Закон безразличия

Так случилось, что за минувшие две недели в читательской почте оказалось сразу несколько писем на одну и ту же тему – об отношениях между людьми, о доброте и справедливости. Честно признаюсь, о подобном в редакцию пишут мало и как-то неохотно. Может быть, потому, что за время перехода к рынку мы не только экономику, но и свои сердца перестроили на рыночные рельсы? Если так, то жутко становится от осознания этого. Ведь в таком случае люди перестают быть людьми. Или я ошибаюсь?

"Украли колхоз" – так озаглавил свое письмо (не статью, а именно письмо) Иван Яковлевич КУРОПЯТНИКОВ из села Сергиевского Грачевского района. Именно так: не разворовали, не растащили, а украли. Вот как он об этом пишет: "В нашем селе Сергиевском до 1990 года процветало крупное хозяйство колхоз имени Ленина. Я не помню, как шла коллективизация, а вот как жили селяне после оккупации - хорошо знаю. Потому что сам 13-летним мальчишкой участвовал в восстановлении колхоза. Люди несли кто ярмо, кто плуг, кто колесо и начинали работать за трудодни. Я стал прицепщиком, горючее возил, потом был кузнецом, трактористом, строителем и 30 лет старшим чабаном.

Первые годы после войны работали бесплатно, все шло на восстановление колхоза. Мы были разуты, раздеты, недоедали и работали день и ночь. С 1950 года нам стали чуть-чуть платить. Но недоплачивали не просто так, а потому, что отчисляли деньги на строительство животноводческих помещений, на закупку техники и так далее. К 1970 году в колхозе было 50 тысяч овец, три тысячи голов крупного рогатого скота, свинотоварная, молочнотоварная фермы и много техники. Мы производили немало мяса, молока, яиц, зерна, за что многие колхозники были награждены орденами и медалями, почетными грамотами. В 1957 году меня тоже наградили – путевкой в Москву на ВДНХ, в 1974-м был награжден путевкой по Союзу.

Нынче из всего вышеперечисленного в колхозе ничего не осталось. А сам он в долгах как в шелках. Правда, бывшие колхозники имеют земельный и имущественный паи. На первый из них в прошлом году дали пять центнеров отходов зерновых. А второго уже нет – так нам сказали в правлении.

Смотрю я на колхоз, в котором 47 лет отработал, и сердце кровью обливается. Как же так, после стольких лет нашей работы и вдруг он остался должен? Другие селяне также ходят убитые горем. Они все силы отдали и здоровье колхозу, которого уже нет".

Давно вы встречали людей, которые вот так бы радели не за свое подворье или нажитое имущество, а сокрушались по поводу общественного? Не за страх, а за совесть работали нынешние старики. А нынче иному представителю сельской власти даже поговорить с бывшими колхозниками недосуг, объяснить, что к чему. Может быть, даже совета попросить, ведь опыт-то бывшими колхозниками накоплен немалый. Ан нет. Сидят такие вот старики по своим завалинкам и только судят-рядят между собой о своем житье-бытье. А иной раз власть просто забывает, что живут такие замечательные люди в селе. Мои мысли подтверждает письмо другой ставропольчанки – Тамары ФИЛИМОНОВОЙ из села Степное Степновского района.

"Никогда не писала в газету. А тут что-то потянуло. Думаю, что возраст всему виной. Когда тебе хотя бы 40-50 лет – это один вопрос, а когда уже 65 – совсем другой. Теперь более остро замечаешь, что кто-то не поздоровался с тобой, плохо ответил или вообще не вспомнил. Такая обида возникает! Но это предисловие, а суть моего письма такова.

В селе Степном я живу с 1942 года. Именно тогда меня вывезли из блокадного Ленинграда. Так что 28 апреля нынешнего года исполнилось ровно шестьдесят лет, как я приехала в это село. И все это время никуда не уезжала. Со времени образования района работала сначала председателем райкома профсоюза работников сельского хозяйства и заготовок, а с 1974 по 1986 год заведующей отделом пропаганды и агитации РК КПСС. Потом по возрасту перешла на работу в управление сельского хозяйства. Работала юристом, затем возглавляла территориальный партком. В 1998 году ушла на пенсию. Пишу так подробно вот почему: 4 апреля в районе отмечали 30-летие его создания. Но меня на это торжество, конечно, пригласить "забыли". И не одну меня. Подумали, что собрали достойных из достойнейших. А для таких, как мы, и места нет.

