Черное – белым, белое – черным…

Да, картина, представленная в «Черном молоке», далека от жизнеутверждающей. Персонажи, в ней обитающие, олицетворяют не лучшие слои общества. (Ну а где они сегодня – лучшие-то?) Самые что ни на есть типичные и распространенные образчики призваны показать современный «этап» смычки города и деревни – в духе нового века. Это двадцать-тридцать лет назад деревня вливала свежие силы в городской рабочий класс, а город слал в деревню молодых специалистов народного хозяйства, и всем от этого было хорошо. В наши дни сие не то чтобы отсутствует, но перестало быть типичным. А вот набеги челноков на одичавшую в любящих тисках реформы деревню – это куда как более характерная примета переживаемого периода. Еще одна серьезная идея пьесы и соответственно спектакля – современная молодежь России. Каковы сегодня те, кто в прежних условиях становился «молодым специалистом», кем они стали, «выбрав пепси»? Обе основные идеи, рассматриваемые на подчеркнуто негативном фоне деревенского быта, и дали основания критикам обвинить драматурга в чернухе, за ним досталось и постановщику… А что, собственно, «такого» сказали они нам, ежедневно получающим потоки реального негатива с телеэкранов и газетных страниц? Ах, нам это неприятно видеть еще и на сцене… Нам лучше сделайте красиво, весело, мы приходим в театр отдохнуть… А не достаточно ли мы отдохнули, дорогие мои соотечественники, стараясь не замечать слишком многого, что нам не нравилось? И если театр пытается пробудить в нас достойные человеческие и гражданские чувства, давайте иметь мужество хотя бы приглядеться и прислушаться.

Нет сомнений в том, что автор сознательно обострил ситуацию, препарируемую с хирургической безжалостностью. Однако никому не приходит в голову обвинять хирурга в садизме. Здесь же попытка пробиться к нашим чувствам радикальными средствами вдруг у части публики встречает эдакую брезгливость. Это вызывает в памяти образ «тонкого» интеллигента, зажимающего нос в свинарнике. Им, чувствительным, полезно будет прочесть, например, у Ивана Бунина написанное сто лет назад, но словно подсмотренное вчера: «…жили грязно и грубо, злословили друг на друга,..на мужиков смотрели с величайшим и ничуть не скрываемым презрением, «объегоривали» их с какой-то бесовской удалью, ловкостью и веселостью. Да не очень святы были и другие сограждане…». Именно так – нагло и весело надувают деревню нынешние молодые посланцы города в «Черном молоке». А деревня утешается своими достижениями в области самогоноварения и консервирования идеологем.

Все действие спектакля происходит на маленькой железнодорожной станции, полустанке даже. И кажется – вся огромная, расхристанная, полупьяная Россия застыла на этом перегоне эпох, и какого поезда ей ждать, куда ехать – кто скажет? И разве драматург виноват в том, что пьеса не дает ответа. Тут другие «драматурги» и «постановщики» требуются.

Четкая позиция режиссера в спектакле удачно подкреплена слаженным исполнительским ансамблем. Буквально каждый актер здесь подобно чуткому инструменту ведет свою партию в общем «оркестре», и все сливаются в единый стройный по звучанию хор. Здесь – в двух шагах от зрителя – нельзя сфальшивить, иначе все усилия рухнут и картина утратит цельность. Выделяется, конечно, дуэт главных героев в исполнении артистов Елены Днепровской и Александра Жукова. В этом спектакле наконец увидели мы, что есть в ставропольской труппе молодые актеры, способные подхватить эстафету у старших, признанных и чтимых мастеров сцены. Целый этап жизни, сконцентрированный в нескольких днях, проживают Шура и Лёвчик, каждый вынося свои выводы из пережитых ощущений. Для Шуры этот полустанок в глухомани превращается в нечто неожиданно большое, человечное, душой наделенное. И не только потому, что она именно здесь обретает счастье материнства, но прежде всего – благодаря встрече с людьми, здесь существующими. Эти казавшиеся ранее чужими и смешными провинциалами тетя Паша, станционная кассирша, Мишаня и другие становятся вдруг родственно близки и необходимы ей, бесшабашной городской шалаве. Е. Днепровской удалось в полной мере отразить и этот духовно-нравственный рост героини, и ее неудачный, наивный, трогательный порыв остаться здесь. Ее начинаешь любить уже за боль и страх, с которыми она говорит о городе, где «скоро все друг друга перестреляют», где все прогнило изнутри, – и чем он, кичащийся благами цивилизации, лучше этой убогой деревушки? А для ее спутника-возлюбленного-партнера вся эта «лирика» – лишь неприятный дорожный эпизод, а люди, с которыми так удивительно сблизилась его подружка, – жалкие, ничтожные обитатели «дыры», объекты выгодного приложения его «коммерческих» усилий. Грубо достоверен и выразителен здесь А. Жуков, использующий, казалось бы, минимум сценических средств, но так выверенных, что большего и не нужно.

