Шел мальчишке в ту пору...

• К 59-й годовщине освобождения Ставрополья от гитлеровских захватчиков

Юлька Григорьев никогда не упускал случая прихвастнуть перед одноклассниками, что прадед его Григорий Свелогузов был кавалером трех Георгиевских Крестов. Последнего "Георгия" вручал бравому солдату сам генерал Ермолов.

– Когда вырасту, тоже буду служить в армии, - многозначительно заканчивал он свое повествование.

Не успел Юлиан вырасти: когда грянул сорок первый год, ставропольскому школьнику было всего двенадцать лет.

Юлька очень спешил: такого улова – полтора десятка жирных карасей – у него еще не было. Вот мама будет довольна. Краем глаза заметил, что к городской площади стягивается народ. Из черного репродуктора доносились обрывки слов. Разобрать их не смог.

Дома мама плакала и собирала какие-то вещи. Отец молча курил. Заготовленные по дороге слова застряли в горле – Юлиан недоуменно смотрел на родителей, то на одного, то на другого. Отец как-то неуклюже поднялся ему навстречу и глухо произнес:

– Война, сынок...

В тот же день Григорьева-старшего провожали на фронт. На вокзале Юлиан авторитетно заявил:

– Ты, бать, и до места доехать не успеешь, как война закончится...

Через неделю от отца пришло письмо – "деремся за Одессу". Теперь мальчик ловил каждое слово диктора, ведь скупые сводки касались его, Юлиана, лично – где-то воевал отец. "Ожесточенные бои... оставили Дон... кровопролитные бои под Кущевкой"...

– Они еще далеко, не плачь, – Юлька, как мог, утешал мать.

"Они" вошли в Ставрополь в августе сорок второго. Улицы были пусты – жители еще не оправились от ужаса (накануне немецкие самолеты несколько часов подряд бомбили город). "Победителей" никто не встречал. И только детвора с любопытством и страхом наблюдала за мотоциклистами, заполонившими городскую площадь.

Уже на следующий день гитлеровцы расклеили листовки, в которых еврейскому населению города вежливо предлагалось посетить немецкую комендатуру. Завоеватели великодушно обязались "организовать отправку переселенцев на историческую родину". С собой разрешалось взять 30 килограммов груза.

... Их окружили на площади возле цирка. Немного поодаль ощерились смердящим нутром "душегубки". Тем, кто сопротивлялся, гитлеровцы "любезно" помогали прикладами автоматов. Через несколько минут площадь была пуста. Людей расстреляли за городом.

Во второй раз Юлиан наблюдал, как несчастных – тех, кто случайно уцелел от расправы несколько дней назад, гнали по улицам на окраину. Место казни осталось прежним...

Школы теперь не работали – в них гитлеровцы устроили госпитали для своих солдат. В 32-й, где учился Юлиан, размещалась "больница" - немцы свезли сюда наших тяжелораненых бойцов. Прикованных к постели людей жестоко избивали, морили голодом... Ни одного в живых не осталось – гитлеровцы расстреляли всех перед отступлением в 1943 году...

Чтобы как-то занять себя, Юлиан бродил по городу. Однажды увидел, как к комендатуре на улице Морозова подъехал шикарный автомобиль и из него вышел холеный офицер. Спустя много времени он случайно узнает, что это был генерал Манштейн. А тогда, наблюдая за немцем, подросток впервые в жизни осознанно произнес: "Не-на-ви-жу!".

...Григорьев может с точностью восстановить каждый эпизод своей боевой деятельности (пришлось-таки повоевать мальчишке!), может быть, потому, что детская психика, как губка, впитывает мельчайшие подробности. То самое "ненавижу" скоро оформилось в желание мстить. За тех расстрелянных евреев, за дядю – Чижова Никиту Максимовича, замученного фашистами, за поруганный, сожженный город. Нужно достать оружие, а дальше...

Авдей Бабенко – среди своих просто Евдик – был старше Юлиана всего на два года. Вместе они и начали партизанить, благо брошенного оружия и патронов на местах недавних боев хватало.

– Мы устраивали засады в лесу, придорожных канавах и рвах, поджидали "одиночек" – легковушку или мотоцикл – и обстреливали их из винтовки и автомата, – рассказывает Юлиан Петрович. – Страха у нас, пацанов, почему-то не было. Однажды отбили у охранников скот, который они угоняли. Как-то подбили автомобиль. Правда, офицер, он же водитель, остался невредим, но, пока он ходил за подмогой, мы столкнули машину с дороги в Ташлу. Ночью пробрались на аэродром - он базировался в Северо-Западном районе – и перерезали какие-то цветные провода, разбили фонари...

По большому счету, все эти "операции" больше походили на хулиганские выходки, но мальчишки были горды тем, что хоть как-то могут насолить фашистам.

Пришел 1943 год. Развернулось наступление наших войск на Кавказе. Чувствуя, что пахнет жареным, фашисты зверствовали: участились облавы, массовые расстрелы мирных жителей – искали партизан. Авдей попался в ночь Старого нового года – пробрался домой навестить родных.

– Уходи, сынок, – умоляла мать, – вас ищут.

– Ну что ты, им сейчас не до меня, – отвечал Авдей.

Через несколько минут дом окружили эсэсовцы, под подушкой у Авдея нашли пистолет. Его расстреляли незадолго до того, как в город вошли красноармейцы.

После освобождения Ставрополья Юлиан два раза пытался удрать на фронт, вслед за наступающей армией, но оба раза неудачно.

– Тогда решил взяться за ум, – смеется Григорьев. – Окончил школу и в 1947 году поступил в Харьковское общевойсковое военное училище. Служил до 1982 года. Уволился из армии в звании подполковника. Вот и вся моя жизнь...

* * *

О военном лихолетье Григорьев мало кому рассказывает. Даже внуки Вадим, Аня и Лилиана ничего не знают о героическом прошлом своего деда.

Кстати, Вадим сейчас служит в армии. Рвется в Чечню. И в кого он у них такой?..