Две дороги в Кельн

Ольга Андреевна Жижко видела Кельн дважды в жизни. Три года она всматривалась в него голодными глазами каторжницы, и десять дней - удивленными очами туриста. Каково это: спустя более полувека оказаться в городе, где погибла твоя молодость?

"Очень хорошо - поём, танцуем"

Ее родной украинский город Мелитополь фашисты захватили в сентябре 41-го, а через год они признали Ольгу, которой как раз исполнилось 16 лет, годной для работы на заводах Германии. "На домах, - рассказывает она, - появились объявления, приказывающие людям моего года рождения явиться туда-то и туда-то. Укрыться было невозможно, поскольку всех нас немцы зарегистрировали на своей бирже труда, а если кто пытался бежать - обещали расстрелять всю семью".

Перед отправкой в Неметчину мелитопольцам сообщили, что разрешат им посылать родным открытки, и Ольга договорилась с родителями: "Если напишу "очень хорошо - поём, танцуем" - значит очень плохо, если просто "хорошо" - тоже плохо". На иное девушка, наслушавшись об ужасах плена, не надеялась. Однако, очутившись в Кельне, на фабрике "Гландштоф", поняла, сколь приблизительны были ее представления о жизни пленных, сколь, можно сказать, радужны. Особенно поразило первое посещение столовой. "В мисках - солома, черви и грязь, картошку заметили не сразу. Нам повезло, что в первый день нас кормили в одной столовой с другими нациями - бельгийцами, голландцами и французами, устроившими первый и последний на моей памяти бунт. Они открыли окна и выбросили миски с варевом на улицу...".

Парней посадили в карцер, а русских девушек в этот же день заставили строить отдельные бараки и кухню. Картошку в следующий раз дали мытую. Но все три года гландштофской тюрьмы - ни сахара, ни жиров, ни витаминов. Только вареная картошка и брюква. "Это очень хороший корм для скотины, - говорит Ольга Андреевна, - а нас так и называли, "руссише швайн". Тюремная форма - темно-синяя узкая одежда, на спине и рукаве - нашивка "ОСТ", т. е. остарбайтер - работник с Востока, а на груди висела металлическая табличка с порядковым номером заключенного. "Я была 1904", - говорит Ольга Андреевна.

Поначалу пленные считали фабрику химической и думали, что они, работая с утра до ночи и задыхаясь в кислоте, производят что-то мирное. В действительности же "Гландштоф" была всего лишь прикрытием: под землей здесь делали ракеты ФАУ-2. "Мы часто наблюдали, как ночью что-то летит в сторону Англии, - рассказывает Ольга Андреевна. - А в том, что фабрика работает на войну, однажды тихо признался старик-немец, сочувствующий нам. Через пятьдесят восемь лет то же самое я услышала от бургомистра Кельна, который поведал, как после войны были раскрыты подпольные военные заводы, а у их хозяев обнаружены огромные банковские счета...".

Фабрику американские и английские самолеты бомбили каждый день.

"Фрейляйн Ольга, бегите отсюда"

Тот же старик-немец предостерег как-то раз: "Фрёйлин Ольга, завод закроют, завтра-послезавтра вас может уже не быть, бегите отсюда". Он не обманул. Многие фабричные погибли: фашисты выгнали их на открытое пространство и заставили копать окопы под бомбами американской авиации.

- Я бежала в августе 44-го, - вспоминает Ольга Андреевна. - Нас стали выпускать в город, и я, чтобы не умереть с голода, устроилась еще на одну работу - убирала дом у немки. У нее и скрывалась первые дни после побега.