Но я буквально онемела, когда в местной газете прочитала списки награжденных. Не обошли ни одного из начальствующего состава действующей госадминистрации – даже тех, кто хоть несколько месяцев проработал в какой-либо должности. Были даже такие, кто когда-то работал и давно из села уехал. Или про кого известно, что хозяйство в его бытность разваливалось, а о зарплате люди только мечтали.

Теперь вот даже на улицу стыдно выходить. Все спрашивают: что же вы в райкоме работали, вроде хвалили вас и грамотами почетными награждали, а теперь забыли? Скажу больше, есть в селе такой человек – Вера Ивановна Бойко. Работала в советских органах, в райисполкоме была заворг-отделом. Там сами знаете, сколько было писанины. Проведение заседаний, сессий и т. д. – все было на ее плечах. Это очень ответственный и порядочный человек.

Ничего не подозревая, она пришла в Дом культуры на праздник, а ее туда и не пустили. Пришлось женщине повернуться и уйти. Как тяжело было смотреть на 70-летнего человека, плакавшего навзрыд! Ведь пришла она не за наградой, а послушать торжественный доклад да концерт посмотреть.

Коль начала писать, скажу еще об одном, наболевшем. Моя мама Мария Ильинична Филиппова – коренная ленинградка, ветеран труда, почетная колхозница, имела медали, в том числе и "За оборону Ленинграда". Проработала в колхозе 40 лет со дня эвакуации. Умерла она в 2001 году, а за четыре года до смерти ослепла. Сказались годы работы бухгалтером (им она была до 73 лет!). Никто никогда ее не проведал, не поздравил с Днем Победы. Говорили, мол, она не участница, ей подарок не положен. А за что ж тогда медаль? Да бог и с этим, может быть, он и вправду не положен, да и не он ей был нужен, а человеческое участие. Букет сирени, которая растет в каждом саду, и доброе слово. Ведь с первого дня войны она ходила на рытье окопов, гасила фугасы, дежурила на чердаках. А вот, поди ж ты, в нашем районе не могли определить, к какой категории она относится. И когда она умерла, никто из начальников не пришел, не выразил соболезнования, хотя в Степном было всего четыре ленинградца, и она умерла последней. Она никогда не жаловалась, лишь иногда нет-нет да и прорывались у нее слова: "Господи, да хоть бы мне чуточку белый свет видеть". Так и не увидела.

Вот написала вам письмо, а сама думаю, правильно ли сделала, надо ли это ворошить, опубликуете ли? А напечатаете, может, кто и задумается, что все мы смертные. Хотя очень обидно и неприятно мне, что пришлось писать такое письмо. Могла бы сказать все это сама главе администрации района, но он владеет таким современным сленгом, что мне трудно с ним сражаться. Мы ведь воспитывались на классике".

Что на это можно сказать? Да то, что в нынешней суматошной жизни забываем про тех, кто с нами рядом. Не побеспокоимся о тех, кто живет по соседству или работает в одном коллективе. В лучшем случае дежурно спросим: "Как дела?". А в ответ услышим не менее дежурное: "Нормально". Внешнее приличие вроде бы и соблюдено, а на самом-то деле? И как часто бывает, уже потом, когда совсем уже поздно, и человека нет на свете, мы вдруг узнаем о нем нечто. Какую-то деталь, факт, миг из его жизни. Один был награжден орденом Мужества, но никогда из скромности не говорил об этом. Другой выращивал замечательные цветы. Третий, оказывается, писал стихи. Четвертый... Да каждый из нас чем-то значителен и неповторим! Только нужно в привычном разглядеть что-то особенное. И не нужно для этого проводить многодневные психологические исследования. Порой достаточно просто сесть и поговорить. Не наспех, не на бегу, не впопыхах. А главное, с искренней заинтересованностью.

* * *

Мы многое способны понять и почувствовать, но... В 1955 году Элиас Канетти, писатель, лауреат Нобелевской премии, сделал в своем дневнике такую запись:

"Эшбах, президент Страсбургского коммерческого суда, рассказывал моей приятельнице Мадлен К., что в молодости навещал в Сульце одного старого господина, проживавшего там в замке. У того уже немного помешалось в голове, и как-то раз он сказал: "Когда я жил в России, я убил там кого-то на дуэли. Теперь уже и не помню, однако, кто это был".

Это был Пушкин".

Таким был барон Дантес-Геккерн по отношению к светилу русской поэзии, величайшему поэту, такими бываем и мы все по отношению ко всем, кто не мы. Психологи называют это "законом безразличия".