Юноша с седою головой

Манифест об амнистии 1856 года принес долгожданную свободу тем декабристам, кто дожил до этого дня. Многие из них и в старости не только сохранили демократические убеждения, но и участвовали в общественном движении. Для уяснения нравственных позиции декабристов в 50-60-х гг. определяющим было их отношение к Герцену. Сегодня речь пойдет о Николае Цебрикове, корреспонденте герценовских изданий.

Николай Романович Цебриков родился в 1800 г. в дворянской семье, в Санкт-Петербургской губернии. Дед будущего декабриста, малороссиянин, Максим Цебрик был простым казаком. Отец, Роман Максимович – известный писатель, действительный статский советник, член Российской академии, благодаря способностям, получил образование и потомственное дворянство за 35-летнюю беспорочную службу. Маленького Николая отдали в горный кадетский корпус, но курса наук он не закончил. Поступил на военную службу юнкером в лейб-гвардии Артиллерийскую бригаду в апреле 1817 г., затем был переведен в лейб-гвардии Финляндский полк. С 1 января 1825 г. Цебриков – поручик.

В памятный день 14 декабря он не явился в свой полк, а присоединился к гвардейскому морскому экипажу, в котором знал многих офицеров и где служил его младший брат Александр. Весь день он провел на Сенатской площади. После разгрома восставших укрывался вместе с Е. Оболенским на квартире штаб-лекаря Финляндского полка Н. Смирнова. Уже 15 декабря их обоих арестовали. Позднее в "Воспоминаниях о Кронверской куртине" Цебриков писал: "Меня посадили в номер с окошком на ров Кронверкской куртины, в одном каземате с Пестелем и Каховским. По правую сторону, рядом со мной, в другом каземате находился Сергей Апостол-Муравьев, а против него Бестужев-Рюмин и Измайловского полка подпоручик Фок...".

На следствии Цебриков занял позицию полного отрицания выдвинутых против него обвинений, подчеркивая свою полную непричастность к тайному обществу. На допросах держался независимо и оставался при своих показаниях даже на очных ставках. В журнале заседания следственного комитета от 8 января 1826 г. записано, что "поручик Финляндского полка Цебриков не только оказал явное упорство в признании, но еще в выражениях употреблял дерзость". Он был один из немногих декабристов, отказавшихся признать себя виновным. Спустя годы о днях заключения Цебриков вспоминал: "Иной раз горьки были минуты заточения, еще того горше была неизвестность участи – и потом горькие мысли о судьбе России, в жертву которой столько благородно мыслящих себя принесли, со всею преданностью и с таким самоотвержением".

По приговору Верховного Уголовного суда Николай Романович был причислен к рядовым с выслугой и без лишения дворянства, а по конфирмации "поручика Цебрикова по важности вредного примера, поданного им присутствием его в толке бунтовщиков в виду его полка, как недостойного благородного имени, разжаловать в солдаты без выслуги и с лишением дворянства".

Его отправили в Сибирский гарнизон. "По месячному рапорту Бийского гарнизонного батальона за август 1826 г. показан причисленным в рядовые 18 числа Н. Цебриков". О службе в Бийске Цебриков писал: "Моя ссылка в отдаленные сибирские гарнизоны и вся картина безвыходного положения несчастного русского солдата, равняющегося мученику, показались мне смертию, каждый день витавшего вокруг меня...".

Но вскоре по указу от 22 августа того же года, вследствие помилования, Цебриков был направлен рядовым в Отдельный Кавказский корпус. В отношении помилования Николай Романович с иронией отметил: "меняли оловянные пуговицы на медные".

В феврале 1827 г. декабрист прибыл в Тифлис и остановился в квартире двоюродного брата Михаила Цебрикова, бывшего в то время адъютантом начальника штаба генерала А. Вельяминова. Здесь его ждало распределение в Ширванский пехотный полк 21-й дивизии. Вместе с ширванцами в штурмовых колоннах бесстрашно сражался и рядовой Цебриков. В Турецкую войну полк отличился при штурме Ахалцыхе. Император Николай I высочайшим приказом от 13 сентября 1828 г. повелел, чтобы Ширванский полк именовался впредь полком графа Паскевича-Эриванского.

В том же году Цебрикова произвели в унтер-офицеры, а за участие в русско-персидской и русско-турецкой войнах, он получил серебряные медали и солдатского Георгия. Однако до звания прапорщика и отставки Николаю Романовичу пришлось пережить долгие, изнурительные годы службы.

21 мая 1833 г. Николай Романович лично обращается к графу А. Бенкендорфу: "...К Вашему Сиятельству прибегаю с просьбою: исходатайствуйте мне облегчения тяжкой участи..."

Однако на сие прошение высочайшего соизволения не последовало. В 1836 г. Николая Романовича перевели на Кавказскую линию, где он вместе с декабристом В. Голицыным в Кабардинском егерском полку участвовал в Закубанской экспедиции. Сослуживец Цебрикова И. Фон-дер-Ховен вспоминал: "С лицом вовсе не симпатичным он был похож вполне на солдата: в старой солдатской шинели, прокоптевшей махоркою, в порыжелой от солнечных лучей фуражке, из-под которой торчали клочья седых волос".