Затем она перебралась в ближайший город - Кениксвинтер и устроилась санитаркой в госпитале для гражданских лиц. Некоторое время ухаживала за ранеными, вместе со всеми пряталась от бомбежек американцев, которые стояли на другом берегу Рейна, а 25 марта 1945 года американская армия заняла Кениксвинтер и освободила Ольгу Жижко и других заложников Германии. "Не помню, сколько нас было в госпитале - одиннадцать или тринадцать русских, а вместе с нами голландка, француженка и парень-француз. За день до освобождения города всех раненых погрузили на баржу, вместе с ними уплыли немецкие врачи и санитары". Но одна санитарка-немка осталась. С ней Ольга Андреевна неожиданно встретилась в современном Кельне: та сама нашла ее, прочитав заметку об Ольге Андреевне в немецкой газете.

Наступила пора свободы. Двадцать пять тысяч русских, в том числе и нашу героиню, американцы поселили в огромном лагере неподалеку от Бонна и "кормили, кажется, три раза в день". Люди быстро поправились, открыли в лагере детский сад, школу, швейную и сапожную мастерские, театр, куда Ольга Жижко пошла работать, став артисткой. Она также состояла при штабе лагеря, начальником которого был ее будущий муж, Петр Васильевич. Они поженились в день Победы - 9 мая 45-го.

Только через восемь месяцев, в октябре 45-го, ей, наконец, удалось вернуться на Родину. СССР принял ее в числе других бывших пленных неласково: людей, как известно, сеяли через сито фильтрационных лагерей, а дальше дороги у всех были разные. Кому - тот свет, кому - ГУЛАГ, а кого и отпускали. Ольге Андреевне и ее мужу повезло - их выпустили. Однако специфическое отношение к ним как к бывшим пленным и зыбкость своей жизни они ощущали вплоть до хрущевской эпохи. Только тогда чуть "потеплело".

В начале 50-х семья Жижко переехала из Мелитополя на родину мужа - в Светлоград, а чуть позже - в Ставрополь.

"Все расходы берем на себя"

"Все расходы, связанные с программой посещения, берет на себя г. Кельн". С письма Элизабет Адамски, директора кельнского центра документации периода национал-социализма, все и началось. С 87-го года этот центр занимается тем, что находит бывших узников фабрик и заводов, трудившихся в Кельне и его окрестностях, налаживает переписку с последующим приглашением посетить этот город. Тем самым, говорят немцы, они хотят взять на себя историческую ответственность за то, что происходило в Кельне в военные годы.

Принять такое приглашение было нелегко, признается Ольга Андреевна, ведь много лет с Кельном ассоциировались боль и смертный страх. Однако она дала согласие на поездку и в октябре нынешнего года в сопровождении дочери вылетела в страну, которую не видела почти шесть десятилетий. "Нас, бывших узников, было человек пятнадцать. Мы даже не сразу поняли, когда сошли с трапа самолета, что весь город вышел нас встречать. Такого теплого приема, конечно, не ожидал никто. Я думала, приеду, сожму плечи и никто меня не заметит".

Людей, которые когда-то были "руссише швайн", поселили в прекрасной гостинице, окружили вниманием. "Каждый тебя поприветствует, поцелует, - рассказывает Ольга Андреевна, - эти десять дней были словно из другой жизни. Тогда я поняла, что эти немцы - совсем не те, что были в войну, что вижу новое их поколение, с новым отношением к России и к русским. Каждый день плакала: там нельзя без слез".

Встречи были неожиданными. Среди тех пятнадцати человек, прилетевших, как и Ольга Андреевна, в Кельн, три работали с ней в одном цехе на "Гландштофе". Женщины узнали друг друга с трудом да и то через несколько дней экскурсий. От "их" фабрики почти ничего не осталось за исключением бункера, куда во время бомбежек прятались пленные, поскольку только там можно было остаться в живых: бункер имеет форму мины, что затрудняло прямое попадание.

В этом необычном путешествии, опять же случайно, встретились два человека (сейчас он - москвич, она живет в Воронеже), любившие друг друга в те годы, люди, которых Кельн познакомил и разлучил. Сейчас, оба одинокие, они договорились встретиться еще раз, уже в России.

А Ольга Андреевна про место, где когда-то погибла ее молодость, говорит сегодня так: "Кельн - очень красивый город". Но та боль до сих пор звучит в ее голосе...