не впервые за последние 10 лет популярной оказалась не очередная бандитская история, а русская классика в ее выдающемся киновоплощении. Не будем сейчас говорить о гении Достоевского и феномене актера Миронова, суть дела еще и в другом. В силу сложившейся культурно-философской традиции на Западе было принято считать, что Федор Достоевский более, чем кто-либо из наших гениев, выразил парадоксы русской души, своеобразие православного характера. Этот аргумент мы не склонны были считать абсолютным. Нам казалось: русский характер по Достоевскому остался все-таки в прошлом. И вдруг открылось! Контраст веков – ушедшего и нынешнего – сделал западную мысль очевидной, убедительной.

Вспомним заклинания перестроечных времен: мы – такие же, как все! Как европейцы, как американцы, но пока самобытная страна втискивает себя в чужие формулы, к нам бегут западные чудики, чтобы пожить «не как все» – в русских снегах, испытаниях, в своеобразном человеческом общении… Нет таких народов – «как все». Или вспомним у Достоевского: сойдутся в трактире двое русских юношей, и тотчас разговор о мировом! В его героях мы заново открыли, что мы мечтатели и нечего пробовать выхолостить наш тысячелетний характер. Надоело, в общем, стыдиться, что мы не общечеловеческие гамбургеры. Федор Михайлович иными словами, совпал с процессом открытия самих себя.

Вторым условием нашего мощного интереса к классику оказалась элементарная усталость. Люди устали от зла, от его постоянного присутствия в их жизни. Прежде мы находили утешение в своем устремлении к добру. Если есть оно в искусстве, значит, есть и в жизни, ведь добро – это и слова о добре. Помните, Ельцин приказал «искать русскую национальную идею»? Ее, разумеется, так и не нашли, потому что в самой жизни стала исчезать истина о добре. Сейчас отовсюду одни угрозы. Теперь мы – как все?

В эту дверь и вошел прекрасный человек Лев Николаевич Мышкин, прямо с поезда шагнул в нашу жизнь. Но и Россия Достоевского ноябрьским утром 1867 года встретила князя смятением и беспорядком. В «Преступлении и наказании» все определяет мотив нищеты. В «Идиоте» же, наоборот, – деньги, их мрачная, притягательная сила. В этом-то мире с его жестоким сословным неравенством Мышкину удается осуществить наивно-великий порыв: «Люди – хорошие!» И начинает всерьез казаться: если следовать этой естественной логике, жить на свете можно и талантливей, и умней, и проще.

Необыкновенно удивляет, как общаются герои Достоевского. Мы ведь от подобных вещей начали уж открещиваться: «совковые, дескать, дела». А тут убедились: в России так было всегда – всем есть дело до каждого, а каждому – до всех. В романе трудно отыскать героя, который бы не дал оценку другому, не высказал свою догадку о нем. Истина о человеке складывается из множества зеркальных отражений. И открывается, что в людях много сходства, в каждом есть возможность добра…

Но, чтобы понять и Мышкина, и Достоевского, и Россию, нужно, пожалуй, не забыть об одном только хотя бы признании князя: «Настасью Филипповну, – говорит он, – я люблю любовью-жалостью». Понять это нам трудно – просто жалеет? И все? Но жалость в словаре русской души и означала любовь к человеку и его душе. Именно так Христос нас любил, из-за этой жалости пошел на распятие.

Не случаен, совсем не случаен столь неожиданный интерес к постановке Достоевского. Люди праведные и святые появляются в те времена и у тех народов, которые больше всего в них нуждаются. Мысль, сформулированная всей историей России, и потому хорошо известная нам. Вот он у нас и появился – пока, правда, на телеэкране. Лев Николаевич Мышкин, «идиот»…