"Апокалипсис" в домашнем интерьере

Эдуард КОРНИЕНКО (фото)

Признаюсь, с нелегким сердцем бралась за этот материал, долго раздумывала: а надо ли? Может быть, подать к читательскому столу дежурный отзыв об очередной премьере – состоялось, посмотрели, были аплодисменты и цветы... Нет, тогда уж лучше вообще промолчать. А молчать нельзя, ибо эта премьера в Ставропольском академическом театре драмы им. М. Ю. Лермонтова волею судьбы стала особенной: мы увидели последнюю постановку заслуженного деятеля искусств РФ Алексея Малышева, сразу после окончания работы над спектаклем "Белая гвардия" ушедшего с должности главного режиссера. Таким образом, приходится делиться впечатлениями как бы вослед.

Но ведь театр никуда не делся, труппа продолжает жить - теперь без Малышева.

Очевидная истина: главный режиссер для театра – это все. Недаром же многие известные сцены страны помимо официальных названий носят общепризнанные неофициальные – театр Табакова, Захарова, Фоменко, Ефремова... Ставропольскую драму хоть и не называют театром Малышева, по сути своей она таковой была на протяжении последнего десятилетия (здесь был и еще один малышевский период, но сейчас не об этом). Как часто говорил и сам Алексей Александрович, его театр - это неотъемлемая часть русской психологической драмы, со всеми ее традициями, правилами и задачами. Даже если в афишах значились жанры комедии или фарса. Ибо в центре внимания оставался человек, его простые горести и радости, мир его души и его отношений. То с большим, то с меньшим успехом театр следовал этим высоким принципам, став одним из немногих активно посещаемых культурных "очагов" краевого центра.

Естественно, появление в репертуаре броского названия "Белая гвардия" не могло не вызвать, прямо скажем, повышенного интереса. Отчасти потому, что перед этим нас перекормили легкими жанрами. А еще больше, разумеется, потому, что – Булгаков. Многие театралы воспряли духом: наконец-то готовится нечто серьезное. Тема постреволюционного апокалипсиса начала ХХ века – особая для нашего народа. До сих пор волнующая, до сих пор отзывающаяся если не болью, то уж искренней работой души во всяком случае. Трагедия целого пласта российского общества, причем пласта весьма значительного, "народообразующего", еще не скоро перейдет в разряд просто исторических глав. Белое движение и вошло-то в историю не просто как часть братоубийственного истребления, но именно как знаковое обозначение этой трагедии. Само его название изначально содержало в себе несбыточно-романтическую идею "излечения" Отечества чистыми (белыми) руками и незапятнанной совестью. Люди "белого движения" искренне почитали себя совестью, а значит, столь же искренне-горячо переживали поражение. Не эта ли искренность – у края пропасти! – тонко переданная Булгаковым, в свое время тронула сердце самого Сталина, вставшего на защиту драматурга от слишком ретивых идеологических противников?

Мудрый человек сказал: каждая удачная роль – это успех актера, каждая неудачная роль – это просчет режиссера. В постановке "Белой гвардии", к сожалению, проявилась обозначившаяся в последние годы проблема актерских кадров. Имею в виду то, что те из актеров старшего поколения, которые могли бы соответствовать героям Булгакова – по исполнительскому уровню, по амплуа – как бы это мягче сказать, перешагнули определенный возрастной рубеж. Ничего не поделаешь, время идет. А представители более молодого состава труппы, увы, не радуют профессиональным ростом. Но режиссер все-таки решил поставить пьесу Булгакова "Дни Турбиных", дав спектаклю название его же романа "Белая гвардия". Хотя с опытом А. Малышева вряд ли трудно было осознать, что в театре на данный момент практически нет нужных исполнителей. Так, постановщик изначально сделал, на мой взгляд, ошибочный ход, отчасти оказав плохую услугу актерам, серьезно взявшимся за работу, которая многим из них просто не по плечу. И получилось, что среди персонажей спектакля... нет живых людей, нет тех вошедших в историю русских офицеров, коим довелось пережить страшное крушение идеалов, принять на себя часть национальной трагедии. При всем сочувствии к актерам, оказавшимся в такой ситуации, не могу принять увиденного. Где Елена, где Алексей Турбин, где Тальберг, где все эти булгаковские герои, вошедшие в золотой фонд отечественной драматургической персоналии? Отчего почти все в этом спектакле ходят, словно, извините, кол проглотили? А надрывные интонации, будто напрокат взятые из мелодрамы не самой лучшей пробы, очевидно, призваны демонстрировать накал гражданственно-душевных белогвардейских переживаний... Как напыщенный пафос – духовные вершины классового самосознания. Сквозняк фальши веет по сцене, от эпизода исполнения царского гимна в застольном варианте до – что гораздо печальнее - бессмысленной гибели русского офицера Турбина. Я уж не говорю о том, что сталось здесь с чудесным, трогательным, тоже знаковым для нашего народа маршем "Прощание славянки"...