Эта же выверенность исполнительской техники присуща и остальным задействованным актерам, и спектаклю вообще, тут явно присутствует опытная режиссерская рука: всякая постановка, какие бы талантливые актеры в ней ни участвовали, в огромной степени определяется режиссерской позицией, режиссерским видением. «Черное молоко» являет собой именно такой успешный сплав усилий (как это достигается – внутреннее дело театра, не спрашиваем же мы, например, у токаря высшей категории способы и секреты изготовления замысловатой детали). Четкость же режиссерской позиции, несомненно, помогает актерам добиться той самой точности и достоверности. И получается, что весьма разные по своему потенциалу актеры как бы выравниваются в их общем стремлении к желаемому результату. При этом каждый сохраняет собственную индивидуальность. Прекрасна своей непритязательной, скрытой под простецкой оболочкой, но вместе с тем конкретно проявляющейся душевной силой тетя Паша: столько не мастерства даже, а своей личной душевной силы и искренности владывает в нее Людмила Ковалец. Тоже простая с виду, но совсем по-иному и на самом деле вовсе не простая Кассирша Людмилы Дюженовой – по сути, еще одна искореженная судьба. Нетривиален в облике сельского пропойцы Виктор Ананьин, сделавший своего героя практически из ничего, так мало на него отпущено драматургического материала. Этому актеру, по-моему, удивительно «пристала» почти домашняя атмосфера малой сцены, ее крупный план, сделавший доступным зрителю всю пронзительность одного только взгляда. И этого оказалось достаточно! Колоритен и «актуален» в предлагаемых обстоятельствах идеолог местного значения Мишаня Юрия Иванкина – современный «человек с ружьем», доведенный до комичной и страшной степени абсурда. Вместе с туповато-хитроватой «предпринимательницей» Петровной Долорес Мозговой они «дорисовывают» весьма горький кусок, извлеченный драматургом из, конечно же, более разносторонней деревенской жизни, где имеются и свои плюсы.

Но давайте не забывать о праве автора предлагать не «голые» идеи и не ходульные характеры, а конкретные место, время, образы и действия. Ведь не менее горько видеть и в паре новоиспеченных родителей – Шуры и Лёвчика – концентрированное представление о целом поколении: на самом деле современная молодежь состоит, слава богу, не только из таких вот горе-коммерсантов. Все это – очевидные вещи, которые всем нам известны. Как известно и то, что времена изменились, и теперь даже вчерашний сельский пацан не рвется в агрономы, чего уж говорить о городских… Не случайно в спектакле события разворачиваются «почти в деревне» (станция все-таки пункт промежуточный), и главные герои (молодежь – наше будущее?) оказываются на перепутье. Судьба дала им шанс выбрать, но выбор тоже в духе времени: помните, нам говорили – выбирай, а то проиграешь, и многие выбирали по принципу «из двух зол меньшее», и каждый вкладывал в это свой смысл!

Итак, чернуха перед нами или жесткий, но оправданный задачей художественный прием? Кажется, уже само название «Черное молоко» словно провоцирует в нас худшие ассоциации и выводы. Здесь смешалось именно черное с белым: грязь быта, причем не только дорожного, и – одухотворенное чудо рождения Человека, грязные выражения и – крик больной юной души в ее внезапном богоискательском смятении. Рожденный в этом промежуточном черно-белом пространстве Человек в конце концов будет оторван от своей фактической родины, как он уже оторван от материнской груди. Его вскормят искусственной пищей цивилизации, его научат жить по волчьим законам. Значит, это – наше будущее? Нам тоже дают шанс – подумать.

Новый спектакль едва успел пройти несколько раз перед немногочисленной публикой «Театра в фойе», и вот уже принято решение перевести его на основную сцену. Теперь его увидит гораздо большее количество народа. А мне почему-то жаль, что спектакль отодвинется от зала за традиционно разделяющую рампу, отдалится от наших глаз и ушей и что-то наверняка потеряет в своей изначальной искренности. Умом понимаю закономерность перехода удачной постановки на большую сцену, и все-таки, все-таки…