Летом 1837 пришло долгожданное производство в прапорщики. В этой связи Николай Романович испросил разрешения на лечение и два последующих лета провел на Кавказских Минеральных Водах, где встретил многих своих соратников по 14 декабря 1825 г., познакомился с другом А. Герцена – Н. Огаревым. 1840 год принес ему отставку: "Высочайшим приказом в 6 день марта сего года прапорщик Цебриков уволен за болезнью от службы". В ожидании отъезда с Кавказе он находился в Ставрополе. Декабристы, братья Беляевы, переведенные сюда из Сибири, вспоминали: "Ровно через три месяца по выезде из мирного Минусинска, 12 июня 1840 г., мы приехали уже из Тифлиса в Ставрополь... в обеденное время и были очень рады встретить здесь нашего товарища-декабриста Николая Романовича Цебрикова, того самого, о котором я упоминал, описывая происшествия 14 декабря. Он имел солдатский Георгиевский крест за штурм Ахалцыхе и носил в петлице офицерского сюртука георгиевскую ленточку; а как в густых коротко остриженных волосах его была значительная проседь, то, вероятно, его принимали более за генерала, нежели за прапорщика, так что проходившие мимо военные отдавали ему честь, причем он крайне конфузился".

Покинув Ставрополь, Цебриков через Тамань и Керченский пролив выехал в Малороссию, а в ноябре вместо избранной им для жительства Киевской губернии ему разрешено проживать в Саратовской губернии - селе Завьялове Балашовского уезда, где он нашел партикулярную службу. В дальнейшем Цебриков служил на государственной службе и в частных имениях Тамбовской и Тульской губерний.

Кончина императора Николая I породила надежду на амнистию, а Александр II "изволил всемилостивейше разрешить прапорщику Цебрикову въезд в столицы, с освобождением его от надзора".

В Петербурге Николай Романович принял участие в общественном движении, в том числе и в студенческой среде. О его влиянии на учащуюся молодежь видно из воспоминаний педагога и литератора В. Острогорского: "Третий... член кружка был красивый, седой, как лунь, декабрист Цебриков. Блестящий гвардейский прапорщик, с французским воспитанием, блиставший в двадцатых годах в Петербурге... Прощенный императором Александром II... явился в Петербург в самый разгар всеобщего возбуждения нашего общества в пятидесятых годах. Этот человек был в кружке нашем элементом совсем особенным и окруженный в наших глазах некоторым, так сказать, ореолом "мученичества", пользовался всеобщим вниманием и уважением... Сколько пережил этот старик, – думалось мне, – и каким славным, добрым, изящным он сохранился, не озлобившись, не загрубев, не потеряв ни вкуса к жизни, ни веры в нее... философски относясь к пережитому. Эта личность несомненно оставила во мне хороший след и сохранилась в моей памяти полною своеобычной прелести доброго, симпатичнейшего человека, обнаруживавшего, несмотря на все пережитое, лучшие стороны хорошего воспитания".

Последние годы жизни Николая Романовича были наполнены активным общением с прежними друзьями, с теми, кто после амнистии вернулся из Сибири, а также с писателями и литераторами. И. Тургенев не раз встречался с ним, помогал устроиться на работу, рекомендовал его в самых лучших выражениях.

Советский литературовед В. Мануйлов отмечал, что до конца своих дней Цебриков остался верен декабристским идеалам и "все более входил в роль декабриста-вольнодумца и нисколько не был склонен к примирению".

Цебриков тесно сотрудничал с Вольной русской типографией Герцена и Огарева в Лондоне, где публиковались его статьи. Летом 1861 г. Цебрикову из Лондона было переправлено письмо: "Душевно благодарим мы оба за ваши добрые строки. Мы с детства привыкли чтить всех вас, вы – наша аристократия, наши блестящие предки, наши святые отцы. Берегите себя для того, чтоб еще долго служить живым поучением поколению чахлому от николаевских душевредительных преследований...".

* * *

Весной 1862 г. Цебрикова не стало и Герцен откликнулся на его смерть некрологом в "Колоколе": "Мы недавно узнали о кончине Николая Романовича Цебрикова, скончавшегося нынешней весною близ Житомира. Цебриков не принадлежал к главным деятелям между декабристами, но и в нем, как в них во всех, какая-то античная простота преданности была главным характером. Еще ребенком Цебриков бежал из горного корпуса, в 1812 г., с несколькими товарищами, чтоб записаться ы волонтеры; мальчиков воротили и наказали за порыв патриотизма. 14 декабря он пришел с ротой на площадь ибыл арестован... Он сохранил – и это черта, общая декабристам, - необыкновенную молодость и свежесть убеждений. "Несмотря на свои седые волосы, – пишут нам, – он остался юношей между благоразумной молодежью, которая не хочет гибнуть даром". На просьбу родственников, чтоб он остерегался шпионов, Цебриков отвечал всегда, что смешно в шестьдесят лет щадить остаток жизни, когда он не щадил ее в двадцать пять".