Особенно горько сознавать, что вот это неискушенный юный зритель и должен считать той самой ужасной трагедией поколения, о которой слышал на уроках истории. Этакий апокалипсис в домашнем интерьере. Кстати, постановщик, несомненно, стремился подчеркнуть это, сузив место действия до рамок квартиры Турбиных, хотя у Булгакова сердце пьесы находилось как раз внутри этой канвы, в действии, конкретно показывающем подробности предательства высших чинов армии. Здесь "интересы" драматурга и постановщика разошлись кардинально, в чем мне видится вторая главная неудача режиссера. Ведь основную идею гражданского апокалипсиса он сохранил, но, как оказалось, для ее выражения "домашних" средств в театре недостаточно. Возросшая психологическая нагрузка актеров то и дело вынуждала их идти на крайности: от нормальных человеческих интонаций и жестов к откровенно декларативной позе, сводя на нет усилия исполнительского ансамбля в предыдущих эпизодах, буквально убивая достоверность происходящего. И, думается, далеко не случайна "оговорка" в программке спектакля, где словно в оправдание он обозначен "сценическим вариантом Ставропольского театра драмы". Вариант, не более. Может, тогда и ждать не нужно ничего особенного. А Булгаков не ответит.

Справедливости ради следует сказать, что среди персонажей, коих в спектакле немного (домашний вариант!), все же есть и лица достаточно живые – штабс-капитан Мышлаевский (арт. В. Савинов) и поручик Шервинский (засл. арт. РФ А. Ростов). Но эта их "живинка" столь же далека от сути булгаковских героев, как и весь спектакль - от пьесы. Друг семьи, рыцарь в душе, мужественный Мышлаевский превращается в мужиковатого пьянчугу с повадками сельского бузотера. При этом стараниями актера весьма убедителен, вот только неясно, что он должен явить в этом спектакле. Замечательно пластичен и человечен Шервинский, но и он – из "другой оперы", точнее, пожалуй, из оперетты, где был бы более уместен. Вот вам конкретные примеры того, как просчеты режиссера сказываются на результатах актерского труда.

Жаль, конечно, что заключительным аккордом деятельности А. Малышева в Ставрополе стала, увы, творческая неудача. Все знают, как много сделал за эти годы Алексей Александрович, и видит Бог, он останется для нас все тем же искренне уважаемым, талантливым, преданным театру. Но никому, даже мастеру такого уровня – ему особенно! – не следует так обращаться с хорошей драматургией. И со столь серьезными для всех нас темами. История – не свод занимательных событий и фактов. А уж если затронуты больные струны народной души... Ну почему мы так фатально-периодически, с упрямством, достойным лучшего применения, шарахаемся в крайности? Еще помнятся постановки, где так же напыщенно-фальшивы оказывались герои противоположной политической "ориентации", где красные командиры и комиссары тоже мнили себя мессиями и спасителями Отечества, декламируя Маркса. И ведь тоже очень правильные слова произносили о благе народном. Теперь на сцене – так называемые белые, и опять все – неправда.

Понимаю, что все это сегодня коллективом театра воспримется особенно тяжело, поскольку он сейчас находится на своего рода перепутье. Театру предстоит пережить непростой период ухода "главного", затем – появления нового лица, неизбежно связанные с этим новшества, заботы, проблемы. Надо надеяться, что апокалипсис сценический не повлечет за собой творческой катастрофы. Настоящих профессионалов неудачи, говорят, только закаляют, заставляя работать.